Забирай.

Вернулся к столу с конфетами в руках и, посмеиваясь, показал брату иерею снятый с коробки целлофан. У Маши сердце ушло в пятки: на просвет было видно, что целлофан сплошь заляпан отпечатками ее израненных пальцев! Однако братья отнеслись к этому с юмором.

Хотелось заглянуть, ой как хотелось! – Дразня Машу, брат казначей на волосок приоткрыл коробку и захлопнул. – Иди сюда, так и быть, покажу!

Маша, изображая любопытство, подошла к столу. Начинался разговор, по-настоящему интересный братьям, поэтому до них быстро дошло, что сестра Мария уж слишком немногословна. Брат иерей спросил, что с ней, и Маша написала в блокноте про автомобильную аварию.

Очень жаль, – опечалился брат иерей.

Наоборот, в случае чего не будет утечки.

Нам же не чтец-декламатор нужен, – сказал казначей. – By компрене?

Иерей намек понял и закивал, ему понравилась мысль. А Маша «компрене» только наполовину: в случае чего немая не проболтается. Осталось узнать, что это за случай такой, которого боится брат казначей.

– Сестра, а кто-нибудь знает об аварии? – спросил казначей.

Подумав об Оле и Соне, Маша показала два пальца. Брат казначей с довольным видом кивнул, и тогда она поняла, что у него-то на уме Ганс и брат-1. И еще Оля сказала об аварии врачу – всего, значит, пять человек, а не два.

Маша не стала исправлять свой нечаянный обман. Народ здесь сочувственный; можно не сомневаться, что Соня и Оля расскажут о ее беде другим сестрам, и к вечеру об аварии будут знать все. Брат казначей никогда не докопается, кто первый запустил тайную информацию (а она тайная, потому что в той аварии погиб человек)…

У врача была? – спросил брат иерей. «Была», – кивнула Маша.

Ну и отдыхай пока, не будем тебя мучить. Братья не поинтересовались, что сказал врач.

Значит, сами у него спросят. Плохо. Маша надеялась, что сотрясение мозга еще долго будет ее выручать. На него списались бы все ошибки. Как после аварии, когда Ганс, не получив чмоки в щечку, заподозрил в Маше чужую, а брат-1 ему – мол, что ты хочешь, когда она головкой ударенная!… Но врач не нашел сотрясения, и надо обходиться без этой палочки-выручалочки.

Маша взяла чемодан и пошла. Недолгий разговор вымотал ее, как землекопа. По спине ручьями тек пот; она боялась, что платье промокло насквозь и это заметно со стороны.

– Сестра! – окликнул ее брат иерей. Догнал и с ухмылкой вручил конфеты: – Поправляйся! Молодец, преподобного увидишь.

Итак, первое испытание было пройдено. Теперь она в безопасности, пока молчит. Посвященная пятой ступени Мария Соколова знает секреты братства, о которых едва ли написано в брошюрках на книжной полке. Поэтому стоит Маше Алентьевой заговорить, как она себя выдаст. Хотя брошюрки все равно надо почитать.

Врач дает ей на выздоровление день-два. Можно промолчать и три, но не больше, а то как бы врач не вывел ее на чистую, воду. Если самозванка уехала вместо Маши в Укрополь, задурив мозги водителю ФСБ, то за три дня Дед, скорее всего, даже не хватится пропавшей внучки. Значит, нужно бежать самой.

Первый этап – смыться с базы – казался самым легким. Базу могут охранять снаружи, от чужих, а следить, чтобы свои не разбежались – вряд ли. Наверное, какая-то машина ездит за продуктами, надо же народ кормить. Словом, варианты найдутся. А дальше все будет зависеть от того, где эта проклятая база.

Кусачие рыбки не шли из головы. Ну, нет таких на Черном море! Что, Машу рыбы не кусали, что ли?!

Маша лежала на теплом от солнца причале. Влажный купальник приятно холодил, и вообще все было, как мечталось. Только не там. В Укрополь бы…

Чисто на причале, хоть хлеб режь. Все загорали без подстилки, и Маша не стала выпендриваться со своей купальной простыней пятой ступени. Солнце жарило по-майски. Один старожил базы щеголял облезшей на плечах кожей.

Кстати, парни здесь предупредительные, чуть что: «Помочь, сестра?» И при этом никто не пристает. Вон, облезлый помог Маше с Олей вылезти из воды на причал, улыбнулся и отошел с чувством исполненного долга.

А море оказалось прохладнее, чем думала Маша, – градусов восемнадцать. Но все равно не ноябрьское. И опять все тот же вопрос: где эта гадская база, в какой географической точке?

Рядом с ней мерно вздымались горы и впадины, обтянутые блестящим голубым шелком. Добрая великанша задремала и уже начала всхрапывать, а Маша все не могла успокоиться. Минут десять назад она вышла из дома и до сих пор переваривала впечатления.

Начать с того, что дома-то не было. Его вырубили в меловой скале, заделали фасад кирпичом – и готово, живите.

Самое потрясающее – «обувная коробка» из скал не имела выхода, кроме как в море. Четыре стены: две гладкие, в одну встроен дом, напротив него – проход шириной метров сто. В проходе плещется вода странно белесого цвета. В бухте она синяя и дальше, в море, синяя, а между скал в воду как будто добавили молока.

Опять проплыл полицейский катер… На скале плакат, повернутый к бухте изнанкой. Можно догадаться, что там написано: «Запретная зона» или «Частное владение».

Короче, всей этой байды в духе Джеймса Бонда просто не может быть.

Допустим, гигантский причал и остальное строилось для военной базы. Очень похоже. Вон, в скале сохранилось огромное ржавое кольцо с обрывком троса. Наверное, всю бухту накрывали маскировочной сетью, и никакие спутники-шпионы были не страшны отважным морякам. (Морякам – это наверняка, а то зачем бы такой большой причал.) Но есть-пить морякам надо? В увольнение их отпускать надо? Офицерам надо уходить домой к семье (ведь не на секретной же базе жили дети и жены)? Ну, не могло здесь не быть выхода на берег! Нельзя за каждой ерундой плавать морем.

Великанша, не открывая глаз, подтянула под голову свою пляжную сумку, перевернулась на спину и захрапела. Спросить ее? Насколько поняла Маша, гадюка Соколова не была на этой базе, она может кое-чего не знать…

Нет, спрашивать опасно и бесполезно. Выход есть, но детям преподобного Сана знать о нем не положено. Зачем их везли сюда сонными? Чтобы засекретить расположение базы. А если бы братьям и сестрам позволялось выходить отсюда, то никакой секретности не получилось бы. Достаточно прочесть дорожный указатель – и будешь точно знать, где находишься.

Маша встала и пошла по причалу. Со всех сторон ей улыбались:

Здравствуй, сестра!

Здравствуй, сестра!

Лица открытые, голоса сердечные. Заставляя себя улыбаться в ответ, Маша кивала направо и налево. Как она и думала, разговоры о ее немоте вовсю гуляли по базе. Совсем незнакомые люди перешептывались: «не говорит», «авария»… Пускай брат иерей поищет, кто пустил слух. Маша немая, на нее подумают в последнюю очередь.

Поглядывая на скалы, она обошла вокруг всей бухты и не увидела ничего, что напоминало бы замаскированный выход. Значит, надо искать в доме.

Маша села на причал, свесив ноги над водой. На изжелта-сером бетоне темнели подсохшие бурые капли. Кровь. Судя по всему, здесь выбирался из воды укушенный брат.

Буйки, за которые не велел заплывать врач, цепочкой перегораживали выход из бухты. Только врач неважно разбирается в морских вопросах: буй – отдельная бочка на якоре, а здесь поплавки, связанные тросиком. Яхта пройдет – притопит, а катер, скорее всего, намотает стальной тросик на винт и останется без хода. Заграждение, однако.

За поплавками поперек выхода тянулась полоса мутной воды. До нее было метров двадцать пять. Может быть, муть из-за того, что там холодная вода из моря смешивается с теплой из бухты?

Снова показался катер полицейских. Часов не было, и Маша стала отсчитывать секунды. На пятьдесят четвертой катер скрылся за скалой. Не успеть. До катера не меньше ста метров, вплавь это полторы минуты. Можно, конечно, броситься в воду, надеясь, что заметят и подождут. Но это выход на крайний случай, если погонятся, а так незачем играть в лотерею на собственную жизнь. Могут ведь и не заметить. А вода в море не то что в бухте – ледяная. Да вдруг еще окажется, что неприступные береговые скалы тянутся на километры…