Почему, ну почему у них не получалось общаться спокойно, открыто выложив карты на стол? Арден не сомневался, что знает точные ответы на все возможные вопросы, и не собирался выслушивать чужие мнения и советы. Была ли виновата сама Роан, что скрывала от него правду о своем детстве, не рассказывала о родителях и о том, что именно из-за них она стала такой, какой он ее узнал? Совершенно незаслуженная преданность людям, которые, с одной стороны, предъявляли ей требования как взрослому человеку, а с другой — относились к ней как к несмышленой девчонке.

Арден остановился на заправке и вышел из машины. Подавив зевок, Роан принялась лениво наблюдать за ним. До чего же все-таки хорош — высокий, красивый, уверенный в себе и такой возбуждающий… Господи, а ведь все могло сложиться совсем иначе…

Вот он вошел в будку заправщика, сказал пару слов, расплатился, снова появился на пороге. И вдруг какая-то девчушка проскользнула у него под локтем и непременно попала бы под тормозящий рядом автомобиль, не прояви Арден мгновенную реакцию. Он сгреб малышку в охапку, зажал под мышкой и что-то прошептал на ушко. В ответ та щербато улыбнулась и обвила его ручонками за шею. Арден рассмеялся и передал свою ношу перепуганной матери.

Дети всегда льнули к нему, доверчиво открывали свое сердце. Так что же мешало ей, что останавливало? То, что давно уже стала взрослой?

Арден устроился за рулем и небрежно бросил квитанцию за бензин на приборную доску.

— По-моему, я ей понравился.

— Конечно, — согласилась Роан, — она ведь маленькая женщина.

Он бросил на нее задумчивый взгляд, и Роан, прикусив губу, пожала плечами. Чего притворяться? Ведь прекрасно знает о своем воздействии на представительниц слабого пола — будь им шесть лет или шестьдесят. Уж кто-кто, а она не раз замечала это.

— Устала? — спросил Арден, мягко трогая машину с места.

— Немножко, — призналась Роан.

— Ну да, болтовня в дороге утомляет, да к тому же столько стрессовых ситуаций за день, а? — подмигнул ей Арден.

С трудом удержавшись, чтобы не улыбнуться в ответ, Роан кивнула. А Арден добавил:

— Ничего не имею против того, чтобы перекинуться парой слов в машине. А тебе предлагаю расслабиться, даже несмотря на то, что водитель — ненавистный тебе бывший любовник. А то ишь как напряжена!

— С чего ты взял, что я тебя ненавижу? Вот глупости! — искренне возмутилась Роан.

Арден с преувеличенным удивлением вскинул бровь.

— Неужели? Но я же давил на тебя, притеснял, лишал независимости, с которой ты всегда носилась как с писаной торбой. Этого ты не могла простить. Не только мне — никому. Так ведь, Роан?

Да, она не терпела, когда кто-то вмешивался в ее жизнь, но разве Арден хоть раз поинтересовался — почему? А сейчас говорит так, будто во всем случившемся с ними винит только ее одну. Она, конечно, тоже виновата, но ее решительное сопротивление послужило для него всего лишь поводом. А для нее — следствием многих причин.

— Ладно, хватит хмуриться, не то на твоем чистом лобике появятся морщины.

— Что? Ах да, прости, задумалась, — пробормотала Роан. — Неужели я действительно произвожу впечатление такой независимой особы?

Арден хмыкнул.

— Разве независимость для тебя не главное?

— Я к ней отношусь очень серьезно, но не ставлю во главу угла.

— Вот как?

— Да!

— Однако, если мне не изменяет память, ты не жалела страстных слов, когда объясняла, что именно она является причиной твоего отказа оставить Англию.

— Неправда. Это была одна из причин, — спокойно возразила Роан. — Ты предложил мне сделать очень важный шаг в жизни, что меня, естественно, напугало. В Штатах у меня нет ни одного знакомого. Ко мне и в Англии-то не всегда относились серьезно, так почему здесь было бы иначе? К тому же выйти замуж за человека, которого я едва знала… Ты должен согласиться, что это по крайней мере глупо.

— Я это и тогда признавал, но думал, что ты поживешь немного с Хетти, пока не привыкнешь ко мне.

Конечно! Это она уже проходила с собственным отцом. Так же, как и отец, Арден запер бы ее в четырех стенах, оградил бы от несуществующих опасностей, не разрешал бы самой принимать решения или по крайней мере относился бы к этим решениям пренебрежительно, как к прихотям капризного ребенка. Она бы оказалась, так сказать, в заключении, а это означало бы крушение ее идеалов. Она хотела учиться, набираться опыта, хотела быть личностью, в конце концов.

— Пойми, Арден, я только-только начинала верить в себя, в то, что я на что-то способна, что у меня неплохие мозги, чутье, деловая хватка. Мне нравилось то, что я собой представляла, и мне нужен был шанс, чтобы доказать это всем…

— …которым ты с тем же успехом могла воспользоваться и здесь, в Штатах.

— Но уж никак не в Кембридже! Здесь я бы ничего не добилась, — сухо отрезала Роан. — Ты должен был это понять.

— В Кембридже живут такие же люди, как в любом другом месте.

— Может быть, но… их дома совсем другие.

— В таком случае ты могла бы заняться устройством своей маленькой империи в Бостоне, Сомервилле или Челси.

— Тогда я этого не знала. Узнала только сейчас.

— Ага, а сейчас уже слишком поздно что-либо менять, — покивал головой Арден, словно она подразумевала такую концовку.

— Да, сейчас слишком поздно.

Все слова, слова… Арден не потерпел бы, чтобы его жена работала. Ему нужна покорная, «прирученная» женщина, такая, чтобы он мог показываться с ней в обществе, чтобы она устраивала для его друзей и компаньонов званые ужины, а не «рыжеволосая ведьмочка», намеревающаяся устроить «свою маленькую империю».

— А в целях подчеркнуть свое стремление к независимости, — продолжил Арден, — и намекнуть на то, что не хотела, чтобы наши отношения стали более прочными, ты с величайшей гордостью показала мне помещение, которое собиралась снять для своего салона, и при этом буквально висла на шее какого-то парня, едва не свихнувшегося от счастья.

— Он просто оторопел от неожиданности, — тихо возразила Роан. — Мы с ним должны были договориться об арендной плате. До того момента я его ни разу не видела.

Не веря своим ушам, Арден какое-то время молча смотрел на нее, а потом насмешливо хохотнул.

— С самого начала у нас все шло наперекосяк, Арден. Ссоры, взаимные упреки. Конец был предрешен. Может, я поступила глупо, но разве тебе никогда не приходилось совершать глупости в молодости?

— Мне тридцать пять, я уже вырос из пеленок, но и в детство пока не впал.

— Знаю, но я… я очень страдала. Этому нужно было положить конец. Ты не согласен?

— Конечно, согласен. За эти долгие месяцы чувства поблекли, а горечь превратилась в безразличие.

— Да, — согласилась Роан вслух, а про себя подумала: при ней осталась горечь, а безразличие — при нем. — И сейчас уже действительно ничего не изменить, ведь так?

— Разумеется. Потому что мы с тобой оба ведем насыщенную деловую жизнь. Ну, и личную тоже.

— Да.

Что еще она могла сказать? Признаться, что никакой личной жизни у нее нет? Нет уж, об этом лучше промолчать.

— Мы стали слишком далеки, — помолчав, сказал Арден. — Той Роан, в которую я был когда-то влюблен, больше не существует. Ты стала взрослой, самостоятельной женщиной. Очень крутой.

Она кивнула. Да, она крутая — внешне. А внутренне? Ответить нелегко. Хотелось бы, но…

Снова подавив зевок, она отвернулась к окну. Стройные шеренги высоких сосен перемежались с небольшими населенными пунктами. Мимо проносились дешевые ресторанчики, магазины с крикливыми вывесками. Как это все далеко от того, к чему она привыкла с детства.

— Как я вижу, разговор тебя утомил, — язвительно заметил Арден.

Роан вымученно улыбнулась и покачала головой.

— Жаль, что ты не видела, какая прекрасная осень стояла в этом году.

— А она была прекрасной?

— Совершенно исключительной.

— Рада это слышать. Так куда же мы все-таки едем? Хетти остановилась в отеле?