— С вашего позволения, господа, я начну, — медленно, с растяжкой сказал француз и зажег одну свечу. Аукцион он проводил согласно старинному ритуалу, что добавило моменту торжественности. — Полагаю, вы хотели бы взглянуть на лот.

— Да, хотелось бы увидеть, что это за штука, — сквозь зубы сказал Иван Таранов.

— Сделайте одолжение, — тоненько просвистел Лев Абрамович. После чего не удержался и жадно облизал сухие губы.

Елизавет Петровна еще больше выпрямила спину. Воронов молчал. Что же касается Сивко, то он, как и всегда, был незаметен.

— Принесите.

Во время минутной паузы никто не шелохнулся. Наконец лакей внес деревянный ларец и, подойдя к столу, открыл его.

— Осторожнее, — не удержался Лев Абрамович. — Не надо ее трясти.

— Красавица! — с чувством сказал Воронов, чуть подавшись вперед.

— И стоит, должно быть, немало, — хмыкнул Таранов.

Елизавет Петровна и Сивко промолчали.

— Неужели же это Матисс? — спросил Воронов, не отрывая взгляда от этикетки.

— Подлинность аппликации, а также подписи под ней проверена нашими экспертами, — ровным голосом сказал неизвестный.

— Почерк барона я узнаю, — кивнул Лев Абрамович. — У меня есть несколько подписанных им документов. И письма.

— Тогда приступим?

— Да. Пора.

— Итак, господа, — предложил неизвестный. — Каждый из вас напишет на визитке цену. После чего я соберу их, ознакомлюсь со всеми предложениями и выберу наиболее достойное.

— Миллион, — отрезал Воронов.

— Простите? — подался вперед ведущий аукциона.

— Миллион евро.

— Дмитрий, опомнись! — резко сказала Елизавет Петровна. — Таких цен нет!

— Вся моя коллекция столько не стоит, — пробормотал Сивко.

— Он пошутил, — усмехнулся Иван Таранов.

— Ну что, приступим к торгам? — тоненько просвистел Лев Абрамович.

— Я не хочу никаких торгов, — отрезал Воронов. — Я сказал: миллион. И я ее забираю.

— Господи, зачем тебе это! — отчаянно закричала женщина. Нервы у Елизавет Петровны сдали.

— Как-то это странно, — заметил Сивко.

— У моей жены завтра день рождения, — пояснил Воронов. — У нас традиция: в этот день я дарю ей бутылку замечательного вина. Которое достойно украсить наш праздничный стол. Я хочу провести завтра приятный вечер, господа. Я очень люблю свою жену, — весело добавил он.

— Уж не собираетесь ли вы ее выпить? — прошипела Елизавет Петровна.

— Именно! — оскалился Воронов.

— Дима, побойтесь Бога! — всплеснул пухлыми ручками Лев Абрамович. — Это же намного уменьшит ее стоимость!

— А мне наплевать. Этикетка-то останется. Мой маленький Матисс всего-навсего за миллион евро. Почти даром. И вообще: я не понимаю, я что, отчитываться перед вами должен? Я ее покупаю. За миллион. И все.

— Господа, будут какие-нибудь возражения? — без всяких эмоций спросил господин, сидящий во главе стола.

— Против безумия возражать бесполезно, — резко сказала женщина и поднялась.

— Отступаюсь, — вздохнул Таранов. — Силен ты, Воронов. А я сегодня не в ударе.

— Ну, что тут скажешь? — невозмутимо пожал плечами Сивко. — Дмитрий Александрович большой оригинал. Владейте.

— Боже мой, Дима! Зачем вам это надо! — волнуясь, спросил Лев Абрамович.

— А вам зачем?

— Но миллион евро! Таких цен на вино нет! — Губы у говорившего задрожали. Видно было, как он борется с жадностью.

— А теперь будут!

— Продано! — воскликнул ведущий торгов и торжественно зажег вторую свечу. По мере того как разгоралось ее пламя, лица четырех людей, сидящих за столом, мрачнели. Зато Воронов улыбался.

— Это самые короткие торги в моей жизни, — с чувством сказал француз. — Но хотелось бы наличными.

— Никаких проблем. Один звонок, и деньги сюда привезут.

— С вами приятно иметь дело. Аукцион окончен, господа!

На столе теперь горели две зажженные свечи, Воронов остался, остальные молча направились к выходу.

— Сумасшедший, — прошипела Елизавет Петровна, перед тем как сесть в свою машину, и со злостью захлопнула дверцу.

С Дмитрием Вороновым у нее были особые счеты. Когда-то (впрочем, это было давным-давно) она даже рассчитывала на роман с ним. Но — не получилось. Его страстная любовь к жене поначалу всех забавляла, даже пари заключались: сколько это продлится? Но лет через десять все успокоились и тему обсуждать перестали. На сегодняшний момент это записали в постулаты, доказательств не требующие, но всеми принимаемые на веру: Воронов любит свою жену. Постулат сей лежит в основе всех теорем, его касающихся. Не пересматривается и не обсуждается.

И вот безумец везет ей в подарок бутылку вина за миллион евро! Таких цен нет! Не существует! Самая дорогая бутылка, «Шато Лафит» 1787 года, ушла с аукциона за сто шестьдесят тысяч долларов, исторический факт. Возможно, что о сегодняшнем аукционе для пятерых никто никогда и не узнает. Возможно. Но слухи пойдут. Выходит, он делает историю, этот безумец? И все из любви к женщине! Елизавет Петровна от досады кусала губы. Мужей у нее было много, а вот любви ни одной. Она всегда владела, людьми ли, деньгами, имуществом, и получала за это уважение и страх. А заканчивалось все разводом. Либо она бросала наскучившую игрушку, либо очередной муж сбегал к любимой женщине, бросив богатую, но нелюбимую. В общем, получилось так, что добиться она могла всего, кроме любви. И это стало раздражать ее до крайности.

Елизавет Петровна всю свою жизнь положила на борьбу с мужским шовинизмом. И коллекционированием вин занялась, чтобы не отстать от заклятых врагов: мужчин. Борьба велась на равных, и сегодняшнее поражение было тем более обидно. Воронов не просто скупил все самое лучшее, он еще над ними и поиздевался всласть! Как же она была на него зла!

Что же касается остальных, то Лев Абрамович чуть не плакал от обиды, Иван Таранов был в бешенстве, а невозмутимый Сивко задумчив, что означало для него крайнюю степень волнения. Это был болезненный удар по самолюбию для всех. Воронов перешел границу. Это была демонстрация силы. Такое не прощается.

И только один человек из этой пятерки был в этот вечер по-настоящему счастлив — Дмитрий Воронов. Он летел домой, к любимой жене, и вез ей в подарок на сорокалетие уникальное вино. В самолете так и не смог заснуть. Сидел с закрытыми глазами и улыбался. Он представлял, каким прекрасным будет завтрашний вечер, когда они с Машей усядутся за стол, зажгут свечи, а на столе, в бокалах, будет играть великое вино. Вино для любимой женщины. Великой женщины, которая когда-то его спасла…

Холодный и сумеречный ноябрь всегда неприятен. Вряд ли найдется месяц, более не любимый русскими, и вряд ли найдется русский, который по мере его приближения не впадает в тоску. Глубокая осень, деревья голы, трава пожухла, а снега еще нет. Вид, городской ли, деревенский, одинаково непригляден. До новогодних праздников еще надо дожить, на пути к ним стоит месяц ноябрь. Чем скорее начнется зима, тем скорее придет весна. И ничего ты с ним не поделаешь, с ноябрем. Это надо пережить. Это надо перетерпеть.

Но если у людей есть деньги, время года значения не имеет. Любой день может стать праздником. Но при условии, что у тебя есть деньги. Расцветить фейерверком беззвездное ноябрьское небо, а унылую жизнь чередой изысканных вечеринок, пара пустяков. Если у тебя есть деньги.

У дамы, сидящей за рулем белоснежного «Мерседеса», они, судя по всему, были. Холеное лицо, стильная стрижка, в ушах и на шее бриллианты, дорогая меховая накидка, небрежно брошенная нa заднее сиденье. Шикарная женщина, хотя и не красавица. Но что-то такое в ней есть. Эксклюзив, что выражается шестью нулями на банковском счете. Миллионеры-мужчины не редкость, но женщина, сама заработавшая такие деньги, уникальна. Не получившая состояние по наследству или в подарок от богатого спонсора, не начавшая дело под его крылом и при его поддержке, а заработавшая. Сама. Одна. Да, что-то такое в ней есть.