Она вдруг стала печальная и повесила трубку.

— Что случилось? — спросила я.

Девушка ответила со вздохом:

— Этот таксист гребаный говорить, что не забирать нас отсюдова. И еще говорить: «Вы не люди, а плесень».Ты знать, что это значить?

Я сказала, что не знаю, потому что и вправду точно не знала. И я вытащила из пакета карманный толковый английский словарь Gollins Gemи поискала это слово. Нашла и сказала девушке, стоявшей у телефона:

— Это значит, что ты «слой грибковой растительности, образующийся на поверхности испорченного продукта».

Девушка непонимающе посмотрела на меня, и мы обе рассмеялись, потому что не сообразили, как это понимать. У меня всегда возникали такие сложности, когда я изучала ваш язык. Каждое слово способно себя защитить. Только тебе кажется, что ты улавливаешь смысл, как слово может разделиться на два разных значения, и ты уже ничего не понимаешь. Я вами восхищаюсь. Вы просто как волшебники. Заколдовали свой язык, как и свои деньги.

В общем, я и та девушка, которая стояла первой в очереди к телефону, смеялись, глядя друг на дружку, и я держала свой прозрачный пакет, а она держала свой прозрачный пакет. У нее в пакете лежали карандаш для бровей, пинцет и три колечка сушеного ананаса. Девушка заметила, что я смеюсь и смотрю на ее пакет, и перестала хихикать.

— И на чего ты пялиться? — спросила она.

Я сказала, что не знаю.

А она заявила:

— Знаю я, чего ты думать. Ты думать вот чего: ну вот, такси за ней не приезжать ни фига, и далеко ли она потопать с карандаш для бровей, пинцет и три кусочек ананас?

А я ей сказала:

— Может быть, ты могла бы воспользоваться карандашом для бровей, чтобы написать на листочке: «ПОМОГИТЕ», а потом ты могла бы отдать кусочки ананаса первому, кто помог бы тебе.

Девушка посмотрела на меня как на ненормальную.

— Слушать, дорогуша, — медленно проговорила она. — Раз, у меня нету бумажка, чтоб писать записка. Два, писать и не уметь ни фига, я только уметь рисовать брови. И три, эти ананас я есть сама.

Она сделала большие глаза и уставилась на меня.

Пока все это происходило, девушка, стоявшая в очереди второй — та, что была в лимонно-желтом сари, с пустым прозрачным пакетом, — стала в очереди первой. Она взяла трубку и стала что-то шептать на каком-то языке, звучавшем так, будто мотыльки тонут в меду. Я тихо похлопала ее по плечу, потянула за краешек ее сари и сказала ей:

— Пожалуйста, ты должна попробовать поговорить с ними по-английски.

Девушка в сари глянула на меня и перестала лопотать на своем мотыльковом языке. Очень медленно и неуверенно, будто вспоминая слова, привидевшиеся ей во сне, она проговорила в телефонную трубку:

— Англия. Да, пожалуйста. Да, пожалуйста, спасибо, я хочу идти в Англию.

После этих слов девушка в лиловом платье с открытыми плечами наклонилась и почти прижалась носом к носу девушки в лимонно-желтом сари, постучала пальцем по ее лбу и, сложив губы, издала звук, похожий на тот, который получился бы, если бы рукояткой швабры постучали по пустому ведру.

— Бонг! Бонг! — произнесла она, глядя в упор на девушку в сари. — Ты уже есть в Англия, понимать? — И направила оба указательных пальца на линолеумный пол. — Это есть Англия, дорогуша, или ты не видеть? Прям тут, ага? Уже тут мы.

Девушка в желтом сари молчала, распахнув свои зеленые глаза, похожие на леденцовые луны. А девушка в лиловом платье — девушка с Ямайки — сказала:

— А ну дать-ка сюда.

Она выхватила телефонную трубку у девушки в сари и проговорила:

— Слушайте, ждите минутка, пожалста…

Но тут она умолкла и протянула трубку мне. Я приложила ухо к трубке, но услышала только длинный гудок. Я повернула голову к девушке в сари.

— Нужно сначала набрать номер, — сказала я. — Понимаешь? Сначала набери номер, а потом скажи таксисту, куда ты хочешь поехать. Хорошо?

Но девушка в сари только прищурилась и крепче прижала к себе свой пустой прозрачный пакет, будто испугалась, что я отберу его у нее, как другая девушка отобрала телефонную трубку. Девушка в лиловом платье повернулась ко мне.

— Ни фига так не получаться, дорогуша, — сказала она со вздохом. — Бог свои детишки звать домой скорей, чем этот деваха вызывать такси. — Она снова протянула мне телефонную трубку и добавила: — Ну-ка, лучше ты говорить.

Я указала на девушку, стоявшую в очереди третьей — ту, которая была в голубой футболке, синих джинсах, белых кроссовках и с полным пакетом документов.

— Как насчет нее? — спросила я. — Она стоит в очереди передо мной.

— Угу, — кивнула девушка в лиловом платье, — да только у нее нету ни фига му-ти-ВАЙ-ции.Прально я говорить, дорогуша? — И она воззрилась на девушку с полным пакетом документов, но та только пожала плечами и стала разглядывать свои белые кроссовки Dunlop Green Flash.Девушка в лиловом платье снова обратилась ко мне: — Давай ты, дорогуша. Уж поболтать с ними, пускай нас увозить, а не то еще они передумать и опять нас тут запирать.

Я посмотрела на телефонную трубку. Она была серая и грязная, и мне стало немного страшно. Я посмотрела на девушку в лиловом платье.

— Куда ты хочешь поехать? — спросила я.

— Да на все четыре, — ответила она.

— Прошу прощения?

— Без разница, дорогуша.

Она это таким тоном произнесла, будто сделала мне большое одолжение.

— Доброе утро. Я хотела бы вызвать такси, пожалуйста.

— Вам кеб нужен?

— Да. Пожалуйста. Такси-кеб. Четыре пассажирки.

— Откуда?

— От центра временного содержания иммигрантов «Блэк Хилл». Это в Хай Истер, недалеко от Хелмс-форда.

— Знаю я, где это. А теперь послушай меня…

— Пожалуйста, все в порядке. Я знаю, вы не возите беженцев. Мы не беженки. Мы уборщицы. Мы тут прибираем.

— Уборщицы, говоришь?

— Да.

— Правду говоришь? А то ведь, если бы мне приплачивали по фунту за каждого гребаного иммигранта, который в такси садится, а потом не знает, куда ему ехать надо, и начинает моему водителю мозги конопатить своим суахили, а потом еще пытается сигаретами расплатиться, я бы сейчас в гольф играл, а не с тобой разговаривал.

— Мы уборщицы.

— Ладно. Ты-то точно говоришь не как беженка. Куда ехать-то?

Я запомнила тот адрес, который был указан на водительском удостоверении, лежавшем в моем прозрачном пластиковом пакете. Эндрю О’Рурк — белый мужчина, с которым я встретилась на берегу: он жил в Кингстоне-на-Темзе в английском графстве Суррей. Я проговорила в рубку:

— В Кингстон, пожалуйста.

Девушка в лиловом платье схватила меня за руку и зашипела:

— Ты что, дорогуша, того? Куда угодно, только не на Ямайка! Да меня там угробить в один момент, как только увидать!

Я сначала не поняла, почему она так испугалась, но теперь понимаю. Есть Кингстон в Англии, а есть еще Кингстон на Ямайке, только там совсем другой климат. Вот еще над чем потрудились ваши волшебники. У вас даже города с двумя хвостами.

— Кингстон? — переспросил тот мужчина, с кем я говорила по телефону.

— Кингстон-на-Темзе, — уточнила я.

— Так это же черт знает где, да? Это же в этом, как его…

— В Суррее, — подсказала я.

— В Суррее. Ага. Четыре уборщицы из гребаного Суррея, так, что ли?

— Нет. Мы уборщицы и живем поблизости. Но нас посылают на работу в Суррей. Нужно там прибраться.

— Наличка, безналичка? — устало спросил мужчина.

— Прошу прощения?

— Наличными платить будете или центр ваш гребаный деньги на счет переведет?

— Мы расплатимся наличными, мистер. Расплатимся, когда доедем.

— Только попробуйте не расплатиться.

Еще минуту я слышала его указания, а потом нажала на рычаг. Послышался гудок. Я набрала другой номер. Этот номер был указан на визитной карточке, которая тоже лежала в моем пластиковом прозрачном пакете. Карточка была мокрая, когда я подобрала ее, а потом высохла и покоробилась, и я не могла разобрать последнюю цифру — 8 или 3. Я набрала 8, потому что в моей стране нечетные числа приносят неудачу, а неудач мне и так уже хватало.