— Что ты думаешь об этом, Дик? — спросил с торжеством сэр Джервез.
— Что, не исполнились ли слова мои?
— Слишком поздно! — прибавил хладнокровно Блюуатер, положив спокойно на стол бумагу и орден. — Эту самую честь я могу теперь заслужить и у законного своего государя. Один только он вправе возвести своего подданного в сан кавалера Бани!
— А кто произвел вас, господин Ричард Блюуатер, в капитаны, в контр-адмиралы? Значит, вы и меня почитаете самозванцем, потому что я ношу ту же ленту, полученную от короля Ганноверского Дома? Кто же я, по вашему мнению, вице-адмирал или нет?
— Между чинами и знаками отличия большая разница, сэр Джервез. Первыми награждает вас отечество, которому вы служите, между тем как вторые возлагаются милостью короля.
— Черт возьми вашу разницу, которая все опрокидывает вверх дном! Если я вправе назваться вице-адмиралом, неужели я не могу возложить на себя пожалованного мне ордена Бани? Вы считаете себя контр-адмиралом и, кажется, гнушаетесь этим орденом; а между тем все это исходит от одного источника могущества и славы.
— Я на это смотрю другими глазами, сэр Джервез. Мы получаем свои патенты на чины от адмиралтейства, которое представляет собой государство; ордена же даются царствующим государем, в законность которого я мало верю. В моей власти не допустить Георга II возвести в достоинства кавалера ордена Бани Ричарда Блюуатера, и я постараюсь воспользоваться этой властью. Эти игрушки присланы мне в минуту, когда уже возмущение вспыхнуло, и, как кусок, брошены мне, чтобы удержать меня и всю мою фамилию в добром расположении к королю Георгу.
— Это одно только твое предположение, которое на деле выйдет совсем иначе! Да вот бумаги нам лучше всего пояснят дело; и так как едва ли возможно, чтоб министерство ранее, чем за несколько дней, узнало о намерениях претендента, то число, проставленное на этих бумагах, докажет тебе, что ты был пожалован орденом прежде, чем даже могли подозревать предприятие принца Эдуарда.
Сэр Джервез с жаром начал разбирать письма, между тем как Блюуатер снова занял свое прежнее место, ожидая с недоверчивой улыбкой и без малейшего любопытства результата чтения своего друга. Сэр Джервез не замедлил разобрать все бумаги и был немало разочарован. Все числа показывали, что министры знали гораздо лучше весь ход дела, чем он предполагал; оказалось, что они были почти в одно и то же время уведомлены о предпринимаемом претендентом плане, как и он сам. Приказания, отдаваемые ему в полученных бумагах, заключались в том, чтобы отвести вверенную ему эскадру к северу и действовать там сообразно обстоятельствам и собственному благоразумию. Взглянув на числа бумаг, он ясно увидел, что красная лента дана была Блюуатеру после полученных известий о движении претендента. К довершению его досады он нашел в одном из пакетов частное письмо одного своего знакомого, служащего в адмиралтейств-коллегии, который писал, что он узнал секретно о скором производстве сэра Джервеза в полные адмиралы и о многих других повышениях, которые ясно показывали, что правительство, с помощью милостей, старается окружить себя в настоящем положении людьми верными и полезными.
— Черт их возьми, Дик! — сказал Джервез, бросив с негодованием последнее письмо. — Наемная совесть этих придворных пролаз прибегает к средству произвести сэра Джервеза в адмиралы, будто бросая мне приманку, мне, который произведен в вице-адмиралы только шесть месяцев назад, который гордится тем, что он каждый чин свой, от мичмана до последнего, получал за истинные заслуги, за свою храбрость. Я не приму чина, потому что каждый увидит в этом одну только приманку, подкуп!
— Я такого же мнения насчет ордена и ни за что не приму его.
Вице-адмирал пристально посмотрел на своего друга; ему казалось, что никогда еще Блюуатер не обнаруживал такого решительного намерения оставить службу Георга II.
Сэр Джервез хотел ответить, но в эту минуту послышался стук в дверь, возвещавший о новом посетителе. На этот раз в комнату вошел Галлейго, который также был включен в гостеприимное приглашение сэра Вичерли, распространявшееся на всех, непосредственно принадлежавших к свите сэра Джервеза.
— Кой черт принес тебя сюда? — закричал вице-адмирал довольно сердито, будучи прерван в самую важную минуту. — Ты, кажется, не на «Плантагенете», а в доме баронета, где и без тебя довольно буфетчиков и ключников, которые наверняка не нуждаются в твоих советах и приказаниях.
— Вот в этом-то, сэр Джервез, я и не согласен с вами, я думаю, сэр, что содержатель судна, то есть, я хочу сказать, каютный, хороший содержатель, мог бы в этом доме сделать множество улучшений. Я совещался уже об этом деле с кухаркой, и, верите ли, я насчитал ей до семи блюд, о которых она никогда и не слышала.
— Ну, какие же они, Галлейго? — спросил Блюуатер, подымая ногу на спинку ближайшего стула и намереваясь, по-видимому, пуститься в длинные рассуждения с каютным содержателем.
— Хорошо, сэр, самое первое блюдо, которое я назвал кухарке сэра Вичерли, госпоже Лардер, было лобскоус7, и, поверите ли, она, бедняжка, никогда о нем и не слышала!
— Какое же было другое кушанье, которым ты привел в замешательство госпожу Лардер? — спросил контр-адмирал.
— Хорошо, сэр; она не больше знала и о чоудере8. Когда я толковал ей о чоудере, она сделалась точно испанец при четвертом или пятом выстреле.
— Вы зачем сюда пожаловали, господин Галлейго? За тем ли, чтобы прочесть нам лекцию о блюдах или чтобы познакомить нас с вашими планами насчет эскадры? — спросил сэр Джервез гораздо серьезнее, чем он обыкновенно говорил со своим содержателем.
— Что вы, сэр Джервез, мне и не снилось ни то, ни другое. Рассказывать вам или адмиралу Блю (так называли матросы Блюуатера) что-нибудь о лобскоусе или чоудере было бы с моей стороны так же безрассудно, как возить в Ньюкасл каменный уголь. Что же касается движения нашей эскадры, то я очень хорошо знаю, что ему не бывать прежде, нежели мы не посоветуемся об этом в каюте старого Плантера.
— Позвольте же мне спросить, что привело вас сюда?
— С величайшим удовольствием, сэр Джервез, потому что я люблю отвечать на ваши вопросы. На этот раз мое поручение не к вам. Впрочем, в нем нет ничего важного, потому что мне нужно только вручить это письмецо адмиралу Блю.
— А откуда это письмо и как оно попало в твои руки? — спросил Блюуатер, разглядывая адрес, почерк которого, казалось, был ему известен.
— Оно из Лондона, и мне сказали, что надо сохранить в тайне, что вы его получили. Сегодня ночью прибыл сюда офицер, которому было приказано натянуть паруса своей коляски, сколько она в состоянии вынести. Встретившись с нашей лодкой, он осведомлялся, где бы ему отыскать адмирала Блю. Ему сказали, что я, так сказать, друг и слуга обоих адмиралов, и он обратился ко мне с вопросом. Я обещал ему передать письмо, кому следует, он и отдал мне его с предостережением, о котором я уже имел честь вам доложить.
— А я, верно, ничего не значу в ваших глазах, мистер Галлейго? — спросил резко вице-адмирал.
— Вы, сэр Джервез, как и всякий другой флаг-офицер, часто можете ошибаться, но я считаю вообще адмирала Блю и вас за одного человека, потому что знаю, что между вами нет никаких тайн.
— Довольно, Галлейго, — отвечал сэр Джервез ласково, — ты хоть и порядочный плут, но все-таки добрый малый. Прощай! Нам нужно еще о многом поговорить с адмиралом Блюуатером.
— Доброй ночи, господа, доброй ночи! Да благословит вас Господь! Прощайте, адмирал Блю. Мы с вами трое такие люди, которые сумеют хранить тайну, сколько бы она ни подвергалась течи в своем плавании.
Сэр Джервез прекратил хождение по комнате и с явным участием смотрел на своего друга, замечая, что тот в третий раз перечитывал письмо. Так как теперь не было посторонних свидетелей, то он не замедлил выразить свои мысли.
