Наконец, будто повинуясь единому приказу, кыргызское войско двинулось по скошенному лугу. Для того чтобы выйти на простор приенисейских равнин, к крепости и деревням русских, кочевникам нужно было пройти мимо роты сунгарийцев да обогнуть деревню Майскую, зажатую между каменистыми холмами и бурным потоком реки. Лучники, составлявшие большую часть войска, разбившись на несколько отрядов, ускорили шаг своих коней, а плотные ряды латников неспешно двигались за ними следом.

    Защёлкали затворы винтовок, хищно поводили стволами пулемёты, примериваясь к фронту своей работы.

    - Приготовиться! - громко раздался приказ Фёдора Матвеева. - Прицелы выставить на триста метров!

    Войско врага приближалось с немалым шумом, который производил топот тысяч лошадиных копыт, ржание и грозные, полные ярости, выкрики воинов. Каждый род кыргызов имел свой боевой клич - уран. Колыхались на ветру разновеликие стяги с остро вырезанными углами, топорщились длинные копья с бунчуками. Урусов-воинов немного, это знали все окрестные князцы, а селения пахарей беззащитны. На сей раз алтысарский князь Ишей, собравший сильное войско из лучших воинов по праву надеялся на то, что удастся уничтожить крепость урусов и восстановить былое влияние в регионе.

    - Стрелять по моему сигналу! - снова прозвучал зычный голос Матвеева. - Дай-ко винтовочку мне, Пров, - слова были обращены к снайперу, прикрепленному к отделению управления ротой. - Сейчас я его упокою.

    Офицер вскинул винтовку и прицелился в заранее выбранную им цель - знатного воина в богатых пластинчатых доспехах, возглавлявшего передовой отряд лучников. Восседая на сильном жеребце в роскошной сбруе, защищённом нагрудником, воин то и дело оборачивается на своих людей, подбадривает их. Наконец он вынимает из колчана стрелу, прикладывая её на лук, натягивает тетиву. Острие стрелы смотрит в чистое, без единого облачка, небо. Полёта стрелы князя Бехтенея ждут сотни лучников, готовых спустить тетиву.

    Громко треснул выстрел. Матвеев снова взялся за бинокль, отдав винтовку цокнувшему от удовольствия Прову. Там, на лугу, знатный воин завалился набок, уронив на землю шишак с плюмажем из конского волоса. А вскоре и сам он безвольным кулём свалился вниз, оставшись одной ногой в стремени. Не успел стихнуть звук выстрела, как воздух буквально взорвался от грохочущего рыка обоих пулемётов и хлёсткой винтовочной трескотни. В первую очередь стрелки выбивали коней, которые, падая и кувыркаясь, ломали себе ноги и давили седоков. На лугу наступил сущий ад. Грохот не прекращался ни на минуту, кыргызы валились с коней десятками, не понимая, что их убивает. Уже совсем скоро всадников обуяла паника, раненые кони обезумели, и над лугом раздался общий горестный вопль. Пулемёты смолкали лишь на короткое время, необходимое для перезарядки или смены горячего ствола. Жатва смерти наделала в рядах врага жесточайшее опустошение, а склон, на котором находились сунгарийцы, покрылся клубами порохового дыма.

    - Прекратить стрельбу! - прозвучала новая команда Матвеева, продублированная ординарцем.

    Внезапная тишина непривычно давила на уши, но уже вскоре стали различимы звуки, доносившиеся оттуда, куда только что летели пули. Эти звуки заставляют сжаться сердце любого человека, но сердце солдата к ним чаще всего глухо.

    - Примкнуть штыки! В цепи! - над позициями слышались новые команды ротного командира. - Пулемёты на телеги!

    - Красноярцы, командир! - поднимая пыль и разбрасывая камешки, спешно спустился с гребня даур-ефрейтор из первого отделения. - Из крепости!

    Холм, на котором засели сунгарийцы, огибали конные стрельцы и казаки, числом около полутора сотен, возглавляемые воеводой Протасьевым. Бородачи, изумлённые тем ливнем свинца, что обрушили на войско врага 'сибирские стрельцы царя Сокола', придерживали коней и бросали на стрелков недоуменно обалделые взгляды. Красноярский воевода, извещённый о скором появлении киргизцев, собрал и вывел войско для вспоможения своему союзнику. Он хотел ударить по неприятелю, когда тот уже схватится с ангарцами. Обычно такая тактика срабатывала в столкновениях с приенисейскими туземцами - они, не выдерживая удара в спину или во фланг, ломали свой строй и в панике разбегались. Но сейчас было всё по иному - отряд ангарцев дал врагу достаточно времени, чтобы те развернули войско и попытались их атаковать. И когда каждый лучник из киргизцев был готов спустить тетиву, чтобы послать на головы воинов Паскевича одну из сотен стрел, те словно косой прошлись по конному войску.

    Наконец прошло первое оцепенение и красноярцы, славя Богородицу, бросились рубить мечущихся в панике кочевников, уже не способных к организованному сопротивлению. Тех, кто не потерял разум от страха, на бродах у Майской снова встретил убийственный огонь пулемёта и лишь отказ механизма подачи патронной ленты спас жалкие остатки кыргызского воинства, сумевших спастись, преодолев бурный поток реки.

    До самого вечера шёл разбор тел убитых для подготовки их к сожжению - воевода Протасьев менее всего хотел видеть под стенами Красноярска горы разлагающихся трупов. Князя Ишея, возглавлявшего войско, среди мертвецов и раненых не нашли, как и среди пленных, согнанных красноярцами и даурами к Майской.

    - Жаль, - произнёс по этому поводу Паскевич. - Тогда нам придётся задержаться здесь и навестить несколько становищ в поисках сего князца. Да и Ерофея искать надо.

    Пленных, лишив доспехов и снаряжения, начали отпускать прочь уже к вечеру, когда занимались первые погребальные костры. Красноярский гарнизон пополнили три сотни коней, пойманные казаками на лугах. А местные жители, помогавшие пленникам в разборе трупов, изрядно запаслись мясом погибших животных.

    Вечером следующего дня казачий разъезд завидел большую группу всадников, появившихся на склоне Лысого кряжа. Неужель киргизцы совсем выжили из ума, сызнова вернувшись к месту упокоения их сотоварищей?! Однако вскоре дауров, посланных навстречу конного отряда, объяла радость - это возвращались их братья из отряда лейтенанта Котомарова. Вернулись и злобинцы во главе с Дементием.

    - Товарищ полковник! В мунгатовом становище врагов не было, качинцы предали. Князец Мунгат дал коней. По возвращению в расположение прошлой ночью моим отрядом и казаками был разбит конный отряд киргизцев, расположившийся на отдых. Был пленён и алтысарский князец Ишей с сыном! - докладывал Ерофей, глядя Паскевичу в глаза. - Потери личного состава - четверо раненых, один средней тяжести.

    - Себя тоже посчитал? - нарочито строго спросил Лазарь, кивая на забинтованную ладонь лейтенанта, после чего широко и добродушно улыбнулся, пожал офицеру здоровую руку и приобнял его:

    - Молодец, Ерофей, не подвёл! Отдыхайте!

    Последствия этого боя ещё предстояло оценить, но Паскевич уже взялся за планирование дальнейших операций. Для начала следовало закрепить успех, проведя несколько рейдов в верховьях Енисея. Красноярцы горячо поддержали его в этом. Также нужно было восстановить сожженный Ижульский острог и похоронить погибших там воинов. А пленённого князя с сыном решено было везти в Москву. Воевода Пётр Ануфриевич только так согласился оставить его в руках ангарцев. Собрался в столицу и сам Протасьев, составив для государя несколько грамот с описанием боя сибирских стрельцов и киргизцев.

    Вечерело. После захода светила за скалы, покрытые буйной зелёной растительностью, наконец, спала жара, осточертевшая экипажам за этот долгий день. В пусанской бухте установилась долгожданная прохлада. Вообще-то, строго говоря, никакого города Пусана на этих берегах ещё не было и в помине. Сейчас тут располагалась лишь японская торговая миссия, именуемая корейцами Вегван, что означало нечто вроде 'представительство карликов' да несколько посёлков. Эта бухта - достаточно глубокая и спокойная -защищённая скалами и островами от волн и ветров, с шикарными песчаными пляжами и целебными горячими источниками, бьющими прямо у берега моря, была известна сахалинцу Киму не понаслышке. В Пусане, втором по величине городе Южной Кореи и одном из крупнейших мировых портов, Сергей успел побывать ещё перед армией, работая электриком на контейнеровозах, ходивших в Пусан из Корсакова. В сам город, правда, вырваться ему тогда так и не удалось, о чём он позже часто сожалел. Зато теперь... Но теперь это было совсем другое дело. Да и другое время.