Обменявшись с Бреттом мрачными взглядами, Фиби поникла.

— Расскажи нам то, что помнишь, Мэри. Даже если считаешь, что это не имеет никакого отношения к делу.

Девушка наморщила лоб и несколько секунд подумала.

— Помню, что она всегда ходила, закутавшись в идиотское красное одеяло, — в конце концов сказала Мэри и мягко рассмеялась. — Она любила помечтать. Она воображала себе, что ее одеяло — это ковер-самолет и что с его помощью она сможет переноситься в различные экзотические страны.

Неожиданная мысль пришла на ум Бретту.

— Она когда-нибудь говорила тебе о том, что хочет уехать?

Мэри кивнула.

— Очень часто. У нее было много книжек с картинками, и она показывала мне, куда хотела бы съездить. Не то чтобы она была несчастна дома или что-нибудь в этом роде, но просто Сью была смелой девочкой. Ей нравились Гавайи, Нью-Йорк, Флорида. Но не думаю, чтобы она убежала из дому. Нам было лишь по семь лет тогда.

— Не помнишь ли ты, говорила она об отъезде перед исчезновением? — спросил Бретт.

— Я даже не могу вспомнить, ложилась ли она спать той ночью... Помню только, что когда я проснулась, мама сказала мне, что ее нет... — Голос Мэри сорвался, и она замолчала.

— А вы, миссис Балфент, могли бы что-нибудь добавить? — спросила Фиби, вынужденная признать, что Мэри и впрямь помнит не слишком много.

Миссис Балфент молчала. Казалось, она вообще не желает отвечать.

— Ничего особенного, — произнесла она наконец.

Темнота опустилась на Конуэй. Фиби сидела на крыльце перед домом, пристально всматриваясь в ночь. Их сегодняшний разговор с миссис Балфент и ее дочкой пролил на исчезновение Сью столько же света, сколько было в этом ночном небе. Была ли в их рассказе какая-нибудь деталь, которую они могли проглядеть, или все же малышка исчезла бесследно? Чем большее число людей они расспрашивали, тем запутаннее становилась эта тайна. Фиби нахмурилась. Бретт был обвинен несправедливо, она в этом убеждена. Значит, существует какой-то маньяк, специализирующийся на такого рода преступлениях, и люди в Конуэе вряд ли могут чувствовать себя в безопасности.

До Фиби донеслись звуки шагов, и сердце ее сжалось: это подходил Бретт. На нем была белая рубашка с короткими рукавами, расстегнутая у ворота.

— Почему ты сидишь на крыльце без света? Ужасно темная ночь. На небе ни звездочки, — сказал он.

Фиби нравился его густой, низкий голос. Правда, несколько лет назад он нравился ей еще больше из-за легкого южного акцента. Но это было в прошлом. Живя в Нью-Йорке, Бретт сумел избавиться от своего акцента; наверное, он пытается избавиться и от воспоминаний, в которых фигурировала Фиби, но она надеялась, это удалось ему в меньшей степени.

Девушка подвинулась на край ступеньки, давая возможность Бретту сесть.

— Я думала обо всем этом, — сказала она спокойно.

— Обо всем — это обо мне? — спросил он, улыбаясь.

Присутствие Бретта вызывало дрожь в ее теле. Она сжалась в комок, неожиданно почувствовав холод, хотя ночь была теплой. Она жалела, что надела только легкую хлопковую рубашку и шорты.

Фиби кивнула, стараясь не дать ему понять, насколько сильно ее возбуждала его близость.

— О тебе. О Сью. О том, что все это значит. Но пока я не нахожу зацепки, которая позволила бы разгадать эти загадки.

— Мэри сказала, что Сью раньше часто говорила о том, что хочет убежать, — не очень охотно поддержал разговор Бретт. Ему не хотелось говорить об этом деле.

Фиби кивнула.

— Да, это была смелая маленькая девочка, которая считала, что мир — это не только Конуэй. Ей хотелось попутешествовать и повидать все... — Голос девушки сорвался. Как похожи были эти мечты на ее собственные!

— Может быть, ее все же не похищали, — задумчиво произнес Бретт. Фиби сосредоточенно смотрела на него. — Что если она решила убежать из дому той ночью? Возможно, Сью обманула свою мать, которая думала, что дочь собирается провести ночь у двоюродной сестры. А между тем девочка дождалась темноты и ускользнула.

— Ну и что же тогда? — спросила Фиби, помолчав, — Семилетняя девочка не могла ведь уехать слишком далеко. Очень скоро ей пришлось бы убедиться, что побег не такое легкое дело, как казалось. И если она убежала, то почему не взяла свой велосипед?

— Очевидно, не хотела привлекать внимание, — неуверенно заметил Бретт.

— Хорошо. Давай предположим, что она на самом деле убежала из дому, — сказала Фиби. — Но это почти ничего не меняет. Вряд ли она сумела бы выбраться даже за пределы города. Нет, я уверена: ее похититель все еще разгуливает по Конуэю.

Бретт поднялся со ступенек.

— Это какой-то кошмар, Фиби, — проговорил он после непродолжительного молчания. — К сожалению, я не нахожу взаимосвязи между двумя этими похищениями. Чутье подсказывает мне, что такая взаимосвязь возможна, но у нас ведь нет никаких прямых доказательств. — Он вздохнул. — Я чуть не свихнулся, размышляя об этом, поэтому и решил присоединиться к поискам Салли Флеминг. — Но люди в Конуэе не верят мне, а я, в свою очередь, не доверяю им. Черт возьми, Фиби, я даже тебе не могу полностью доверять, хотя ты единственная, кто верит мне.

— Дорис Флайд тоже верит тебе, — сказала Фиби, но в голосе ее прозвучали печальные нотки. — И Синтия верила тебе.

— Ах, Синтия, — сказал Бретт, наслаждаясь самим звучанием материнского имени. — Удивительно! Я виделся с мамой не более двух раз в году и постоянно скучал по ней. В любое время, когда я звонил, она была рада поговорить со мной. Да, Синтия была очень сильной женщиной.

— И вырастил сильного сына, — улыбнулась Фиби.

Бретт рассмеялся, хотя она не сказала ничего смешного.

— Тогда почему я обращаю внимание на все эти сплетни?

Фиби еще раз улыбнулась:

— Ты слишком строг к себе, Бретт. Несколько лет назад ты бы не раздумывая ввязался в эту схватку. Ты просто стал взрослым. Раньше ты не заботился о последствиях.

Она и права и не права одновременно, думал Бретт. Да, он стал взрослым, но тот мальчик до сих пор жив где-то внутри него. И в его душе все еще возникают порывы, с которыми он не в силах справиться. В последние дни эти порывы поддерживались желанием, которое, как ему казалось, он читал в ее глазах.

— Ты имеешь в виду те годы, когда мне так нравилось целовать тебя? — Бретт обнял Фиби за плечи и повернул к себе. Она пристально на него посмотрела, но не отстранилась. — Фиби, почему я сейчас так взволнован? — шепотом спросил он.

Эти слова словно послужили сигналом. Они оба потянулись друг к другу и уже через секунду соединились в неистовом объятии. Их дыхание смешалось, губы встретились. Его руки скользнули под тонкую рубашку и стали ласкать ее грудь, слегка касаясь сосков и заставляя Фиби задыхаться от наслаждения. Бретт прикасался к ним снова и снова, все более решительно. Наконец Фиби закрыла глаза, чувствуя, как жар желания захватывает все ее существо. Но сильные руки Бретта не оставляли ее в покое. Сжимая ее грудь под тонкой рубашкой, Бретт осыпал поцелуями шею, подбородок, рот.

Желание прикоснуться к Фиби возникло у него сразу, как только он увидел ее на кладбище, но тогда он и представить себе не мог, что этому желанию предстоит осуществиться. А теперь, обнимая ее, он совершенно обезумел от происшедших в ней перемен: ее кожа стала более мягкой, изгибы тела более женственными. Он жаждал близости с ней и, возбужденный до предела, чувствовал, как теряет контроль над собой. Но он и не хотел останавливаться.

— Может, пригласишь меня в дом? — задыхаясь, прошептал Бретт у самого ее лица.

Фиби, не колеблясь, кивнула. Отказ был равносилен смерти. Она не могла больше выносить нестерпимо жгучее желание.

Рука об руку они поднялись в спальню с розово-белыми покрывалами на огромной кровати, куда Фиби не разрешала входить никому. Она считала свою спальню священным местом, где можно только предаваться снам и мечтам. Она посмотрела на Бретта: сейчас предмет ее грез был с ней...

Дорога в спальню не охладила пыла Бретта, и когда Фиби сделала несколько шагов к кровати, он подхватил ее на руки. В лунном свете Бретт едва различал искрящиеся счастьем глаза женщины.