— Настоящее мое положение, сэр Джервез, так еще ново для меня, что я все еще остаюсь одним только моряком, — отвечал лейтенант улыбаясь.

— Чем могу я быть вам полезен?

— Видите ли в чем дело. Один из наших куттеров только что пришел сюда с известием, которое заставляет нас сегодня же утром сняться с якоря. Французы вышли в море, и мы должны идти присматривать за ними. Мое желание — взять вас с собой в море на «Плантагенете». Разумеется, то, что вас не так давно произвели в лейтенанты, поставило бы вас очень низко между офицерами моего корабля; но Бонтинг заслуживает быть старшим лейтенантом, и я назначу его на это место сегодня же, в таком случае на «Плантагенете» откроется место флаг-офицера — должность, которую вы могли бы исполнить очень хорошо. Но, к сожалению, дела ваши не позволяют вам оставить в настоящее время Вичекомб-Холла, и мне придется, кажется, с вами проститься.

— Что может меня удержать здесь, адмирал Окес, накануне битвы? Я искренне желаю и надеюсь, что вы не откажетесь принять меня на «Плантагенете».

— Вы забываете свою собственную пользу, молодой человек, владеть имением — значит иметь на своей стороне половину законов.

— Услышав внизу об известиях, привезенных одним из ваших куттеров, мы уже рассуждали по этому поводу с сэром Реджинальдом и господином Форлонгом, — отвечал Вичерли. — Они говорят, что я могу отлучиться отсюда куда мне угодно и что удержать в своей власти эти земли мне очень легко и через посредство своего поверенного. Следовательно, сэр, я спокойно могу следовать за вами.

— Вспомните, что тело родного брата вашего дедушки, главы вашей фамилии, лежит еще на столе, я думаю, что его наследнику нужно быть при погребении.

— Мы и об этом уже думали. Сэр Реджинальд был так добр, что предложил мне в мое отсутствие заменить меня в этой печальной церемонии; при том же нет никакого сомнения, что встреча ваша с графом Вервильеном последует не позже завтрашнего дня, между тем как дядя мой может быть похоронен не ранее, как через неделю.

— Я вижу, сэр, — отвечал улыбаясь вице-адмирал, — что вы прекрасно обдумали все обстоятельства. Как тебе это нравится, Блюуатер?

— Передай уж это дело мне, Окес, и я постараюсь его устроить. Ты тронешься с места почти на целые сутки ранее меня, следовательно, нам будет довольно времени, чтобы обдумать все хорошенько. Во время боя сэр Вичерли может оставаться у меня на «Цезаре», а потом, когда мы сойдемся, перейти к тебе на «Плантагенет».

Подумав немного, сэр Джервез охотно согласился на это предложение, решив, чтобы сэр Вичерли поступил на «Цезарь», если только ничто не воспрепятствует этому.

Когда, таким образом, все было устроено, сэр Джервез объявил, что он готов оставить замок. Оставалось только проститься со всеми гостями Вичекомб-Холла. Оба баронета расстались как истинные друзья, ибо общее участие, принимаемое ими в успехе Вичерли, сблизило их и заставило даже сэра Вичерли забыть, что он имеет дело с отчаянным вигом. Доттон, оставляя со своим семейством замок в одно время с сэром Джервезом, простился с ним на дороге к мысу, куда все они отправились пешком.

Сэр Джервез пошел к берегу по той же самой дороге, по которой накануне взошел наверх. Пробираясь через толпу, слишком занятую, чтоб заметить его присутствие, он, наконец, достиг своей шлюпки. Через минуту он уж быстро несся к «Плантагенету».

Лишь только сэр Джервез вступил на дек «Плантагенета», как тотчас же был подан сигнал, чтобы командиры судов собрались на флагманский корабль, и спустя десять минут все они, за исключением только тех, суда которых были в открытом море, находились уже в каюте вице-адмирала и внимательно слушали его.

— Мой план, господа, — продолжал главнокомандующий, объяснив сперва свое намерение преследовать и атаковать неприятеля, — весьма прост, и каждому из вас очень легко его выполнить. Теперь отлив, и крепкий шестиузловый ветер начинает дуть с юго-запада. Поставив реи «Плантагенета» поперек, я снимусь с якоря. Суда, которые будут сниматься с якоря вслед за нами, должны заботиться, чтобы удержать в виду судно позади и впереди себя. Дело состоит в том, чтобы очертить сколь возможно обширнейшую линию, держа, однако, суда друг от друга на сигнальном расстоянии. К закату солнца я укорочу паруса, и вся линия должна сдвинуться так, чтобы судно от судна находилось не далее французской мили; последние суда, которыми будет командовать Блюуатер, снимутся с якоря по его распоряжению. Кто первый увидит неприятеля, тот должен новость эту, равно как и направление, по которому идут французы, передать в ту же минуту впереди и позади себя идущим судам. В таком случае вы все сдвинетесь к тому судну, откуда будет дано известие; прошу только, господа, не крейсировать в стороны по своему усмотрению, подобно проклятым корсарам; я этого терпеть не могу, как вам известно. Теперь, господа, прощайте! Может быть, все мы никогда больше не увидим друг друга. Бог да сохранит вас! Пожмем друг другу руки и — к своим шлюпкам, ибо «Плантагенет» мой уже готов пуститься в путь.

Прощальная сцена, в которой радость была смешана с печалью, миновала, и капитаны разъехались. С этой минуты все умы эскадры были заняты одним только отплытием.

Хотя Блюуатер и не присутствовал при описанной нами сцене в каюте, но он живо рисовал ее в уме своем, оставаясь на утесе, чтобы наблюдать за дальнейшими движениями эскадры. Так как Вичерли ушел в замок, а Доттон стоял в отдалении, облокотясь о сигнальную мачту, то контр-адмирал остался один с лордом Джоффреем.

Менее чем через час «Плантагенет» мало-помалу совершенно скрылся за горизонтом, и тогда «Карнатик» в свою очередь поднял якорь, распустил паруса, вышел из линии эскадры, взял в бейдевинд и пошел по следу флагмана. Мы заметим здесь предварительно, что за «Карнатиком» последовал «Перун», за ним «Блейнгейм», потом «Ахиллес», далее «Йорк», «Элизабет», «Дублин» и, наконец, «Цезарь». Но прежде, чем все эти суда двинулись в путь, прошло несколько часов; мы тотчас расскажем о всем происшедшем на берегу в течение этого времени. Но чтобы читателю нашему легче было понимать будущие события нашего рассказа, мы прежде опишем ему все обстоятельства, при которых суда сэра Джервеза пришли в движение.

В то время, когда марсели «Плантагенета» начали скрываться за горизонтом, «Карнатик», «Перун», «Блейнгейм», «Ахиллес» и «Уорспайт» вытянулись в линию на расстояние друг от друга около двух французских миль и подняли столько парусов, сколько суда в состоянии были выдержать. Адмирал на своем судне более всех укоротил паруса и явно позволял «Карнатику» приблизиться к себе, — вероятно, потому, что небо в наветренной стороне приняло довольно грозный вид, — и в то же время позволив фрегату «Хлое» и шлюпу «Бегуну» пройти впереди себя одному с наветренной, а другому с подветренной стороны. Когда «Дувр» поднял якорь, с марсов его уже не было видно и верхних парусов «Плантагенета», хотя корпус «Уорспайта» можно было видеть даже с его палубы. Он двинулся с места, поставив фок, взяв два рифа марселей и риф грота; потом, распустив грот-брамсель, пошел в бейдевинд, надеясь при столь небольшой парусности не отставать от своих товарищей; пенившаяся под носом вода и крен ясно показывали, какое сильное давление претерпевали его паруса. К этому времени «Йорк» снялся с якоря, и так как уже наступил прилив, вынужден был идти другим галсом, чтобы отойти от берега к востоку. Это обстоятельство совершенно изменило построение флота. Но обратимся теперь к тому, что происходило на берегу, и расскажем в надлежащем порядке.

Едва ли нужно говорить, что Блюуатер должен был провести на утесах несколько часов, чтобы видеть отплытие поодиночке судов всей эскадры. Обещав сэру Реджинальду возвратиться к обеду в замок, он весьма обрадовался, увидев около себя Вичерли, который только что вышел из жилища сигнальщика, и поручил ему передать свое извинение гертфорширскому баронету; заметив перемену погоды, он почел долгом остаться в виду моря. Доттон, услышав поручение контр-адмирала и переговорив с женой, подошел к нему и пригласил в свое скромное жилище к обеду. На это Блюуатер с радостью согласился; когда его позвали к столу, он к большому своему удовольствию увидел, что он будет обедать с одной только Милдред, которая, подобно ему, упустила обычный час обеда, не явившись к столу по причинам, ей одной известным; теперь же, по приказанию матери, она должна была хотя немного подкрепить себя пищей.