— Значит, кто-то меня опередил… Кого же я должен обойти, чтобы стать абсолютным победителем?

— Тебе… тебе надо опередить Веронику.

— Бабушку Веронелло?

— Нет, другую. Но об этом я тебе не стану рассказывать.

— Как это не станешь рассказывать?!

— Ладно, перестань, я пошутила… Вкусная получилась паста. Итак, ты удостоен лаврового венка в номинациях «Музыка», «Кухня» и «Предварительные ласки».

— Ну… и это неплохо. Теперь моя очередь раздавать награды. Тебе нет равных в категориях «Не знаю, что ты со мной делаешь, но мне хорошо», «Ужасно сексуальная женщина» и… «Уютный дом».

— Иди ты куда подальше со своим уютным домом, я в эту категорию не хочу. Но, если тебе понравилось, можешь пожить здесь, тем более я часто летаю в Бостон и квартира пустует.

— Спасибо, ты меня приглашаешь, потому что уезжаешь?

— Конечно, а иначе тебя разве вынесешь?

— Иди к черту!

— Зато будешь знать, как включать меня в номинацию «Уютный дом».

— Ты часто летаешь на самолетах?

— Так получается. Сейчас у нас в компании перестановки, а головной офис находится в Бостоне. Бесконечные совещания, такая морока!

— Может быть, они и меня возьмут?

— Я понимаю, что ты шутишь, но с твоим знанием английского в моем отделе будет совсем не трудно найти для тебя местечко.

— Если бы не знать, что через несколько дней мы расстанемся, я бы подумал. Но только в Бостон каждую неделю я летать не буду. Мне не нравится летать на самолетах.

— Ты боишься летать?

— Я боюсь умереть в полете. До какого-то времени я боялся смерти, теперь все стало немного иначе Дело в том, что я не боюсь смерти, но она Меня страшно раздражает. Меня раздражает, что настанет день, когда меня не будет. И мне неприятно уходить из этого мира. Но это не страх, это просто досада. Смерть — это офигенная дикость. Я жизнь готов отдать, лишь бы не умереть.

— Я один раз думала, что умираю. Смерть была совсем близко от меня.

— Дорожное происшествие?

— Нет, со мной случилась какая-то странная вещь. Утром, тогда мы еще жили с Паоло, я проснулась и не могла подняться с постели. Представляешь, я не могила держаться на ногах. Казалось, что у меня отнялись все мышцы. Неделю я пролежала в больнице. Врачи не могли понять, в чем дело. Мне сделали кучу анализов, но безрезультатно. Как-то ночью я почти перестала дышать и подумала, что умираю. Да нет, я была уверена в этом. Я вызвала врачей, они дали успокоительное. А утром у меня неожиданно пропал страх. Я чувствовала, что готова к смерти. Мною овладело какое-то странное ощущение… Не знаю, как объяснить… Я лежала в постели и думала, что умираю, но мне не было страшно. Потом я выздоровела. Но то ощущение покроя, которое я испытала в те дни, я не забуду никогда. Самое интересное — никто так и не понял, что со мной было.

Мне все больше нравилась моя подружка, и мне правилось то, что она рассказывала. Было удивительно хорошо сидеть рядом с ней и слушать ее. То, что испытывал с ней, казалось мне совершенно незнакомым.

В воскресенье мы проснулись поздно. После легкого завтрака пошли в spa-салон на углу 14-й улицы и 6-й авеню. Микела сделала себе маникюр и педикюр, а я массаж ног. В последнее время я так много ходил пешком, что, когда она предложила мне сходить на массаж, я сразу согласился. По сути, это был не массаж, а настоящий сеанс магии. Женщина-массажистка ловко взбила мыльную пену в тазике, куда я опустил ноги, и пена поднялась так высоко, что стала сползать на пол. Потом она взяла флакон и накапала в воду несколько капель непонятной пахучей жидкости. Удивительно, но после этого вся пена исчезла. Я испугался было, что вместе с пеной растворятся и мои ноги, но тут массажистка начала разминать мне ступни, и, хотя на вид она была маленькой и хрупкой, пальцы ее обладали прямо-таки геркулесовой силой. Совершенно волшебные ощущения! Когда я вышел из ее кабинета, я чувствовал себя легким как перышко. Я даже взял Микелу за руку, потому что боялся улететь, как воздушный шарик.

Мы пошли перекусить в кафе на площади Св. Марка. Я заказал свежевыжатый апельсиновый сок, поджаренные хлебцы, омлет с сыром, беконом и овощами, жареную картошку и фрукты. Пока я ел, я смотрел на Микелу и пытался понять, что со мной происходит. Солнца в тот день не было, но я надел темные очки: они как бы помогали замедлить время, которое летело вперед с крейсерской скоростью. Глядя на Микелу, мне и раньше приходилось ощущать, но я выпадаю из времени и пространства.

Вспомнив детство, я обратился к Микеле на языке глухонемых. Вначале было трудно изобразить букву «я», но потом я припомнил, как это делается. «Микела, я счастлив, безмерно», — с помощью жестов передал я ей. Она улыбнулась. Казалось, она была смущена. Потом она поднялась и поцеловала меня.

Микела подарила мне «смотровую площадку», с которой я мог по-новому смотреть на мир. Она перевела мою жизнь в пространство игры. Я давно уже не наслаждался игрой. До встречи с Микелой я считал, что играют в основном дети и актеры. Правда, однажды я вычитал фразу, звучала она примерно так: «Люди не перестают играть, оттого что стареют. Они стареют потому, что перестают играть». Я не хотел стареть.

— Знаешь, чем хорошо было бы завершить этот завтрак? С наслаждением затянуться сигаретой, — заметил я.

— Ты куришь? Ни разу не видела тебя с сигаретой.

— Нет, я не курю. Это просто образ. Если бы мы снимали фильм, то герою сейчас полагается закурить.

— Давай попросим, чтобы тебе дали закурить.

— Но я не курю…

— Перестань! Если ты выкуришь одну сигаретку, это не значит, что ты привыкнешь курить.

— О’кей, одну я выкурю. Может, и ты закуришь? Или в нашем фильме курит только мужчина?

— Героиня тоже закурит.

Нас угостили парой сигарет. Мы закурили, пересев на скамейку, стоявшую под деревом в маленьком атриуме. Курить за столиком в кафе не разрешалось. После первых затяжек мы переглянулись и, не сговариваясь, выбросили сигареты. Курить нам было противно.

Во второй половине дня мы пошли в Музей современного искусства на 53-й улице, между 5-й и 6-й авеню. Мне нравится бродить по музеям, они дарят много прекрасных эмоций. Мне также нравятся магазинчики, где продают открытки, каталоги, карандаши и еще кучу всякой мелочи. Мы ничего не стали покупать, только выпили чаю в местном баре.

Потом мы направились по 9-й авеню в сторону Даун-тауна и по пути остановились около кондитерской. На тротуаре, по бокам от двери, стояли деревянные скамейки фисташкового цвета. Кондитерская называлась «Billy`s Bakery». Она была похожа на ту, куда Микела привела меня в наш первый вечер. Я взял маффин с шоколадом. Теперь, когда я вспоминаю тот день, я все еще ощущаю его вкус и запах. Микела заказала только чашку кофе. Хорошо еще, что в Нью-Йорке приходилось много ходить пешком, иначе я бы стал круглым и запрыгал как мячик. Мы сели на крашенную скамейку.

— Кем ты хотел стать в детстве?

— Ветеринаром. А ты?

— Учительницей.

— Вау! Какие прилежные дети! Никто не хотел астронавтом, балериной, футболистом или парикмахершей…

— Тем не менее я не стала учительницей, а ты — ветеринаром. Значит, мы или изменили нашим мечтам, или сами изменились с возрастом. Ты помнишь, когда тебе расхотелось быть ветеринаром?

— Нет. Я помню, что одно время мне хотелось стать ветеринаром, а вот когда расхотелось, сказать не могу. А тебе?

— Когда моя сестра сообщила, что тоже хочет стать учительницей. Тогда я и передумала. У тебя есть братья или сестры?

— Нет, я единственный ребенок в семье.

— Твои родители развелись?

— Мой отец умер.

— Извини.

— Не переживай. Он давным-давно ушел из семьи. Оставил меня и мать, когда я был еще маленьким. Думаю, поэтому я с трудом привыкаю к другим людям… за исключением невесты на короткий срок.