Я знаю, ты этого не хотел. Поверь, я тоже ни о чем таком не думала. Все началось как веселая шутка, ведь у нас с тобой всегда было столько общего, дорогой. Мне известно, какими тяжелыми были для тебя эти последние годы, – поверь, никто не знает этого лучше меня. И виновата в этом только она – это ее вина, что вы с Чедом ссорились. Кто знает, решился бы бедный мальчик на самоубийство, если бы не она! Если, конечно, он вообще это сделал… если она тебя не обманула! Как это должно быть, было тяжело для тебя! Как и ты, я не слишком верю в то, что у него проблемы с психикой. Скажу тебе откровенно, этот диагноз всегда вызывал у меня сомнения. А эти его попытки самоубийства сильно смахивают на желание привлечь к себе внимание – твое внимание, дорогой. Не кажется ли тебе, что это своего рода мольба избавить его от нее? Что-то подсказывает мне, что она с самого начала сделала все, чтобы представить тебе это совсем в другом свете. Но тогда… если все будет так, как я надеюсь, возможно, самым лучшим выходом для нее будет уехать с Пип, оставив нам с тобой Чеда. Надеюсь, ему с нами будет намного лучше, чем сейчас, когда она бестолково суетится вокруг него, словно глупая наседка, только пугая несчастного мальчишку. Что в этом хорошего, скажи на милость?! А ведь он твой сын, он куда больше похож на нас с тобой, чем на нее. Она совершенно его не понимает – ты это знаешь не хуже меня. Это просто бросается в глаза. Может быть, это просто потому, что даже сейчас он куда умнее ее… возможно, умнее даже нас обоих. В любом случае, если это то, чего ты хочешь, я была бы рада попытаться создать ему семью. Пусть живет с нами, если ты скажешь.
Что же до нас с тобой, я твердо верю, что это только начало. Ваша совместная жизнь с ней подходит к концу. Впрочем, к этому все и шло. Она просто этого не понимает… или не хочет понимать. Сама она полностью зависит от тебя и от детей. У нее нет собственной жизни… да она ее и не хочет. Она как вампир: ты, дети – вы нужны ей только для того, чтобы ее жизнь имела хоть какой-то смысл. Но это же глупо! Рано или поздно ей придется отпустить тебя, обрести какую-то цель в жизни. Может быть, это случится не скоро, но необходимо открыть ей глаза, дать понять, насколько пустое и бессмысленное существование она привыкла вести и как мало она может дать такому человеку, как ты! Она словно жернов у тебя на шее. Как пиявка, она присосалась к тебе и сосет из тебя жизнь. И так уже многие годы…
А этот ребенок, кто бы ни родился, мальчик или девочка, незримой нитью свяжет нас, любимый, он станет мостиком в наше будущее. Знаю, ты еще ничего не решил, но, думаю, догадываюсь, чего ты хочешь. Да и ты тоже это уже понял. И все, что от тебя требуется, – это заявить свои права, точно так же как ты заявил их на меня. Вспомни, как это было. Ведь и ребенок наш никогда бы не появился на свет, если бы ты не мечтал об этом так же страстно, как я сама.
У нас с тобой впереди еще целых шесть месяцев, чтобы все решить, обо всем договориться, – шесть месяцев, прежде чем на свет появится наш малыш. Шесть месяцев на то, чтобы сказать прошлому «прощай» и начать новую жизнь. Знаешь, я только об этом и думаю, только об этом и мечтаю. И ничего другого мне не нужно, любимый. Ты для меня – все. Я восхищаюсь тобой, верю в тебя, и любовь моя не знает границ.
Будущее принадлежит нам, любимый. Скоро на свет появится наш малыш. А вместе с ним начнется и наша с тобой жизнь – с ним или с ней. Хотя я по-прежнему уверена, что у нас родится сын, точная копия тебя, дорогой. Это сам Господь в милости своей дал нам шанс начать все снова, заново прожить жизнь, о которой мы оба мечтали. И разве мы не имеем права на счастье, ведь мы любим, уважаем и понимаем друг друга. А рождение нашего ребенка теперь свяжет нас новой, незримой цепью.
Я люблю тебя – люблю всей душой, всем сердцем. И даю тебе слово, что если ты придешь ко мне – вернее, когда ты придешь ко мне, потому что я твердо верю, что так и будет, – ты обретешь счастье, о котором всегда мечтал. Да, будущее принадлежит нам, любимый. Так же, как я – тебе. Твоя А».
В письме стояла и дата – за неделю до трагической гибели Теда…
Острая боль вдруг словно ножом полоснула по сердцу, и Офелия рухнула на колени. Сидя на полу, она еще раз пробежала глазами письмо. Она не верила своим глазам. Мысли вихрем закружились у нее в голове. Кто же мог быть автором письма, гадала она… и не могла догадаться. Это было невероятно. Такого просто не могло случиться! Наглая ложь, подумала она. Гадкая, грязная шутка, которую кто-то решил сыграть с ней. Пиджак Теда сполз с ее плеч и с мягким шорохом упал на пол, но Офелия даже не заметила этого. Держа в дрожащих руках смятый листок, она снова и снова пробегала его глазами.
Наконец, прислонившись спиной к стене, чтобы не упасть, Офелия остановившимся взглядом уставилась перед собой, даже не заметив, что сжимает в руке смятое письмо. Она вдруг все поняла, обо всем догадалась. Всему поверила… и теперь ей хотелось только одного – умереть. Ребенок, о котором говорилось в письме, тот самый, который, если верить датам, должен был появиться на свет через полгода после смерти Теда, – теперь она знала, кто он. Уильям Теодор. Офелия похолодела – выходит, она не осмелилась назвать его Тед и выбрала то, что ближе к его имени. И это вовсе не дань уважения трагически погибшему другу, как она говорила. Ребенка назвали в честь умершего отца – второе имя Теда было как раз Уильям. Все, что ей было нужно, – просто поменять местами имена. Итак, малыш Уилли – сын Теда! Андреа не обращалась в банк спермы, чтобы стать матерью. А письмо написала она, в этом у Офелии не осталось никаких сомнений. Буква А в конце только подтвердила ее догадку. Господи, как она могла?! Выходит, ради того, чтобы заполучить ее мужа, она не постеснялась даже воспользоваться болезнью ее несчастного мальчика!
Играя на нежелании Теда смириться с несчастьем, Андреа бесстыдно поливала ее грязью. И эту женщину она вот уже восемнадцать лет считает своей лучшей подругой! Выходит, Андреа предала ее! И он, Тед, тоже! Понять такое просто невозможно… в это нельзя было поверить… с этим нельзя было смириться. Значит, Тед больше не любил ее?! Он любил Андреа, любил так сильно, что даже сделал ей ребенка. На подгибающихся ногах Офелия доползла до своей спальни, снова бросила взгляд на письмо, и вдруг ее стало неудержимо рвать. Когда ее отыскала Пип, она стояла, вцепившись в край раковины. В лице ее не было ни кровинки, все тело сотрясала неудержимая дрожь.
– Мам, что с тобой? – В глазах девочки мелькнул страх. – Что случилось? – Пип перепугалась до смерти: мать выглядела совершенно больной – во всяком случае, Пип никогда до сих пор еще не видела у нее такого мертвенно-бледного лица.
– Ничего, – прохрипела Офелия, прополоскав рот. Слава Богу, рвало ее недолго, в основном желчью, да и неудивительно, ведь она почти ничего не ела – так, крохотный кусочек индейки, и все. Но ощущение было такое, словно вместе с содержимым желудка она извергла все, что составляло добрую половину ее самой, – сердце, душу и даже память о своем замужестве.
– Может быть, хочешь прилечь? – участливо предложила Пип.
Для них обеих день оказался тяжелый, особенно для матери – Пип достаточно было только взглянуть на Офелию, чтобы убедиться в этом. Она выглядела так, словно вот-вот умрет.
– Потерпи минутку. Сейчас пройдет, и все будет хорошо. Еще одна ложь, устало подумала Офелия про себя. Как теперь может быть хорошо, когда ей все известно? А что, если бы Тед не погиб? Если бы он ушел от нее? Да еще забрал бы с собой и Чеда? Это убило бы ее. И Чеда тоже, сколько бы они ни пытались отрицать очевидное. Но теперь Тед мертв. Они оба мертвы, и уже ничего не изменишь. И она вместе с ними… Тед убил ее Так же верно, как если бы выстрелил ей в сердце. Письмо словно проложило невидимую границу между прошлым и будущим, разом превратив в фарс все, чем прежде дорожила Офелия, – брак, любовь, дружбу с Андреа. Офелия была раздавлена. Она просто не в состоянии понять, как они могли так поступить с ней! А Андреа? Какой же холодной, циничной стервой нужно быть, чтобы предать лучшую подругу?!