Софи перепугалась.

— В доме пусто, — вскричала она, резко выпрямившись в кресле. — Надо было купить печенья, там было такое хорошее.

— У нас печенья хватит лет на семь, — заверил ее Джонни.

Ему не сиделось, он вышел на кухню, а оттуда на балкон — посмотреть, что там на дворе.

— Ни о чем не беспокойся. Даже дождь перестал.

Хотя на дворе было по-прежнему мокро и холодно, на западе между двумя свинцовыми тучами вдруг проглянуло голубое небо. Воздух был свежим, прозрачным, прохладным: чувствовалось, что скоро опять пойдет дождь. Джонни стоял на балконе и глядел вдаль, на город, как вдруг услышал, что где-то совсем рядом хлопнула дверь. Он повернулся и увидел Бонни: она шла к дому Софи, держа в одной руке большую корзину с крышкой, а в другой — букетик цветов. Вместо жакета или плаща она надела широкую зеленую накидку, ветер трепал ее и морщил. Воротник оставлял шею открытой, волосы она подколола наверх, однако ветер выхватывал отдельные пряди и трепал их вокруг лица. Когда-то Бонни и Дженин разрисовывали такими романтичными девицами обложки школьных тетрадей: у них были круглые, упругие груди, а волосы походили на буйные гривы диких лошадок, необъезженных, вольных, пасущихся в прериях, или на пустошах, или на белых песках затерянных в океане островов... или даже, пожалуй, на какой-нибудь улице с односторонним движением.

Джонни выскочил в гостиную, скатился по лестнице вниз и распахнул дверь в тот самый миг, когда Бонни постучала в нее.

— Подыми щеколду и входи, — пригласил он. — Это корзина с пирожками для Бабушки?

— И для Волка, — сказала она.

— Сегодня полнолуние, — предостерег он, указав на небо.

— Заметь, что я не надела своей красной шапочки, — ответила Бонни. — Зачем нарываться на неприятности?

— Добрый вечер, — пропела Софи, глядя на них с лестницы.

— Не спускайся, Софи, — крикнул Джонни. — Мы идем наверх. Это Бонни Бенедикта. Бонни, это Софи Вест.

— Добрый вечер, — повторила Софи жеманно и подала Бонни руку с особой чопорностью.

— Я рада наконец познакомиться с вами, — сказала Бонни, сердечно пожимая ей руку. — Мы с вами соседи. И молоко нам доставляет один и тот же человек.

Софи пришла в восторг.

— У меня такие сложности с молоком, — доверительно поделилась она с Бонни. — Вечно его забирают люди, что живут по соседству.

— И у меня тоже, — ответила Бонни.

Она как-то странно посмотрела на Джонни, а потом — на Софи: во взгляде ее читалось любопытство, но вместе с тем и сомнение.

— Какое красивое платье, миссис Вест.

Софи обрадовалась.

— По-моему, синий такой приятный цвет, — сказала она. — Он никогда не бывает слишком... как бы это сказать?.. броским.

— Может, выпьем? — спросил Джонни, с удовольствием входя в роль хозяина.

Но Бонни вручила Софи цветы, а значит, надо было искать вазу, чтобы их поставить. В корзинке Бонни принесла два разных салата и еще одну бутылку вина. Пока Бонни открывала бутылку, он разыскал три разрозненных стакана. Задуманный Джонни обед походил скорее на пикник. Пока он разливал вино, Бонни сняла зеленую накидку и повесила ее на оконный шпингалет. Джонни пришел в восторг: под накидкой на ней была серебряная рубашка, разрисованная черными полумесяцами, и фантастические, мешковатые шелковые штаны в блестящую полоску. Она походила на помесь пифии с клоуном.

— Ну вот, теперь я тебя узнаю, — вскричал Джонни.

— Ты узнаешь мой наряд, — возразила она. — Но не меня! Вообще-то я стараюсь обходиться без него.

— Очень приятный молодой человек, — шепнула Софи Джонни: Боннины штаны, очевидно, сбили ее с толку.

— Ах, миссис Вест, отведайте капельку этого превосходного вина, — предложил Джонни.

Кто знает, может, Бонни не одобряет его податливости. Не без трепета он протянул Софи стакан дешевого красного вина. Она посмотрела на него с сомнением.

— Ну разве что капельку, — согласилась она. — Знаешь, Эррол никогда не пил. Только чуть-чуть на Рождество. Вина, конечно. А крепкие напитки — никогда. Конечно, он не принадлежал к англиканской церкви, — прибавила она, будто это все объясняло.

— Обед скоро будет готов, — объявил Джонни и усадил Софи перед телевизором в надежде, что она отвлечется и даст ему возможность поговорить с Бонни.

Но Бонни его опередила.

— Честно говоря, я так нарядилась в память о прошлом. Вчера, когда ты ушел, я подумала, что показалась тебе такой невзрачной. А ты... — Она запнулась. — Знаешь, я тебя едва узнала.

— Я сильно вырос с тех пор, — сказал Джонни.

— Вообще-то я понимала, что ты должен был вырасти, — согласилась Бонни, — но одно дело — понимать, а другое дело — собственными глазами увидеть. И выглядел ты...

— Неряшливо? — докончил Джонни.

— Нет, устрашающе. — Она подумала, а потом кивнула, словно в подтверждение своих слов. — Вид у тебя грозный, Джонни.

— Даже когда я побрит?

— Боюсь, что да, — ответила Бонни. — Ты что, прошел специальный курс "Как наводить на людей ужас"?

— Для этого пришлось бы посещать вечерние занятия, — подхватил Джонни. — По правде говоря, я больше навожу ужас на себя, чем на кого другого.

Софи восторженно его поддержала.

— Он очень добр ко мне, — неожиданно объявила она.

— Он всегда был добрым, я помню, — сказала Бонни, с улыбкой кивнув Софи. — Не изображай презрение, Джонни! Доброты вокруг не так уж много.

Она раскинула в стороны руки, наподобие манекена, с которым он танцевал накануне.

— Я так оделась, потому что сегодня особый день — мой доклад принят, я опять встретила тебя, у меня свободный вечер и я приглашена на обед.

— Потрясающе! — воскликнул Джонни, обрадовавшись, что и он отчасти виновен в ее праздничном настроении. — Но как насчет того типа, с которым ты тогда спорила? Может, его тоже надо пригласить?

Ему совсем не хотелось никого приглашать, просто его интересовал тот парень.

— Забудь о нем, — сказала Бонни. — Его нет в городе.

— А он женат? — внезапно спросил Джонни.

Бонни, примостившаяся на краю дивана, задумчиво подняла на него глаза.

— Нет, не женат. Мне не хочется о нем говорить. Я пришла, чтобы поговорить с тобой.

Она отвечала решительно, но без гнева. Пожалуй, ей даже льстила его настойчивость.

— Ну ладно, теперь ты предложи тему — мы ее и обсудим, — сказал Джонни, выжидательно глядя на нее.

Она ответила не сразу; глядя ему в глаза и улыбаясь, она пыталась подколоть выбившуюся прядь волос.

— Все это кончилось так внезапно, — произнесла она наконец. Она не объяснила, о чем говорит: верно, понимала, что в этом не было нужды. — Но мне не следовало терять с тобой связь. Я не хотела.

— Во всяком случае, твои родители были не в восторге от моих белых волос, — сказал Джонни, удивляясь своему бесстрастному тону.

— А твоим вечно казалось, что я недостаточно бела, — отвечала Бонни.

Джонни не мог этого отрицать.

— Что поделаешь? — спокойно продолжала она. — На всех не угодишь, правда? — И растерялась, взглянув на его лицо. — Ну и улыбка! Как у настоящего чечеточника! Школу ужаса ты кончил бы первым!

— Слушай! — воскликнул Джонни. — Даже если б меня убивали, я все равно бы слышал, как мать мне кричит: "Улыбайся! Веселее!" Я улыбаюсь из страха.

— Условный рефлекс, — предположила Бонни.

— Теперь буду улыбаться согласно условному рефлексу, — согласился Джонни. — По правде говоря, это напоминает мне о фотографии.

— А мой отец любил фотографировать, — неожиданно вмешалась в разговор Софи. — Мне он тоже купил аппарат. За все эти годы я сделала немало прекрасных снимков. Я хорошо снимала, и еще я была сильна в орфографии. — И с торжеством возвестила: — Идиосинкразия!

Она выжидающе поглядела на них. Джонни и Бонни растерянно молчали. Увидев, что они не знают, как реагировать, она произнесла по буквам:

— И-д-и-о-с-и-н-к-р-а-з-и-я. Вот! — И посмотрела на них с видом победительницы.

— Похлопаем Софи, чудо-грамотейке! — закричал Джонни и зааплодировал.