– Доброе утро, миссис Рейфиел.

– Доброе утро, мистер Арчер.

Возле стены были сложены вырезанные по размеру стекла. Эдгар, стоя на коленях, счищал крошащийся раствор кладки с фундамента оранжереи. Прикрыв глаза рукой, он сел на корточки и взглянул на Стеллу, стоявшую на дорожке в нескольких ярдах. Он ничего не говорил, просто смотрел на нее выжидающе, без улыбки; волосы падали ему на лоб, выражение лица было совершенно серьезным. Стелла понимала щекотливость положения. Джон Арчер должен был держаться с ней почтительно, так как она жена врача. Эдгар был пациентом и формально относился к более низкой касте, чем они оба. Но в огород ее привели его недвусмысленное заигрывание, безмолвный сексуальный призыв мужчины к женщине. Эдгар уже поднялся на ноги, но по-прежнему ничего не говорил, стоял, молча бросая ей вызов.

– Мистер Арчер, – спросила Стелла, – можно, Чарли поможет вам жечь костер?

Джон Арчер ответил, что можно.

– Вы же знаете, что за народ мальчишки. Если он будет помехой, гоните его.

Идя обратно по дорожке, Стелла представляла, какими взглядами обмениваются мужчины за ее спиной. Она почувствовала волнение, увидев безмолвный сощуренный взгляд Эдгара, но не поддалась ему, у нее пропало желание сочувственно относиться к этому человеку. «Хитрый, неприятный тип, – подумала она. – Решил, что одержал надо мной верх, раз я молчу о его поведении на танцах».

И выбросила из головы эту неприятную историю.

Несмотря на то что мы были приятелями, а может быть, именно поэтому, Стелла сначала была сдержанна в разговоре со мной, и я приписывал это чувству стыда. Я постарался показать ей, что скрывать от меня ничего не нужно, что осуждать ее я не собираюсь. Вскоре я понял, что ее молчание объясняется не стыдом, а незнанием моего отношения к Эдгару. Стелла сомневалась, смогу ли я понять ее поступок и тем более его причины, подозревала, что я буду порицать Эдгара. Поняв это, я объяснил, что не собираюсь осуждать его, сказал, что я психиатр и не даю моральных оценок. Судя по всему, она нуждалась в этом подбадривании.

Тут Стеллу словно прорвало, и рассказ полился со множеством подробностей. Она вышла в задний сад вместе с Чарли. Читала роман, но то и дело с беспокойством отрывалась от него, так как мальчик стоял на коленях у края пруда, глядя в воду. Пруд был глубоким, и ей было неприятно видеть сына там, но и слишком уж оберегать его не хотелось. Чарли все лето возился с разными амфибиями, которых держал в стеклянных резервуарах с водой. Макс сказал сыну, что будет очень рад, если тот решит стать зоологом.

Стелле амфибии не нравились, не нравилось и то, что Чарли так засмотрелся на воду. Она собиралась сказать, чтобы он отошел от пруда, но тут в доме зазвонил телефон.

– Отойди от края! – крикнула она сыну и, пробежав по газону, вошла в открытое французское окно.

У Эдгара была комната на первом этаже в третьем корпусе. В одном конце отделения находилась дневная палата, в другом – комната санитаров и два маленьких кабинета для собеседований, один из них с телефоном. Как Эдгар нашел возможность позвонить, я так и не выяснил. Разумеется, это было связано с большим риском – если бы он попался, то лишился бы отдельной комнаты и возможности выходить на работу. Все внутренние звонки проходят через больничный коммутатор, так что, видимо, он представился санитаром и сказал, что ему нужен доктор Рейфиел.

Через несколько минут, вернувшись в сад, Стелла не могла толком понять, что с ней случилось. Эдгар извинился за свое поведение. Это звучало так забавно и так убедительно, что она невольно вновь почувствовала к нему симпатию. Он напомнил ей об их добрых отношениях, сказал, что они для него очень важны, и вскользь упомянул, что уже пять лет не знал женщин. Умен был мой Эдгар, ничего не скажешь. Сказал, что совершил непростительный поступок, но благодарен, что она никому о нем не сказала. Стелле ни тогда, ни впоследствии не пришло в голову рассказать Максу об этом звонке, как и о поведении Эдгара на танцах.

Чарли все еще был на краю пруда. Крикнул матери, что там, кажется, змеи. Стелла села и раскрыла книгу, не стала отгонять сына от пруда, хотя он теперь наклонялся слишком низко, держался одной рукой за край, а другой шарил в воде. Она почти сразу забыла о нем и невидяще уставилась на заднюю стену дома, раскрытые французские окна гостиной, дверь, ведущую в холл, в конце его парадную дверь, расположенную с фасада, однако видимую с того места, где она сидела в тени старого ясеня. За парадной дверью находились подъездная аллея, деревья и Стена. На душе у Стеллы были легко, спокойно, словно порядок вещей, нарушенный своевольным пенисом, наладился и ее дружба с Эдгаром возобновилась.

На той стадии Стелла не имела представления, насколько психически неуравновешен Эдгар Старк. Она не выслушивала, как приходилось мне, его патологические бредни, и хотя знала, что он совершил, оправдывала его, считая убийство жены просто преступлением по страсти, что, разумеется, позволяло ей романтизировать этого человека. Поняв это, Эдгар изменил тактику, однако, думаю, вначале он просто хотел, чтобы она убедила Макса благосклонно отнестись к его работе и обеспечить ему выписку. Тут Эдгар проявил наивность, потому что дела так не делаются. С моей точки зрения, гораздо целесообразнее было то, что он психологически обрабатывал Стеллу и, по крайней мере сначала, пытался использовать свою немалую сексуальную привлекательность как средство воздействия. То, что он намеревался воздействовать на жену врача, свидетельствует о непомерной грандиозности его планов.

В начале наших взаимоотношений я обсуждал с Эдгаром свою стратегию психотерапии. Сказал ему, что собираюсь разрушить его механизм защиты: уничтожить личины, претензии, все ложные структуры его расстроенной личности, потом, так сказать, выстроить его заново, с нуля. Поскольку этот процесс будет нелегким и долгим, ему потребуется вся поддержка, какую только я смогу оказать. Мы работали вместе почти четыре года. Однако его тайные свидания со Стеллой наводят на мысль, что он вел себя со мной вероломно. Совершенно не пытаясь разобраться в патологической природе своего отношения к женщинам, Эдгар содействовал развитию того процесса, который однажды уже привел его к убийству и, собственно, послужил причиной его госпитализации.

Затем произошло то, что вряд ли кто-то из них сознательно предвидел. Они не понимали – да и кто понимает это в подобных делах? – что неистовство чувства, которое он возбудил в ней, сокрушит барьеры осторожности и здравого смысла, сокрушит их хрупкое статус-кво.

Говорить со Стеллой о сексе было непросто. Она, естественно, считала неприличным быть откровенной, однако подробно описала мне, как все началось. Стоял ясный, солнечный день, и она несколько часов после полудня беспокойно ходила босиком из комнаты в комнату, не находя себе места. Солнечный свет лился в окна больших комнат первого этажа, и натертые полы сверкали. Стелла подошла к зеркалу над камином и, увидев свое отражение, нахмурилась.

Она слегка поправила прическу, поднялась наверх и переоделась в просторный летний халат с низким вырезом, затем села перед зеркалом на туалетном столике и подкрасила губы. Опять спустилась и встала перед французским окном гостиной, глядя на задний газон. Выпила немного виски. Утром Эдгар напрямик предложил ей прийти к нему в оранжерею. Это ее сильно взволновало. Она то выходила на дорожку, то возвращалась обратно. Секс с этим мужчиной – мысль, давно жившая в ее воображении, обрела потрясающую силу, когда была высказана откровенно.

Стелла вышла из дома в парадную дверь, прошла через подъездную аллею к калитке в высоком заборе, за которой начинался передний газон, превратившийся из-за небрежения в луг с густой травой и дикими цветами. Пересекла луг и очутилась у арочного проема в садовой стене неподалеку от оранжереи; встала в нем, прижавшись спиной к кирпичам, и замерла.