Такой мир надо спасать. Иисус не смог выполнить свою задачу и позволил себя распять. Мы живем в счастливое время второго Спасителя – преподобного Сана. Он и его жена госпожа Хак-Хан Сан – истинные родители всех людей. Если хочешь спасти мир, надо скорее влиться в их большую семью. А от физических родителей каждый порядочный человек обязан уйти, ведь в их жилах течет Каинова кровь. (За свою кровь можешь не беспокоиться – братья и сестры ее очистят на специальной церемонии.)

Отложив брошюрку, Маша поглядела в окно. Сидят, учатся. У всех улыбки на лицах. Если долго смотреть со стороны, начинает поташнивать, как от большой дозы сладкого. А они вправду счастливы.

Ей стало страшно.

Маша! Мария! – ее трясли за плечо. «Нас здесь двое, что ли?» – чуть не ляпнула со сна Маша, но вовремя спохватилась и разлепила глаза. Ненормально это – все время хотеть спать. В «Фольксвагене» заснула, на яхте спала, встала ненадолго и опять спала. Наверное, таблетка еще действует.

Над ней стояла Оля. Лицо у доброй великанши было расстроенное.

Я же говорила, здесь строго! Пойдем скорее.

«Радостный труд, – вспомнила Маша. – Ладно, порадуемся».

Она быстро влезла в сарафан и босоножки гадюки Соколовой. Хорошие босоножки, почему Соколова ругала «Тати»? Уже на ходу черкнула в блокноте и показала Оле:

«Извини, голова еще тяжелая».

Великанша кивнула:

Я понимаю, потому и зашла. А то, думаю, влепят моей Марусе штрафной час, а она и так больная.

Маша растрогалась. Моей Марусей ее называла Наташка, лучшая укропольская подруга. Хорошие они здесь. Все хорошие, кроме Ганса. Почему такие ребята бросают дом и уходят к этому Сану? Или наоборот: они стали хорошими, потому что им тут хорошо? В том, что дома у всех какие-то проблемы, Маша не сомневалась. У Оли, вон, мама вышла замуж, у Ганса, наоборот, никак выйти не могла.

Добрая великанша между тем сбежала на первый этаж и стала спускаться в подвал. Маше представились низкие потолки, поющие ржавые трубы… Она все время забывала, что странный дом вырублен в скале, следовательно, под ним могло быть что угодно. Хоть десять этажей под землю. Хоть шахта для ракеты.

Оля распахнула дверь, и они оказались в сборочном цехе без окон. За длинными столами сидели дети преподобного в белых халатах. Перед каждым с десяток коробок и коробочек, в руках отвертка или паяльник. Кто-то помахал Маше рукой – ага, Соня.

– Не зевай, и так опоздали! – Оля протягивала ей белый халат.

На ходу попадая в рукава, они пошли вдоль столов к свободным местам.

Братья и сестры собирали компьютерные «мышки». Такая же стояла на Машином домашнем «пентюхе». Сделана, помнится, в Малайзии. Внутрь Маша не заглядывала, а теперь – нате, придется собирать «мышки» под страхом смерти.

Положение было действительно серьезное. Вон, Соня сидит, отверткой крутит. Сразу видно: не в первый раз, а ведь приплыла сюда вместе с Машей только вчера. Как бы не оказалось, что у преподобного не один такой цех и дети его все поголовно умеют собирать «мышки», а кто не умеет, тот самозванка и шпионка.

Может, пока не раскусили, бежать за пистолетом? Притвориться, что живот заболел… Нет, голова закружилась. Проводите меня в постельку и оставьте одну, чтобы я взяла пистолетик и угнала яхту с Петровичем. Он еще стоит у причала, ночи дожидается.

Оля уселась на свободный стул и успела разложить перед собой детали.

– Ты что стоишь?! – обернулась она. Маша помахала рукой и скорчила гримасу,

показывая, что нехорошо себя чувствует. И опять ее спасла немота.

А-а-а, у вас утюги собирали! – догадалась Оля. То ли Машино помахивание напомнило ей глажку, то ли в цехах преподобного Сана больше ничего не делали, кроме утюгов и «мышек».

Маша кивнула: утюги так утюги, кто бы спорил.

Ничего, это просто, – подбодрила ее великанша. – Садись, я покажу.

И правда, все оказалось просто. Вставить два колесика в пластмассовые лапки, четыре раза ткнуть паяльником, завернуть два винта и налепить на «мышиное» брюшко наклейку. Последним вставлялся шарик.

Паяла Маша впервые в жизни, и сначала у нее проводки слипались. Оля сказала, что надо брать меньше припоя, и дело пошло. Два колесика, четыре тычка… Маша полюбовалась первой собранной «мышкой»: точь-в-точь, как у нее дома. И тут она поняла: ВОТ ИМЕННО КАК ДОМА! Наклеечка та же самая, «Мицуми электронике корпорейшн. Мэйд ин Малайзия». Теперь ясно, почему брат казначей и брат иерей развели такую секретность вокруг базы. Цех-то подпольный!

Вот вам и наш всеобщий папа Сан, спаситель рода человеческого! Он же просто грязный бизнесмен, теневик. Лепит на «мышки» чужие наклейки, косит под малайцев, чтоб налоги не платить. А если вспомнить, как Петрович упрекал Ганса («Вкалываешь за бесплатно, а на штаны просишь у брата казначея»), то получится, что спасение мира – архивыгодное дельце. Преподобному эти «мышки» обходятся в цену пластмассы, из которой их делают. Ну, еще на кормежку «детей» потратится. И на белые брошюрки. Без брошюрок никак: нормальный человек не станет работать даром, для этого надо сделать его ненормальным.

Маше хотелось закричать: «Вас обманывают!» Неужели никто не понимает?! Да нет, быть этого не может!

Она огляделась. Братья и сестры вовсю крутили отвертками и тыкали паяльниками, болтая друг с другом и улыбаясь. У них радостный труд.

А может, в этом что-то есть? Жить среди своих, не боясь, что обманут, ударят, обругают грязно. И знать, что тебя всегда ждут еда и ночлег, а если надо, брат казначей даст денег на штаны. Разве это хуже испытаний большого мира? Маша, вон, когда переехала в Москву, плакала по ночам. Потому что все вокруг незнакомое, потому что класс ее не принимал и дразнил Укропкой. А главное-то, главное, оказалось, что со своими укропольскими пятерками она безнадежно отстала от ребят, которые пожили за границей и свободно говорили по-английски. Маша собиралась поступать в университет на факультет журналистики и раньше считала это дело решенным. Подумаешь, шесть человек на место. У себя в классе она была если не первой, то уж точно второй из тридцати и почему-то считала, что так будет везде. Москва показала ей, что легкой победы ждать не приходится. Было отчего заплакать. А здесь, на базе… Два колесика, четыре тычка паяльником, два винта, наклейка. И никаких забот.

Часа через два тифон просигналил время обеда. Маша сдала свои «мышки» – ненамного меньше, чем у других.

Кормежка была так себе: пустые щи, вареная кукуруза, навеявшая мысли об Америке (хотя ее и на Черноморском побережье растет предостаточно). На сладкое – компот из алычи. Алыча Машу немножко приободрила. Это наш фрукт. Хранится она неважно, поэтому в Укрополе продают алычу ведрами по страшной дешевке, пока не испортилась.

После обеда дети преподобного Сана высыпали на причал, но не прошло и часа, как тифон опять созвал их порадоваться. Два колесика, четыре тычка паяльником… Это продолжалось до темноты.

Ужин состоял из того же компота и двух ванильных сухарей. Утешая себя тем, что из-за стола нужно вставать с легким чувством голода, Маша побрела в свою келью. Дети преподобного Сана аппетитно чмокались и желали друг другу на ночь:

Мир с тобой, брат!

Мир с тобой, сестра!

У Маши рябило в глазах. Пальцы свело, как будто она еще держала отвертку или паяльник.

Забыв, что собиралась дочитать брошюрку и почистить пистолет, она рухнула в постель. И все-таки неестественная эта сонливость.

Разбудили ее шаги в коридоре. Человек был обут в тяжелые башмаки и ступал по-военному, на всю подошву. Не девушка, это уж точно. Шаги, как показалось Маше, затихли у ее двери. Ждать добра от ночного гостя не приходилось…

Прошло достаточно времени, чтобы или постучаться, или идти дальше. Незнакомец в тяжелых башмаках ничем себя не выдавал. Подслушивает?… Маша тихо сползла с кровати, подкралась на цыпочках и рванула дверь. Никого.