— Да.

— Видите ли, Сьюзен, в момент убийства все ваше внимание, все ваши силы, все ваше существо направлены на одно, стремятся к единой цели. Этот миг, он особенный. Он неповторим. Вы испытываете ощущение невероятного могущества, и это чувство охватывает вас целиком. Оно сплавляет все, что в вас есть, в один великий порыв. Есть только ты и она, и больше никого в целом свете. Но в то же самое время вы отдаете себе отчет, что, как и любое другое великое деяние в истории человечества, то, чем вы занимаетесь, сопряжено с большой опасностью: выделения, отпечатки пальцев, волокна тканей — все это может вас выдать. Полицейские просто обожают выискивать подобные вещи. Так что в том месте, где вы отводите душу, вы должны позаботиться о том, чтобы ничего подобного после себя не оставлять. Но в то же самое время вы не должны слишком увлекаться… э-э-э… антисептикой. Это испортит все удовольствие от процесса. Исчезнет связанное с ним волнение. — Харт снова помолчал, приподняв одну бровь. — Вы понимаете это, Сьюзен? — спросил он. — Вы понимаете, о чем я говорю?

— Начинаю понимать.

— Мелодия, которую ты поешь, становится общей, — проговорил убийца.

Сьюзен кивнула, но Джеффри, вздрогнув, внезапно выпрямился:

— Ну-ка еще раз.

Харт взглянул на него:

— Что?

Но на сей раз Джеффри помахал ему рукой:

— Нет-нет, все в порядке. — Он встал и сделал знак человеку за зеркалом. — На этом закончим. Благодарю вас, мистер Харт.

— Я не договорил, — произнес Харт, растягивая слова. — Мы закончим, когда скажу я.

— Нет, — возразил Клейтон. — Мне лучше знать, что я хотел от вас услышать. Так что разговор окончен.

На какой-то миг розоватые глаза убийцы широко раскрылись, и Сьюзен едва не отпрянула — с такой силой внезапно блеснула в них неприкрытая ненависть. Цепь наручников, натянувшись, звякнула. Двое широкоплечих тюремных надзирателей вошли в комнату. Они взглянули на скрючившегося над столом заключенного, в котором, по всей видимости, клокотала ярость. Один из них подошел к расположенному на стене комнаты для свиданий небольшому аппарату системы двусторонней связи и будничным голосом вызвал особую команду сопровождения. Затем он обернулся к Джеффри и Сьюзен и сказал:

— Похоже, он сильно возбудился. Пожалуй, вам лучше уйти первыми.

Сьюзен увидела, как вздулись вены на лбу преступника. Он сел на стул и, казалось, расслабился, но его шейные мускулы были напряжены.

— Что я сказал, профессор? — спросил Харт. — Мне казалось, что я веду себя хорошо.

— Вы подали мне отличную идею.

— Идею? Ну что же, профессор, — произнес Харт, слегка приподняв голову, — тогда увидимся в аду.

Джеффри положил руку на спину сестре, слегка подталкивая ее к двери. Подойдя к ней, они увидели шестерых тюремных охранников, спешащих навстречу им по коридору. Охранники были вооружены дубинками, одеты в бронежилеты, с полицейскими касками на головах. Ботинки с окованными железом носами гулко стучали по покрытому линолеумом полу.

— Возможно, мы там и встретимся, — произнес Джеффри у самого выхода, — но ты попадешь туда раньше.

Харт снова хихикнул, однако на сей раз с видимым удовольствием. Сьюзен подумалось, что это, по всей видимости, был последний звук, который слышали в своей земной жизни многие молодые женщины.

— Я бы на это не рассчитывал, — бросил убийца вдогонку. — Мне кажется, вы поспешите туда попасть как можно скорее. Доброго вам пути, профессор. Поторопитесь.

Охранники прошли мимо них в комнату для свиданий.

— Давай выбираться отсюда, — посоветовал Джеффри, беря Сьюзен под локоть и ведя ее дальше по коридору.

Позади себя они услышали яростные вопли и шум борьбы. Потом раздалась непристойная брань. Затем раздался топот грузно ступающих ног: охранники, похоже, не то выносили, не то выволакивали что-то тяжелое. До них донесся еще один крик, не то боли, не то возмущения и гнева.

— Ему прыснули в лицо слезоточивым газом, — пояснил Джеффри.

Крики тут же стихли, едва они вышли за бронированную дверь, оснащенную электронным устройством, которое в мгновение ока открывало ее и вновь запирало за прошедшими через нее людьми. За дверью их уже поджидал долговязый техасский рейнджер, который сюда их привез.

Он покачал головой:

— Этот щенок совсем сбрендил. Я все видел через окошко для наблюдения. Мисс, вы сохраняли восхитительное хладнокровие, хотя у вас была парочка действительно непростых моментов. Если захотите бросить то, чем сейчас занимаетесь, и пойти в техасские рейнджеры, то дайте знать, я смогу замолвить за вас словечко.

— Спасибо, — отозвалась Сьюзен, после чего сделала глубокий вдох, но вдруг резко выдохнула и, повернувшись к брату, посмотрела ему в лицо. — Ты знал это, ведь правда?

— Знал что?

— Ты знал, что он не захочет с тобой разговаривать и откроет рот разве лишь для того, чтобы плюнуть тебе в лицо. Но ты предвидел, что он не сможет устоять против искушения порисоваться передо мной. Похвастаться. Вот для чего ты меня сюда привез, правда? Мое присутствие должно было развязать ему язык… — Ее голос слегка задрожал.

Джеффри кивнул:

— Пришлось сыграть с ним в эту игру.

Сьюзен сделала еще один долгий, глубокий вдох, затем шепнула брату:

— Ну ладно. А что он такого сказал, черт его побери?

— Мелодия, которую ты поешь, становится общей.

Сьюзен кивнула:

— Ну да, я это слышала. Но что ты такого нашел в этих словах?

Они шли по территории тюрьмы быстрыми шагами, как будто каждая секунда была им дорога или пребывание здесь представляло большую опасность.

— Ты помнишь, когда мы были маленькими, существовало правило: никогда не тревожить отца, когда он играл на скрипке… ну, репетировал там, в цокольном этаже?

— Да. Но почему там, а не в кабинете? Или в гостиной? Зачем он уносил свой инструмент в цокольный этаж и играл там? Так он… — В голосе Сьюзен зазвучали нотки понимания. — Таким образом, нам следует найти…

— Его комнату для занятий музыкой. — Профессор Смерть стиснул зубы, но потом разжал их и произнес: — Вот только занимается он там далеко не этим.

Диана Клейтон уже прошла половину расстояния, отделявшего ее от автомашины, когда увидела в ней человека, всем корпусом навалившегося на руль. Она снова остановилась, внимательно прислушиваясь, готовая уловить малейший подозрительный звук, а затем осторожно двинулась дальше. Ей начинало казаться, что жар солнца внезапно усилился, и она поднесла руку к глазам, чтобы защитить их от нестерпимого блеска, исходящего от металлических частей автомобиля.

Она почувствовала, как пульсирует кровь в ее жилах, и ощутила приток адреналина. Сердце бешено билось в груди. Она отерла пот, заливавший глаза, и почувствовала, что ей необходимо перевести дыхание. Она говорила себе, что должна оставаться начеку и зорко смотреть, не появится ли кто поблизости от нее, но глаза не слушались и оставались прикованными к фигуре за рулем. Она попыталась припомнить, случалось ли ей когда-нибудь прежде видеть мертвецов, но поняла, что во всех случаях, когда это происходило, например, когда кого-то убивали на улице или сбивали машиной, они всегда представали перед ней в виде бесформенных тел, покрытых белой простыней или помещенных в закрывающиеся на молнию пластиковые мешки для перевозки трупов. До сего дня ей никогда не приходилось подходить к мертвым достаточно близко, да еще оставаться с ними наедине, и уж тем более оказываться первой, кому стало известно о факте насильственной смерти, — за исключением, может быть, только одного случая.

Она постаралась представить, как повел бы себя в такой ситуации ее сын.

«Он был бы очень осторожен, — подумала она. — А еще он сохранил бы место преступления в полной неприкосновенности до приезда бригады криминалистов, потому что здесь, возможно, находятся важные улики, которые, вероятно, помогут понять, что тут произошло. Он обратил бы внимание на любые мельчайшие детали, связанные с этой смертью, потому что все эти вещи сумели бы ему что-нибудь рассказать. Он стал бы по ним читать историю преступления, подобно тому как монах читает древний манускрипт».