– Мы с Брендой, когда нужно, находим общий язык. И я довольна, что она приезжала. Помогла мне с Чарли.

Они подошли к оранжерее. Работы там не возобновлялись, и она выглядела развалиной, похожая на скелет. Большой белый каркас слегка поблескивал в угасающем свете. Макс вздохнул. Разговор неизбежно перешел к первым дням после побега Эдгара. У них еще не было возможности подробно обговорить события тех дней и то, как они отразились на положении Макса в больнице. Может, никак? Они сели на скамью возле стены и закурили. Макс опять спросил, как она провела время в Лондоне, и Стелле не без труда удалось вернуть его к более привычным темам, связанным с работой. Она задалась вопросом, почему он уделяет ей столько внимания, и вспомнила, как Макс несколько дней назад сказал, что теряет ее. Тут ей пришло в голову, что раз она собирается видеться с Эдгаром регулярно, то надо восстановить с мужем прежние отношения.

Макс взял Стеллу за руку.

– Хорошо здесь вечером, – сказал он. – Тебе холодно?

– Слегка озябла, – ответила она. – Нужно было захватить кофту.

– Пойдем обратно.

Они пошли в сумерках по дорожке к дому, держась за руки.

О поездках Стеллы в Лондон я узнал только несколько дней спустя. Положение ее тогда было критическим. В первые, мучительные дни их связи нервное напряжение, как ни странно, ощущалось менее остро. Тогда она опасалась, что существующие препятствия как раз и разжигают страсть, что без них и создаваемого ими напряжения она стала бы тупо, вяло удивляться, чего ради идет на такой риск. Иногда, призналась Стелла, в глубине души, в каком-то ее уголке, где главное место занимали благоразумие, безопасность, уверенность, она даже немного надеялась, что страсть перегорит и ей удастся избавиться от этого наваждения, словно бы поработившего ее…

Теперь уже нет. Теперь все то, на чем раньше держалась повседневная жизнь – обязанности, семья, забота о внешности, заведенные порядки, – превратилось в проформу. Стелла сохраняла ее, но лишь из соображений холодной практичности: она не хотела привлекать к себе внимание, допускать, чтобы кто-то помешал ей ездить к Эдгару.

Так что же произошло?

Стелла всплакнула, описывая, как в тот день поднялась на верхний этаж и там ее ждал Эдгар. Они, не теряя времени, поспешили в дальний конец зала, в комнату, которую Эдгар называл своей мастерской, взобрались по лесенке на что-то вроде широкой полки и улеглись на матрас. Я снова стал тщательно вдаваться в подробности: мне было любопытно, отличался ли этот секс от того, что был на территории больницы, но она лишь сказала, что тут им впервые не требовалось соблюдать тишину. Я решил, что все протекало примитивно, поспешно – и шумно. Затем, лежа нагими поверх одеяла, они разговаривали о событиях после побега, о том, как уже в Лондоне Ник приехал за Эдгаром, привез его сюда и отдал ему свою мастерскую. Стелла сказала, что впервые видела подобную комнату – с почерневшими кирпичными стенами и высоким потолком, под которым тянулись трубы. Три больших окна выходили на запертый склад по другую сторону улицы. Большой, придвинутый к стене стол был завален чертежной бумагой и другими материалами. Комната понравилась Стелле, она чувствовала себя в этой художественной мастерской смелой, незаурядной, свободной. Спустясь, она ходила там в расстегнутом плаще, со стаканом виски, брала в руки то одно, то другое, пристально разглядывала все. Потом, снова в постели, сказала Эдгару, что держалась на слепой вере и джине, дожидаясь его звонка.

– Значит, ты не сомневалась во мне.

Стелла повернулась к Эдгару и покачала головой.

– У меня бы возникли сомнения.

– Ты не я.

– Тогда кто же?

Стелла прижалась к нему, стала гладить его тело, потом лицо, погружая пальцы во влажную бороду. Они снова занялись сексом, время летело, и лишь когда она, сев, сказала, что ей пора уезжать, прозвучала единственная неприятная, зловещая нота. Эдгар шевельнулся у нее за спиной.

– Обратно к Максу, – сказал он.

– Обратно к Максу.

– Он знает о нас?

– Не хочет знать.

В голосе Эдгара внезапно появилось пренебрежение.

– Бесхарактерный человечишка. А как остальные? Клив небось скрежещет зубами!

Стеллу поразила эта вспышка. Сонная вялость Эдгара неожиданно сменилась лютой злобой и презрением. Она встала на колени подле него, целовала его лицо, шею, гладила по голове, бормотала слова утешения. Эдгар потряс головой, подавил раздражение, успокоился. И вдруг не захотел отпускать Стеллу, сказал, что ему необходимо знать, когда она вернется, что она нужна ему. Стелла легла рядом и обняла его. Таким она еще не видела Эдгара, он едва ли не с самого начала представлялся ей изгоем, художником, улыбчивым, бесстрашным, смелым, свободным. Теперь она ясно поняла, что будет представлять собой ее жизнь: частые поездки в Лондон под не вызывающими подозрений предлогами. Насколько это будет трудно, Стеллу не заботило.

Неожиданная ранимость Эдгара не удивила меня. Ревнивцы, в сущности, слабы; они боятся, что их покинут. Несмотря на протесты Стеллы, Эдгар пошел ее провожать. Хорошее настроение вернулось к нему, драматичности больше не было. Крепко прижимаясь друг к другу, они вышли на ближайшую оживленную улицу; Эдгар курил в дверях пивной, пока Стелла ловила такси. Жара была уже не такой гнетущей. Стелла наблюдала из заднего окошка машины, как он отошел от дверей и зашагал обратно к Темзе. Она вдруг заметила, что Эдгар одет в льняной пиджак Макса и его брюки, перетянутые на талии узким кожаным ремнем. Воспоминание об этом всякий раз вызывало у нее улыбку.

В пятницу Ник снова встретил Стеллу; теперь она видела в нем своего союзника, сводника. Он подвез ее к складу. На сей раз она прочла название улицы – Хорси-стрит. Поднимаясь по лестнице, она едва замечала полумрак, скрип прогибающихся ступенек, резкий дурной запах запущенного дома, населенного теперь изгоями и паразитами. Быстро процокала каблуками по последнему лестничному пролету, расстегнула плащ и вошла прямо в мастерскую. Эдгар бросился к ней вприпрыжку, будто громадный волк. Они снова провели вторую половину дня в постели; время опять летело невероятно быстро. Стелла привезла Эдгару одежду, мыло, виски, и они основательно выпили. Спускаясь по лесенке в мастерскую, она нетвердо держалась на ногах и оступилась, надевая юбку. Стелла могла пить, не пьянея, но не на пустой желудок. Когда они шли по Хорси-стрит в поисках такси, ей было трудно идти по прямой, и она поняла, что до приезда домой обязательно надо протрезветь.

Ей нужно вернуть свою неприметность, но вряд ли это произойдет, если она явится в подпитии из поездки за покупками.

На вокзале Стелла выпила черного кофе, съела сандвич и расхаживала по платформе почти до отхода поезда. Села возле раскрытого окна, дышала глубоко, потом решила, что ведет себя смехотворно, закрыла окно и закурила сигарету. Разве она пьяна?

Сойдя с поезда, Стелла подошла к автостоянке, села в машину, завела мотор и включила сцепление. Машина прыгнула назад, словно испуганная антилопа, мотор заглох. Она завела его снова и осторожно выехала задом, на сей раз без происшествий. Домой ехала медленно, предельно сосредоточась.

Стелла пошла прямиком на кухню и стала пить холодную воду над раковиной. Макс, по счастью, еще не вернулся из больницы. Нужно было принять ванну до встречи с ним. Она отвернулась от раковины и неожиданно увидела Чарли. Мальчик сидел на столе, болтая ногами, и внимательно смотрел на нее.

– Дорогой! Давно ты здесь?

– Не очень. Ты где была?

– Пришлось опять ехать в Лондон. А что?

Мальчик пристально наблюдал, как она пьет воду.

– Ты пьяная? – спросил он.

– Нет, конечно! С чего ты взял?

– Глаза у тебя какие-то странные.

Когда Макс вернулся с работы, Стелла лежала в ванне. Она услышала, как он разговаривает внизу с сыном. Выйдя, Стелла чувствовала себя вполне презентабельной. Она вымылась, припудрилась, почистила зубы, внимательно осмотрела в зеркале глаза – нет ли там следов опьянения, которые, видимо, заметил Чарли, и не обнаружила ни малейших. Теперь нужно одеться, спуститься на кухню, приготовить ужин, и все будет как всегда, обычный вечер в семейном кругу в доме заместителя главного врача. В конце концов, она была неприметной женщиной.