Павлина не знает, как себя вести.

Шриссула первой нарушила молчание.

— Может, надо дать судьбе время, чтобы она нас снова могла полюбить? — задалась вопросом она.

— Надо смириться с ней, — продолжает Мирто. — Зачем с ней бороться? Она все равно сильнее нас. Раньше я любила avgolemono, ну, знаете, яйцо и лимон под соусом, а еще рагу из осьминога. Теперь моя жизнь изменилась, я люблю картофель, запеченный с сыром. Что в этом плохого?

Или наоборот — объяснение было неудачным. Приемные родители Антонеллы снобы, ведут себя высокомерно. Антонелла смотрит на нее с презрением. «Ты бросила меня», — говорят ее глаза Павлине.

— Удачная мысль была прийти сюда на печеный картофель с сыром, — говорит Шриссула. — Только здесь и кладут в это блюдо сыр бань. Кто будет со мной последнюю картофелину пополам?

— А в «Армюре» какой сыр кладут? — спросила Мирто.

— В «Армюре»? Не знаю. Давно мы там не были. Давай сходим?

— Можно туда Антонеллу пригласить, — сказала Шриссула и добавила, обращаясь к Павлине: — Спросишь ее? Может, она не любит печеный картофель?

Действительно ли судьба хочет исправить ошибку? Эта мысль застала Павлину врасплох.

Когда они вернулись домой, Шриссула спросила ее:

— Хочешь, я приду вечером?

— Приходи, — ответила Павлина.

Понедельник, девятнадцатое мая 1957 года

Сидя в черном купальнике на ступенях бассейна, Павлина так разнервничалась, что не сумела разглядеть Антонеллу в группе подростков, принимавших участие в тренировке.

Скоро все выяснится. Ее жизнь изменится, засияет новыми красками, забурлит. Антонелла, скорее всего, тоже переживет в своей жизни столь же бурный период. В тот раз Павлине не дали закончить признание. С тех пор она, не переставая, думает о том моменте, когда сможет вернуться к разговору и довести его до конца. Павлина спросила себя, как она переживет ожидающую ее радость. И сама ответила: «Кажется, я умру от счастья».

Антонелла появилась перед Павлиной совершенно неожиданно. С нее ручьями стекала вода. Двумя руками она прижимала к груди полотенце.

«Принцесса», — подумала Павлина, глядя на нее с восхищением.

— Я вас ждала… — Антонелла улыбнулась и добавила: — Каждый день.

— Я в Грецию уезжала.

Павлина замолчала: ей не хотелось говорить о матери. И так все перепуталось. Антонелла застыла с прижатым к груди полотенцем и даже не думала вытираться. Она выжидательно смотрела на Павлину.

«Надо на что-то решаться, — подумала та. — Надо прыгать. Не сегодня — так завтра. Или через неделю. Или через две. Я прыгаю. С десятого этажа. Все, я прыгнула».

— Вы мне тогда говорили, что вас воспитала не ваша мать… — Павлина поднесла правую руку к губам и почувствовала, как дрожат пальцы.

— Да, — ответила Антонелла, улыбаясь.

— Так, значит, дама с седыми волосами?..

— Это не моя мать, нет…

— Вы уверены?

Антонелла засмеялась:

— Какая вы странная! Вы меня уже спрашивали в прошлый раз. Я совершенно уверена! — Она опять засмеялась. — Это Изабелль, вторая жена моего отца.

— А вы?

Павлина падает вниз со скоростью летящего к земле после прыжка с десятого этажа тела. Оно с глухим стуком встречается с землей. Павлина превращается в инертную массу разбитой плоти и обломков костей.

— А я — его дочь! — Антонелла приветливо улыбается. — Моего отца, я имею в виду. И моей покойной матери.

Павлина уже не имеет ничего общего с собой. Она просто бесчувственная, аморфная масса, которой не дано знать, что такое душевная боль и страдания.

— Вас расстроила моя история, — говорит Антонелла. — Не надо так переживать! Понимаете, я ведь мамы совсем не знала.

— Это трудно.

Павлина сама не понимает, что говорит. На самом деле она лежит на тротуаре у стены после падения с десятого этажа.

— Мне было полтора года, — продолжает Антонелла. — И…

У Павлины вдруг отяжелели руки, ноги, плечи — все тело. Так она чувствовала себя, когда пришла в сознание после родов.

На лице у девушки появилась смущенная улыбка. Молчание затягивалось. Первой его нарушила Антонелла:

— Мой отец говорит, что я все больше становлюсь похожей на нее. Я думаю, так оно и есть, я по фотографиям вижу. Моя мать была румынкой. Кстати, вы знаете… — Она широко улыбнулась, глядя на Павлину, и добавила: — Странно…

— Мне пора идти, — через силу произнесла Павлина.

Она встала. Антонелла с недоумением смотрела на нее, не зная, как быть.

— Мы скоро увидимся?

— Скоро, — ответила Павлина едва слышным голосом и с трудом сделала шаг вперед.

Антонелла протянула ей руку. На глазах у Павлины выступили слезы, взгляд блуждал.

Она повторила:

— Мне пора идти.

Машинально подала Антонелле левую руку, повернулась и пошла к раздевалке нетвердым шагом.

Сама мысль о необходимости объявить Мирто и Шриссуле о том, что Антонелла не ее дочь, вызывала у Полины чувство протеста, настолько ей было стыдно.

Она поднялась на маленький мостик, перекинутый через Арву, и медленно пошла вверх по набережной по направлению к площади Жонксьон. Преодолев с десяток метров, она почувствовала такую неимоверную усталость, что вынуждена была сесть на скамейку. Узенькая дорожка, снабженная перилами, отделяла реку от набережной. Ограждение это прерывалось пунктиром спусков к реке, которыми при желании могли воспользоваться прохожие для того, чтобы сойти к самой кромке воды. Вода в Арве бурлила и клокотала.

Можно было обогнуть перила, спуститься по склону и броситься в волны. Отдаться течению. Ей не нужно будет двигаться. Река убаюкает ее. Все закончится очень быстро. Все и так уже кончено. Андрианы больше нет. Не будет ее, не будет слежки. И не будет надежды.

Павлина встала со скамейки, шаркая ногами, спустилась по набережной к маленькому мостику и пошла по улице Сант-Клотильд. Подходя к ателье, она поняла, что Мирто уже ушла. Павлина посмотрела на часы: восемь тридцать. Мирто ушла уже два часа назад.

Павлина чувствовала, что ей снова нужно где-то присесть. Мысль о возвращении домой казалась ей невыносимой. Она поднялась по бульвару до площади Пленпале и вошла в какой-то случайный автобус. Как только он тронулся, Павлину охватило беспокойство. Она не купила билета и боялась, что ее могут забрать в полицию. Она выскочила из автобуса на улице дю Стан, ускорила, насколько могла, шаг и через пять минут очутилась у входа в «Корнавен».

Вокзал был практически пуст. Павлина пересекла центральный холл и начала спускаться по ведущей к перрону лестнице, как вдруг ее окружила толпа пассажиров.

Все куда-то быстро шагали. В движении этой массы людей было что-то хаотично-беззаботное и вместе с тем чувствовалась некая целенаправленность. Они знали, куда и зачем идут, в этом их перемещении в пространстве имелся некий смысл.

«Вот нормальные люди, — подумала Павлина. — Все торопятся куда-то! Спешат встретиться с кем-то, кому-то они скажут „мой“. Мой Пьер, мой Жорж, моя Жаннетта».

Павлина повернула назад и слилась с потоком пассажиров, который выплескивался на площадь Корнавен. Она подняла глаза и увидела здание, в котором шестнадцать лет назад познакомилась с Йоргосом. Ничто не дрогнуло у нее в душе.

Павлина пересекла площадь и спустилась по улице Мон-Блан к озеру. Когда она вернулась на площадь Цирка, было пятнадцать минут одиннадцатого.