В доме стояла ужасающая вонь, от которой все его мысли вмиг испарились. Дышать носом было решительно невозможно — он попытался дышать ртом, захватывая как можно меньше воздуха и поскорее его выдыхая. На лестнице, уходившей вверх в темноту, слышалось движение: кто-то тихонько убегал, что-то шуршало, населявшая дом живность мягко отступала. В голове у него спорили несколько человек: добросердечный парень, который когда-то был скаутом и просто хотел довести старушку домой; сумасшедший Оборотень, рыщущий по городу в поисках магических следов, однако и сам не знающий, чего же он собственно ищет; и третий, у которого было немало общего с этими двумя, только он был гораздо реальнее и в любую минуту мог взять дело в свои руки и спросить: "Да что я тут делаю? Как это я влип в такую историю? Где тут выход?"

Все это осложнялось тем, что Джонни сильно мутило; он понимал, что скоро его начнет выворачивать. Надо было срочно что-то предпринять. Борясь с позывами к рвоте и в то же время стараясь как-то дышать, он поднялся вслед за Софи по узкой лестнице на крошечную площадку, скупо освещенную лампочкой без абажура. Лестница здесь не кончалась, а поворачивала и шла дальше вверх; однако Софи отворила ближайшую из дверей, выходящих на площадку, и шагнула через порог.

Джонни покорно последовал за ней. Взору его на миг предстала комната. Но в ту же секунду пространство распалось. В комнате было полным-полно кошек — Джонни никогда не видел столько в одном месте. При виде незнакомца кошки в ужасе бросились в открытые двери — лишь одна распласталась на коврике перед камином и приготовилась к обороне, да еще одна, свернувшаяся калачиком в кресле, чуть шевельнулась, но не тронулась с места.

— Кис-кис-кис! — позвал Джонни слабым тонким голосом.

Кошка перед камином, решив, что ей ничто не угрожает, немного расслабилась, хотя и не спускала с Джонни глаз. Другая, свернувшаяся в кресле, не двигалась. Изогнувшись всем телом, обвив себя пушистым хвостом, она лежала неподвижно — лишь полузакрытый зеленый глаз выглядывал наружу. "Вот бы мне так свернуться, — подумал Джонни, — отгородиться от всех, изогнуться кольцом, сам себе начало и конец".

— Софи, — произнес он с усилием.

В комнате отвратительно пахло, помимо кошек воняло еще чем-то грубым, химическим, словно тут жгли резину.

— Софи, — повторил он, давясь, — где здесь туалет? Мне срочно нужно.

Софи повернулась и осуждающе посмотрела на него.

— Няне не понравилось бы, что ты говоришь "туалет", — отозвалась она возмутительно медленно. — Надо говорить "уборная".

— Где она? — пробормотал сквозь сжатые зубы Джонни.

Ему хотелось закричать на нее, но он чувствовал, что это опасно.

— Дай-ка подумать, — проговорила с расстановкой Софи, задумчиво оглядываясь.

Джонни в отчаянии сглотнул и ринулся в одну из распахнутых дверей. Там горел свет, стояла кровать, покрытая криво свисавшими одеялами, поверх которых лежал еще странный коврик из бирюзового меха. Джонни круто развернулся, выскочил на площадку, распахнул вторую дверь и, к величайшему облегчению, обнаружил щербатую ванну на высоких лапах, массивную раковину и старомодный унитаз с бачком наверху, с которого свисала раздерганная веревка. Джонни едва добежал. Из-за ванны на него с понятным отвращением взирала полосатая кошка.

Когда наконец ему полегчало, он, не поднимаясь с корточек, откинулся назад. Кошка взлетела на раковину, внимательно посмотрела вверх, взвилась в воздух, приземлилась на бачок под потолком, а оттуда сиганула в маленькое оконце, в которое когда-то были вставлены квадратики стекол. Кинув на Джонни презрительный взгляд, она повернулась, дернула хвостом и исчезла, спрыгнув, судя по всему, на жестяную крышу где-то в темноте.

Измученный, дрожащий Джонни поднялся. Он свято верил, что никогда в жизни больше не напьется. Он видел себя в будущем — веселый, свойский парень улыбается и накрывает стакан ладонью, когда ему предлагают выпить, без лицемерия, спокойно, но твердо. Отныне он будет пить лишь натуральный фруктовый сок.

До чего чудесна современная канализация! Сейчас все его прегрешения исчезнут. Он дернул за веревку — но ничего не произошло. Он дернул покрепче — наверху что-то заскрипело и недовольно заурчало. Система испустила вздох и содрогнулась. Она была еще в худшем состоянии, чем он. Ему стало стыдно, что он требует от нее непосильного. И все же он рванул веревку с такой силой, что вся ванная комната задрожала; в ответ — наконец-то! — раздался рев, какое-то икание, потом снова рев, и в унитаз с гневом низвергся поток воды. Джонни облегченно вздохнул и стал было мыть руки, но тут, к своему удивлению, обнаружил, что засохшее мыло — это на деле кусок сыра, втиснутый боком в мыльницу. Заметив щеточку для ногтей с серыми, погнувшимися щетинками, он энергично потер ею руки. Полотенце отсутствовало, хотя по краям ванны аккуратно висели грязные тряпочки. Стряхивая воду с рук, Джонни вдруг заметил у себя на левой ладони какую-то надпись. Он попытался ее прочесть, но старенькая щетка поработала на славу. Джонни никак не мог разобрать, что он там написал, и наконец поднял мокрую ладонь вверх, поближе к свету. "Улица Маррибел", — прочитал он, не веря собственным глазам, — остальное было смыто. Но не успел он это обдумать, как в соседней комнате послышался вопль — пронзительный, жуткий. Небось хозяйка жарит себе на ужин кошку, решил Джонни, но крик не смолкал, а становился все громче и громче. Кто же там вопит без передышки, не останавливаясь даже для того, чтобы набрать воздуха в легкие? Джонни отправился на разведку.

Вопил чайник, стоявший на раскаленной докрасна конфорке. Из носика чайника вырывались облачка пара, напомнившие Джонни о надписях в комиксах.

Софи стояла в кухне у окна, выходившего на балкон. В панике заглядывая в шкафчик под раковиной, она тщетно пыталась установить, откуда раздаются вопли. Джонни протянул у нее над головой руку, снял с плиты чайник и поставил на небольшой холодильник. На столе в два серебристых ряда выстроились крышки молочных бутылок из фольги — похоже, Софи собиралась затеять с ними какую-то игру.

Всюду виднелись кошачьи следы. На кухонном столе лежала розовая бумажка. Кто-то на ней проставил: "Двенадцать долларов". И подписался: "Спайк". Джонни механически пробежал расписку глазами. Она лежала у него прямо под носом.

— Чашку чаю, Софи? — спросил он.

"Чего там, вода же вскипела", — подумал он.

— Сию минуту дам тебе чашечку чаю, — радостно отозвалась она. — Я помню, какой ты любишь.

И Софи улыбнулась ему с такой бесконечной добротой, что в душе у Джонни впервые шевельнулось какое-то чувство, не имеющее ничего общего ни с любопытством, ни с суеверием, ни с жалостью или брезгливостью. Что это было за чувство, он затруднился бы сказать, но оно властно заявило о себе, словно это он был безнадежен и стар, а она — неопытный юнец, попавший в опасный водоворот безжалостного ночного мира.

— А-а, вон она где! — вскричала Софи, хватая свою сумку с таким выражением, словно собиралась заваривать в ней чай.

И тут же застыла с сумкой в руках, растерянно глядя на нее, понимая, что тут что-то не так.

— Тебе нужен чайник для заварки, — подсказал Джонни.

Чайник нашелся. Рядом с ним стояла жестянка с надписью "Чай", но чая в ней не оказалось. Джонни повернулся и просто так, для проверки, открыл шкаф. Оттуда выпало семь — именно семь и никак не меньше! — пачек печенья. Софи нахмурилась.

— Это мои... Как же они называются... эти штуки?

Она замолчала, перебирая в уме всевозможные слова, безуспешно пытаясь припомнить нужное.

— Иди-ка отсюда, — сказала она с улыбкой, но твердо выпроваживая Джонни из кухни. — Сядь где-нибудь, отдохни, а я принесу тебе чай.

Джонни переступил через целый архипелаг кошачьих мисок со скисшим молоком (в одной лежали нарезанные дольки банана) и вышел из кухни. Ему безумно хотелось спать — заснуть бы по-настоящему, глубоко! — но это казалось недостижимым.