— Прекрасная идея! — горячо поддержала Софи. То же, возможно, сказала миссис Эйнштейн, впервые услышав, как профессор размышляет о единой теории поля.

— Я помню, какой ты любишь, — добавила она с добродушным смешком и удалилась на кухню.

Перенося телевизор в гостиную, Джонни решил махнуть рукой на сумочку. Он вообще не знал, как следует поступить. Он не сомневался, что кто-то тут греет руки — заходит чуть ли не каждый день к Софи, берет деньги и оставляет ей расписки. Но как он должен поступить?

Обратиться в полицию? Этого Джонни сделать не мог. Софи вряд ли сможет сказать что-то членораздельное в свою защиту, а какой порядочный полицейский, взглянув на него, не заподозрит, что грабитель это он, Джонни, и есть?

"Значит, как, по твоим словам, ты познакомился с этой старой дамой? — нахмурясь, спросят они, разглядывая его физиономию и разбойничью шляпу. — Встретил на улице ночью? На автостоянке возле супермаркета? В три часа ночи? Понятно! А раньше ты с ней знаком не был? И пошел к ней домой? Странная история, правда?" Была тут и еще одна странность, которая беспокоила Джонни. Расписок было слишком много. Спайк приходил часто — почему же раньше он не воспользовался случаем и не украл сумочку? Почему он забрал ее именно сейчас? Ведь легче было бы устроиться по-другому? Пусть бы Софи каждый день ходила на почту и приносила домой деньги, а он бы их брал, когда захочет.

На улице темнело, в окне кухни то и дело мелькали отблески фар от бегущих мимо машин. Стоя на балконе, Джонни поглядел на соседний дом. Манекен исчез. Может, кроме манекена, там никого и не было? Свет там сегодня не горел, никто не ссорился. По крайней мере в том, что сумочка существовала, Джонни не сомневался. Однако, попытавшись припомнить, как она выглядит, он понял, что думает о сумочке своей матери. Размер и форма сумочки, принадлежавшей Софи, от него ускользали, он никак не мог восстановить их в памяти.

— Чай! — позвала Софи.

Вернувшись в комнату, Джонни принял из ее рук чашку кипятка и сомнительное печенье — не хотелось ни того ни другого. Немного погодя он приготовил себе и Софи скромный ужин. Со вчерашней ночи прошел целый день, и он наконец-то оправился от ее последствий. Он уже не чувствовал себя совершенно отравленным и начал мечтать о хрустящем картофеле, гамбургере или еще о какой-то простой, вкусной, сытной, пусть и не очень полезной, пище, после которой не надо мыть посуду. Его уже не мутило при мысли о пиве в веселой компании. Он накрыл на стол, поставил соль, перец и вазу с апельсинами. Усевшись рядышком на диване, они поужинали, глядя в телевизор. Софи наклонилась к Джонни, словно хотела поведать ему какую-то тайну.

— Прекрасное место, — доверительно шептала она ему, — обслуживают хорошо.

— Ты часто сюда приходишь? — спросил Джонни.

Она растерянно огляделась.

— По-моему, иногда хорошо есть не дома, — сказала она. — Кухня здесь хорошая и обслуживание прекрасное. Они очень внимательны.

Какой-то дефект в телевизоре делал изображение приплюснутым, оно укорачивалось из-за проходящей посреди экрана слепой полосы. Политики, модные ведущие, фермеры, дающие интервью об оленеводстве, искажались все без исключения, экран словно втягивал их в яркую полосу посередине, и они исчезали в небытие. Прошло всего два дня с тех пор, как Джонни в последний раз сидел перед телевизором, но ему уже казалось, что он видит экран впервые и никак не может оторвать от него глаз. Машины гнались, взлетали, горели, парочки обнимались, комиссии специалистов спорили, и время от времени в комнате Софи показывали преступления, волнующие весь мир.

— Мне мой старый черно-белый телевизор нравится, — самодовольно сообщила Софи.

В Центральной Америке произошло ужасающее землетрясение. Телеоператоры показали плачущих мужчин и женщин, которые искали своих детей. Но через минуту уже демонстрировали конкурсы красоты. С улыбкой вышла высокая молодая женщина — телевизор Софи подсобрал ее в складки в районе пупка.

— На ней не очень-то много надето! — хихикнула Софи. — Ах, Боже мой, Боже мой, вот напасть-то!..

Такого странного вечера Джонни еще не выпадало: почему-то он волновался, будто ждал чего-то, и в то же время безумно скучал. Он и Софи сидели по углам дивана, словно держатели для книг (только ни книг, ни чего другого, что стоило бы держать, между ними не было), и не отрываясь глядели на экран, а вокруг неслышно кружили кошки. Вдруг за окном послышались громкие звуки кошачьей баталии — вся комната мгновенно ожила. Кошки попрыгали на спинку дивана, стараясь выглянуть в окно.

Софи спрятала пачку печенья под подушку. Время от времени, когда ей казалось, что Джонни не смотрит в ее сторону, она вынимала печенье и тайком съедала его, стараясь жевать потише. Взглянув на нее искоса, Джонни увидел, что она вынула изо рта челюсть и с недоумением рассматривает ее. Он быстро отвел глаза. Наконец она поднялась и объявила, что идет спать. Произнесла это так, словно они долго спорили и Джонни пытался ее отговорить.

— Давай, давай, отправляйся, — бодро отвечал Джонни.

Ведущий в это время объявлял, что во время короткой паузы перед следующей программой выступит исполнитель народных песен.

— Тебе надо как следует выспаться, чтобы завтра быть покрасивее.

Софи сурово взглянула на него.

— Я запираю дверь! — объявила она. — Не думай, что тебе все дозволено.

— Нет, конечно, — согласился Джонни. — Запри ее получше. Так тебе будет спокойнее.

— Ты человек добрый, я знаю, — оттаяла Софи. — Только родня у тебя такая ненадежная...

— Да, знаю, — кивнул Джонни. — Дядя Брюс.

— Дядя Брайен, — мягко поправила она.

— Да, правильно! Вдруг выпало из памяти. Я еще посмотрю, Софи.

— Смотри сколько хочешь, — великодушно разрешила она, глядя на телевизор.

— Спокойной ночи, — пожелал ей Джонни.

Так было безопаснее.

Софи ушла в свою спальню; через минуту он услышал: она забаррикадировала дверь.

Приплюснутые фигурки плясали на экране. Он их перегибал пополам, всасывал, а потом презрительно выплевывал. Джонни напряженно следил за ними — в окружившем его загадочном мире любая мелочь могла иметь значение, только бы суметь ее разглядеть.

И снова Джонни проснулся в доме Софи. На этот раз, даже не открывая глаз, он точно знал, где находится. Лежа в грубоватой шерсти одеял, он смотрел на полосатый блейзер, свисавший с уголка каминной полки, на стоявший поодаль плеер, на перекинутые через спинку стула джинсы. Рядом с кроватью на полу лежала "История ангелов", раскрытая на титульном листе с именем Бонни. В это утро Джонни почудилось, что она где-то рядом, таинственная, призрачная, все еще недоступная, в окружении розовых расписок, пропавших сумочек, тополя у реки и Нева Фаулера.

Нев навалился на него с такой силой, что Джонни почувствовал, как сквозь школьный джемперу него на спине отпечатывается грубая кора деревьев. Костлявые колени Нева врезались ему в бедра. Холодящее лезвие ножа коснулось горла. С высоты своего роста Нев как-то странно уставился Джонни в глаза, враждебно, но в то же время и зачарованно. "Если кому проболтаешься, убью", — пригрозил Нев пронзительным голосом.

— Попробуй, — произнес Джонни вслух, лежа в пыльной спальне дома Софи, и широко улыбнулся. Пора вставать и думать о предстоящем дне.

"Та ли ты овца, какой хочет видеть тебя Господь?" — спросил он себя, выбираясь из постели. Разглядывая ржавые пятна высохшей крови на груди рубашки, он понял, что никогда в жизни ему так не хотелось переодеться во все чистое.

Покачав головой, он проследовал в ванную, вычистил новой щеткой зубы и критически изучил себя в зеркале. Один глаз, окруженный густой синевой, выглядел так, словно его подбили в последнюю минуту, на прощание. Остальные синяки приобрели желто-зеленый цвет.