— Хорошо, я надену шляпу, — уступил он.

Так он и сделал. Заломив шляпу набок, он подошел к секретеру и остановился, отрешенно глядя на ящички и отделения. Может, в этих тайниках, под туалетной бумагой и банановой кожурой, найдутся нужные соответствующим учреждениям сведения об Эрроле и Софи, о доме и арендной плате. В одном из ящичков лежал захватанный гребень. В другом — жестянка с засохшим кошачьим кормом. В третьем — два карандаша и кусок мыла. Словно в сундуке фокусника. Одни вещи исчезали, другие — возникали. Он отворил дверцу секретера — а ну как перед ним откроются сейчас звезды, планеты, квадратик бескрайнего ночного неба, но отделеньице было набито бумагами. Джонни пододвинул стул, уселся перед секретером и принялся вынимать из него бумаги, заглядывая то в одну, то в другую. Тут было над чем поломать голову, хотя кое-что не вызывало никаких вопросов. В удостоверении, выданном отделом социального обеспечения двадцать лет назад, говорилось, что Софи с тех самых пор, то есть с шестидесяти пяти лет, получает пенсию по старости и имеет право посещать кино, а также покупать билеты на автобус и самолет за половинную стоимость (кроме часов пик).

Потом нашелся сложенный пополам документ, напечатанный на плотной бумаге. Это оказалось свидетельство о браке, выданное здесь, в городе, более пятидесяти лет назад. София Элизабет Картер и Эррол Мэтью Вест вступили в брак в городской мэрии. В момент заключения брака невесте было 36 лет. Девичье имя матери — Роз Эдит Бэббит. Джонни как зачарованный уставился на документ — ведь он знаменовал собой начало новой жизни не только для Софи и Эррола в 1936 году, но и для Джонатана Маккинли Дарта, ставшего спустя пятьдесят лет почетным членом семейства Бэббит.

— Нет ничего стыдного в том, что ты Бэббит, — произнес он вслух. Софи, вошедшая в комнату с чайником в руках, обернулась на его голос.

— Знаешь, они не принадлежали... как бы это сказать... они не принадлежали к тому же классу, что Картеры, — сказала она бесстрастно, — но это были добрые, трудолюбивые люди, все, кроме дядюшки Брайена, конечно, но он исключение. Я очень любила твою мать.

— И меня, — сказал Джонни. Софи захихикала.

— Ну, знаешь, Софи! — удивленно улыбнулся он. — Иногда я начинаю за тебя беспокоиться.

Джонни обнаружил в секретере кучу карандашей и блокнотов — некоторые совсем новые, — множество катушек с нитками, гребней, маленькие ножницы, чайную ложку и яблоко — очищенное, с вынутой сердцевиной, почерневшее, на фарфоровом блюдечке с синим китайским узором. На дне ящика лежали старые сберкнижки, тщательно подобранные, надписанные и перетянутые резинкой. Последняя книжка была помечена 1981 годом.

— А где книжка, которой ты пользуешься сейчас? — спросил он Софи, расставлявшую чашки на маленьком столике. — В сумочке, да?

— Моя сумочка... — повторила Софи с сомнением, словно не совсем точно знала, что это такое.

Джонни вздохнул, предвидя осложнения, но, обведя — без особой надежды — взглядом комнату, вдруг заметил, что из-под кушетки торчит знакомый красный ремешок, похожий на собачий поводок. Дождавшись, пока Софи уйдет на кухню, он победно поддел его ногой — сумочка послушно выползла на свет божий. Однако, усевшись снова на стул и положив сумочку на колено, он неожиданно оробел, будто собирался вторгнуться в чужую жизнь. Конечно, он уже рылся в сумочке, но всегда в присутствии Софи. На этот раз он делал это на свою ответственность. Наконец он неуверенно открыл сумочку и осмотрел все внутренние кармашки, все отделения, пока не обнаружил ту самую сберкнижку, которую искал, а кроме того еще одну, с долгосрочными вкладами. Записей было совсем немного. Пока Джонни изучал вторую книжку, Софи бегала из кухни в комнату: она принесла еще две чашки с блюдцами и поставила их на стол.

— Ну и ну! — воскликнул Джонни изумленно. Софи вопросительно вскинула на него глаза.

— Да ты что, богачка? — растерянно произнес он, потрясая книжкой. — Ты знаешь, сколько у тебя денег?

Софи мило улыбнулась, но в глазах не отразилось ни единой мысли.

— Я никогда не нуждалась, — отозвалась она, — но и в долги никогда не влезала. Эррол всегда расплачивался наличными. Говорил: "Если я заплачу наличными, вы сделаете мне скидку?"

Она помолчала.

— Мне кажется, я продала дом, — прибавила она неуверенно. — Кто-то его продал.

Чайник на кухне заорал дурным голосом.

— Иду-у, — обрадовалась Софи и исчезла.

От мыслей о деньгах в голове у Джонни зазвенело, словно в копилке с монетами. Он задумчиво, будто впервые, оглядел гостиную. Да, он мог бы неплохо здесь устроиться, постепенно заменив беспорядок, царивший у Софи, собственным. Уговорил бы ее купить деку или даже стереосистему. Присматривал бы за ней, готовил еду, а по вечерам, когда она уходила бы спать, приглашал бы к себе друзей... Он размечтался. Совсем недавно мысль о том, что Нев ее эксплуатирует, привела его в ярость, а теперь вот он сам об этом подумывает.

— Знаешь, ты могла бы за эти деньги получать проценты повыше! — крикнул он ей. — Наняла бы экономку... или устроилась бы в хорошее место, где за тобой был бы настоящий уход.

Софи выскочила из кухни. В руках у нее была чашка и большая эмалированная кружка, которую она тоже поставила на стол.

— Нужно, чтобы за тобой кто-то приглядывал, — сказал ей Джонни, немного присмирев.

— У меня есть ты, — возразила она с любящей улыбкой.

— Да-а, конечно... — вздохнул Джонни. — Но тебе нужен кто-то получше. Может, тебя придется защищать от меня.

Он взял сберкнижку в руки.

Софи стала разливать чай. Джонни перелистал страницы.

— В полнолуние со мной что-то творится, — произнес он рассеянно. Раскрыв книжку на одной странице, он, нахмурясь, изучал ее. — Пенсию тебе переводят регулярно. Я вижу по записям. Здесь все в порядке.

Софи сидела, уставясь в чашку. Попытки Джонни разобраться в финансах совсем ее не интересовали.

— Ну, а теперь послушай... Слушай же, Софи, — настаивал Джонни, тыча пальцем в страницу. — Раз в месяц или около того у тебя со счета автоматически списывают триста двадцать долларов — это примерно восемьдесят долларов в неделю. Что это, арендная плата?

Софи посмотрела на носик чайника.

— Чай очень слабый, — произнесла она с недоумением.

— Софи... ты говоришь, что, кажется, продала дом, — не отступался Джонни. — А арендную плату ты платишь?

Сосредоточенно хмурясь, словно гадая, Софи смотрела в чашку.

— На фасаде стоит имя Эррола, — подсказал Джонни.

— Да, но он умер, — отвечала она. — Разве тебе никто не сказал?

— Ты платишь аренду?! — в отчаянии закричал Джонни, произнося каждое слово раздельно, словно она была глухой.

— Я всегда беру расписку, — радостно отозвалась она. — Вот тебе печенье... несладкое. Можешь не беспокоиться, что в нем много сахара. Знаешь, я как раз сегодня утром читала, что есть слишком много сахара и молочных продуктов вредно.

Печенье Джонни взял и сунул его в отделение секретера, где уже лежал кошачий корм.

Под перетянутыми резинкой сберегательными книжками в ящичке лежал большой коричневый конверт со старыми фотографиями. Джонни разложил их на крышке и увидел молодую Софи: вот она кормит уток, вот стоит за домом возле водонапорной бочки, глядя на огромный подсолнух, склонившийся к ее лицу. Каникулы на острове Южном, золотая осень в Куинстауне. Софи стоит у какого-то моста, а за ней деревья в золоте и багрянце. В окружении всего этого великолепия Софи выглядит прямо-таки ангелом, хотя багряная листва резко контрастирует с ее лиловым пальто. А вот фотография человека средних лет — он сидит в саду за столиком какого-то кафе и, глядя с улыбкой в объектив, машет рукой. Джонни и Эррол уставились друг на друга.

Софи поставила перед Джонни эмалированную кружку с теплой водой.

— Когда я впервые сюда пришел, у тебя был такой оранжевый блокнот, — спросил Джонни. — Ты его куда-то запрятала. Знаешь, где он?

— Сейчас я его найду, - вскричала Софи, загораясь.