Рука приподнялась на своем ложе, словно половой орган, движимый извечным инстинктом, и изогнулась.

— По-вашему, средства позволяют мне приобрести эту штуку? — Джули мысленно заткнула себе рот. «Молли? Молли? О боже!»

— Мы проверили медицинскую страховку вашего мужа, — поспешил успокоить ее Кевин. — Насколько мы можем судить, Молли уже ваша. Скоро вы будете знать ее… — он коротко хохотнул, — как свои пять пальцев. — Кевин подкатил тележку к кровати Джули и аккуратно закрепил перчатку на ее обрубке. Устройство было мягким и теплым, как инкубатор для выращивания каких-нибудь крохотных существ с влажными ротиками. — Смелее, попробуйте.

Как же в этом двадцать первом веке все неразумно устроено: миллионы высококлассных протезов рук — и ни одного механического яичника. Джули недоверчиво поднесла прибор к розам.

— Возьми цветок! — скомандовала она.

Никакой реакции.

— Назовите ее по имени, — подсказал Кевин.

— Молли, кажется?

— Да, да.

— Молли, возьми цветок.

С тыльной стороны ладони выдвинулся стеклянный «глаз» и, словно перископ подводной лодки, несколько раз повернулся из стороны в сторону. Большой и указательный пальцы раздвинулись и сомкнулись на стебле розы.

У Джули мурашки побежали по коже. Впервые за все эти дни у нее поднялось настроение, как после танца с хорошим партнером, и надо же, кто составил ей партию!

— Молли, брось. — Пальцы разжались, и роза упала ей на колени.

— Берегите ее, чтобы с ней ничего не случилось, — предостерег Кевин. — Второй такой мы вам не подарим. И застрахуйте ее, мой вам совет.

С этого момента с каждым днем Джули все больше привязывалась к Молли, словно та была губкой или морской звездой из ее подводного зоопарка. И в самом деле, временами Молли казалась единственным островком всепонимания и тепла в этой бессмысленной Вселенной. Тепла в буквальном смысле, поскольку способность к терморегуляции означала, что Молли можно использовать и как живую грелку, которая всегда сможет согреть любую часть тела, нуждающуюся в ее тепле.

Даже не закрепленная на руке, Молли была незаменимой помощницей. Она могла заползти в любой уголок палаты, куда бы Джули ни вздумалось ее отправить.

— Молли, подай мне пульт дистанционного управления.

— Молли, набери номер Фебы.

— Молли, почеши спину.

— Молли, переверни страницу.

Да, да, переверни страницу, поскольку Джули возобновила свои бесконечные поиски, продолжила божественную одиссею. Но сейчас дела обстояли куда хуже, чем раньше. Согласно горам книг и научных журналов, которые Бикс приволок ей из Филадельфийской государственной библиотеки, Бог не просто был за пределами времени и пространства, он был за пределами пределов времени и пространства. В апрельском номере «Nature» за 2011 год, например, известный ядерщик Кристофер Холмс, экстраполируя новую теорию виртуального времени, выдвинул постулат, что во Вселенной без границ и пределов, без начала и конца Высшему Разуму делать просто нечего.

— Молли, подай другую, в синей обложке.

Она имела в виду брошюру Карла Басмаджяна «Бог и биология». Может, она забралась в своих поисках слишком высоко? Может, Бог открыто являл себя в лилии, бабочке или в несовершенной оптике глазного яблока младенца? Быть может, призвав на помощь классический аргумент автора — нет часов без их изготовителя, нет глаз без их создателя, — Джули наконец сумеет открыть своей матери доступ в окружающую реальность?

Она прочла Басмаджяна от корки до корки. Как выяснилось, чудеса природы от крылышка пчелы до сонара летучей мыши и глазного яблока младенца были не столько совершенными устройствами, сколько сносными приспособлениями. Взять хотя бы основной козырь природы — центральную нервную систему: многие механизмы не отлажены, носят зачаточный характер. Что говорить, если возникают проблемы с выведением глазного нерва на нужную сторону сетчатки, если мозг не способен на что-нибудь стоящее без того, чтобы не искать прибежища в построении песочных замков и самоустранении — умирании нервных клеток.

— Молли, подай «Первородную глину», вон там, на столике.

Молли — ни с места.

— Молли, «Первородную глину».

Что-то, видимо, сломалось. То ли короткое замыкание, то ли силиконовая плата сгорела — что-то было явно не так, поскольку вместо привычного повиновения Молли уверенно прошагала по крахмальным простыням, схватила карандаш, которым Джули каждое утро заполняла кроссворд в «Филадельфия Инквайерер», и, вернувшись, принялась что-то писать на полях «Бога и биологии».

— Молли, я просила «Первородную глину».

«ДЖУЛИ, ТЫ ЗДЕСЬ?» — вопрошала рука.

— Молли, прекрати.

«Я НЕ МОЛЛИ».

— Что?!

Рука подчеркнула: «Не Молли».

— Э… — «Как не Молли?» — Что за шутки, Молли?

Но Джули чувствовала: это не шутка, не проделка какого-нибудь радиолюбителя. Это не Молли. Кто же тогда? Дух Мюррея Каца? Дух «Первородной глины»? Или, может… Она Сама, высшее духовное начало?

— Мама? — «Да неужто? После стольких лет ожиданий?» — Мама, ты?

«НЕТ, СЕСТРИЧКА, — писала рука. — ПРОСТИ».

— Иисус?

«ИИСУС», — написала рука.

— Иисус! Брат!

«ЕМ ЕМI»  [17], — написала рука.

Странно. Джули немало повидала в жизни, и все же ей было не по себе: вот так выкрикивать в пустоту вопросы и получать ответы от какой-то железяки.

— Я скучаю по тебе, брат! — выкрикнула Джули. — Мне так плохо.

Рука подчеркнула: «прости».

— Ты ни в чем не виноват.

«Я ХОЧУ ТЕБЯ ПРЕДУПРЕДИТЬ», — писала рука.

— О чем?

«ПЛАЙВУД-СИТЙ».

— Там небезопасно?

«ДА».

— Мне туда больше не ездить?

«ОПАСНОЕ МЕСТО», — писал Иисус.

— Но я так хотела снова туда поехать. Я им нужна.

«ТЫ ИМ НУЖНА», — согласился Иисус.

— И наш куриный суп.

Иисус подчеркнул «да» и обвел «опасное место».

— Так мне не ездить?

Иисус обвел «ты им нужна».

— Я знаю: скоро зима.

«СУП, ОДЕЯЛА, ТЕПЛЫЕ ВЕЩИ», — писал Иисус.

— И все же это опасно? Если скажешь — я не поеду.

Молли разжала пальцы. Карандаш скатился по странице «Бога и биологии» и исчез в складках простыни.

— Иисус! — Джули снова сунула карандаш Молли. — Ответь, мне не ехать?

Тишина.

— Скажи, как мне быть?

Но рука оставалась без движения.

«Дорогая Шейла, я сражена наповал, — писала Феба на больничной открытке («Христос перед Пилатом» Тинторетто) за два дня до того, как их с Джули должны были выписать. — Ее зовут Айрин Эббот. Она одна на всем белом свете. Шейла, это любовь».

«Теперь тебе есть для чего жить», — ответила Джули.

«Я хочу, чтобы она переехала к нам, и, Шейла, у нас такая новость! Такие вещи сообщают своим самым близким подругам за ужином в китайском ресторане».

Эксцентричная сентиментальность Фебы подсказала ей выбор ресторана. Это была «Золотая Булавка». Именно сюда Джули с Биксом затащили ее в тот вечер, когда она едва не застрелилась. Во время ужина с тонких губ Айрин Эббот то и дело слетали заповеди, заученные на собраниях Анонимных Алкоголиков: будь здесь и сейчас, радуйся своим удачам, живи сам и дай жить другим. Она повторяла их так часто и так старательно, что казалось, будто эти банальности вытеснили из ее мозгов все остальное. И как только Феба могла запасть на такую скучную особу, как она могла полюбить эту болтливую лесбиянку, бледную и тощую, словно высосанную пиявками.

— Главное — понять, что нами движет высшая сила, — заявила Айрин, когда принесли коржики с запеченными в них предсказаниями судьбы. — Я вверила себя Богу, и он оттащил меня от бутылки. — Застенчиво улыбаясь, она взглянула на Фебу. — Конечно же, с помощью Фебы Спаркс и собраний.

— Как мило, — процедила сквозь зубы Джули.

«Бог, видите ли, оттащил Айрин от бутылки. Может, и так. Хорошо поработала, мамуля».

— Джули, ты тоже должна походить на собрания, — заявила Феба. — Ты многое узнаешь о жизни.