Седж бродил со скучающим видом среди своих гостей, разодетых в экстравагантные костюмы персонажей былых эпох. Маска скрывала недовольную гримасу, искажающую его лицо. Он прошел через огромный зал, украшенный цветочными гирляндами, и спустился в темный сад. Заслышав его шаги, мужчина и женщина, обнимавшиеся под кустом жасмина, тут же отстранились друг от друга. Седж почувствовал себя неловко. Черт побери, почему Джорджи не распорядилась, чтобы в саду повесили китайские фонарики? И в зале, кстати, было слишком мало свеч.

Он с нетерпением ждал окончания праздника. Уже близилась полночь, — значит, скоро начнут срывать маски. Погруженный в свои мысли, Седж направился в глубь сада.

Он думал о Джорджи. Конечно, он повел себя слишком жестоко, отвергая всякие попытки к примирению с ее стороны. Всю эту неделю он пребывал в ужасном настроении, но гордость не позволяла ему быть более человечным… Что ж, это еще можно исправить. Через пару дней они уедут в Глочестершир, и там их жизнь изменится в лучшую сторону. В его поместье они будут проводить целые дни наедине друг с другом, там вокруг Джорджи не будут вертеться другие мужчины. А он приходил в ярость, когда видел ее с другими мужчинами. Это мешало ему быть счастливым с ней. Если бы они могли всегда быть одни! Если бы он мог сделать ее своей узницей, никогда не выпускать за пределы своих сельских владений! Тогда бы он наконец обрел покой.

Седж был очень ревнив, ревнив вне всякой меры, теперь он это понимал. До того как он встретил Джорджи, ему никогда не случалось испытывать муки ревности, поэтому он не сразу понял, чем вызваны его приступы гнева, когда он видит ее с другими мужчинами. Когда он застал ее в объятиях Каннингэма, он был так ослеплен гневом, что в течение нескольких дней был просто не способен мыслить здраво.

Конечно, их объятие было просто дружеским, и Джорджи вовсе не собиралась изменять ему с Томом. Если бы она предпочла Тома ему, то вышла бы замуж за Тома, ведь Том добивался ее руки не менее упорно, чем он сам. У Джорджи был очень дружелюбный, открытый характер, она была готова дарить свою дружбу всем и не скупилась на эмоции. Мужчины влюблялись в нее, привлеченные ее жизнерадостным темпераментом, теплом, которое она распространяла вокруг себя. Даже Линдхарст, и тот не устоял перед ее обаянием и был готов поступиться ради нее своей свободой. А Линдхарст был из тех, кто боится женитьбы, как огня.

Седж задавался вопросом, где сейчас Джорджи. Она куда-то исчезла, когда он разговаривал с Дайаной. Это было примерно четверть часа назад. Быть может, он встретит ее в саду.

Костюм Дайаны показался ему нелепым. Сегодня вечером она перевоплотилась в сэра Фрэнсиса Дрэйка, известного предводителя флибустьеров, и даже не забыла о пышных черных усах. Ее белокурые локоны были скрыты под черным париком, что в сочетании с маской делало ее совершенно неузнаваемой. Она настолько вошла в образ, что приветствовала подходящих к ней мужчин басом.

— Добрый вечер, мой отважный разбойник, — сказала она Максу низким, грудным голосом. — Я могу взять вас матросом на свой корабль, если вы достаточно опытны в пиратском деле.

Макс выглядел очень правдоподобно в костюме разбойника. Борода и маска, а также длинный острый нож за поясом придавали его облику что-то кровожадное.

— Вы сегодня бесподобны, Макс, — сказала Дайана, теперь уже своим обычным тоном.

— Благодарю вас, сэр Фрэнсис, — Макс улыбнулся. — Я восхищаюсь вашей изобретательностью, Дайана. Вы единственная женщина, которая пришла на праздник в мужском костюме.

Дайана ответила Максу какой-то любезностью, откровенно кокетничая с ним, и Седж отошел, не желая им мешать.

— Отпустите меня сейчас же, милорд! Вы слишком многое себе позволяете! Что о нас подумают, если кто-нибудь увидит, что вы затащили меня под эту штору?

Весь вечер Энн Форестер упорно отказывалась разговаривать с Робертом и он, потеряв терпение, в конце концов начал действовать более решительно. Схватив девушку за запястье, он увлек ее за собой в оконную нишу, скрытую от посторонних взглядов тяжелой бархатной портьерой.

— Успокойтесь, мисс Безукоризненные Манеры. Вы знаете, что я еще никогда в жизни не встречал такой привлекательной монахини? — Роберт улыбнулся, и его зеленые глаза сверкнули в прорезях маски. — Вас бы выгнали из монастыря, если бы мать настоятельница узнала о том, чем вы занимались со мной на прошлое Рождество.

— Да как вы смеете!

Энн размахнулась, намереваясь дать ему пощечину, но Роберт успел увернуться.

— О нет, не надо больше пощечин, — он взял ее руку и крепко сжал пальцы. — В прошлый раз отпечаток вашей пятерни оставался на моей щеке несколько дней.

— Отпустите меня, лорд Роберт, или я буду кричать.

— Я отпущу вас, если вы пообещаете, что больше не будете пытаться меня ударить.

Энн кивнула, и Роберт нехотя выпустил ее руку.

— Зачем вы спрятали ваши роскошные волосы под этим строгим головным убором? — поинтересовался он.

— Мои волосы вовсе не роскошные.

— О нет, Энн, ваши волосы просто великолепны, особенно когда они распущены по вашим плечам и спине. Я очень люблю ваши волосы.

Энн отступила на шаг и посмотрела на него с подозрением.

— Что вам от меня нужно?

— Всего лишь несколько слов, Энн, ласковых слов, быть может… Я не прошу большего.

Роберт поправил алую бархатную накидку, небрежно наброшенную на его широкие плечи. На нем был костюм кавалера при дворе Карла Второго и длинный кудрявый парик.

— Мне больше нечего вам сказать, милорд. Энн поклялась себе, что забудет Роберта, и вот уже долгое время отклоняла все его попытки к перемирию. Но сейчас, когда он был так близко, под ней подкашивались ноги, а сердце билось где-то в горле.

— Нам надо сказать друг другу очень многое, Энн. — Роберт взял ее руку в свои и долго молчал, играя ее пальцами. — Простите меня, любимая, — прошептал наконец он, пытаясь заглянуть ей в глаза.

Энн подняла к нему лицо.

— Я… — начала было она, но в эту самую минуту кто-то резко отодвинул портьеру.

— Вот это да! Знатный кавалер эпохи Карла Второго пытается совратить монахиню! — воскликнул чей-то веселый голос.

Энн высвободила руку и убежала, мучимая стыдом.

Седж снял маску и продолжал свою прогулку по саду, оглядываясь по сторонам в поисках Джорджи. Он бы сразу заметил ее даже в темноте ее золотая туника бросалась в глаза. Ей очень шел костюм Титании, королевы фей.

Он сам намеревался надеть простое черное трико и маску, однако в этот вечер его ожидал сюрприз. Когда пришло время одеваться, Уилкинс принес этот совершенно безумный костюм: пестрый шелковый хитон длиной до колена, золотые сандалии и венок из листьев, украшенный золотыми звездами. Маска была сделана из какой-то сверкающей золотистой ткани.

Седж на мгновение лишился дара речи.

— Что это такое? — осведомился он, оправившись от шока.

— Это костюм Оберона, милорд. Оберон — это король фей…

— Я знаю, кто такой Оберон. Но я не собираюсь наряжаться Обероном ни сегодня вечером, ни когда бы то ни было!

Уилкинс объяснил, что таково пожелание миледи. Седж сначала хотел пойти к Джорджи и накричать на нее, сказав, что ни за что не наденет этот идиотский наряд, но потом все-таки удержался. Они уже слишком много раз ссорились по пустякам, к чему затевать еще одну ссору? Если он откажется надеть костюм, то испортит ей весь праздник… Пока Уилкинс одевал его, Седж бормотал себе под нос ругательства — он был уверен, что будет чувствовать себя самым настоящим идиотом в таком одеянии. Однако, спустившись к гостям, он обнаружил, что большинство из них одето не менее экстравагантно.

Услышав какой-то шорох справа от себя, он обернулся. Джорджи стояла в нескольких шагах от него и смотрела на увитую дикими розами беседку так, словно происходящее там привлекло ее внимание. Ее туника сверкала в лунном свете. К счастью, она была одна. Седж уже начинал бояться, что снова застанет ее в объятиях какого-нибудь мужчины. Он бросился к ней и, схватив за локоть, повернул к себе.