– Иди. Уплати, сколько нужно, и прикажи отпустить гондольера. Времена нынче жестокие, но, наверное, менее жестокие, чем сердце этого ростовщика. И вели еще проследить за тем, чтобы гондолу вернули хозяину, иначе ростовщику придется об этом пожалеть!

Продолжив свой путь, Лодовика перехватила исполненный признательности взгляд, который бросил в ее сторону гондольер, стоявший на коленях в дорожной пыли, уловила шепот удовлетворения, прокатившийся по толпе. В этот день ей было легче и приятнее молиться, чем обычно. В Венеции и так слишком много горя из-за этой проклятой войны. Пусть хотя бы сегодня вечером на одну беду станет меньше.

Несмотря на катастрофу в Портолунго, дож принял решение не отменять Карнавала: пусть все идет как обычно. Разве кому-то станет легче, если Венеция лишится своего лучшего праздника? Слишком уж по душе королеве Адриатики жизнь и удовольствия. Отменить Карнавал означало бы еще в большей степени ощутить несчастье, которое ее постигло. Пожалуй, праздник может сказаться благотворно на жителях Венеции. А заодно покажет всему миру, что беда не столь уж и велика. В конце концов, ничего особенного не произошло – после поражений грядут победы. Венеция остается богатой и могущественной.

Пленники будут выкуплены, флот восстановят. Надежнее всего опираться на традицию. А значит – достойным образом отпраздновать второго апреля годовщину победы, одержанной давным-давно, еще в 1162 году, над патриархом Аквилеи. Венеция должна сбросить с себя траурную вуаль и облачиться в праздничную парчу.

Итак, выслушав членов Большого Совета, дож приказал, чтобы все празднества прошли как обычно. Будут принесены в жертву разукрашенный лентами откормленный бык и двенадцать свиней. Народ станет пировать всю ночь. Разумеется, будет бал во Дворце.

И бал состоялся, может быть, еще более великолепный, чем всегда…

Сидя на золотом троне в зале Большого Совета, дож, подперев рукой подбородок, рассматривал пеструю толпу танцующих, которая заполнила обширное помещение. Все знатные и могущественные семьи Венеции собрались здесь. Костюмы мужчин, туалеты дам поражали роскошью, но ни одна из женщин не могла сравниться красотой и грацией с доной Лодовикой, супругой дожа. В этот вечер ей не полагалось сидеть на троне, она должна была находиться в шумной толпе гостей.

А у нее не было ни малейшего желания танцевать. Праздник обрушился на молодую женщину тяжким грузом. Она знала, что рано или поздно Микеле Стено появится перед ней и пригласит на танец. Она не имеет права отказать ему, ибо это означало бы обидеть одно из самых именитых семейств города.

Когда наконец Микеле склонился перед ней в поклоне, Лодовика с принужденной улыбкой приняла руку, которую он ей предложил. Они вдвоем прошли вперед и встали во главе танцующих. Сидевший на троне дож нахмурился. Как бы ни были серьезны его заботы, как бы ни были тяжелы беды, грозящие Республике, Фальеро не мог не заметить навязчивого присутствия Микеле Стено среди людей, окружавших его жену. Он редко приближался к ней, но всякий раз, когда это происходило, Лодовика заметно мрачнела. Чувствовалось, что она не в своей тарелке. Самый не ревнивый из мужей был бы неприятно удивлен теми взглядами, какими молодой человек обволакивал супругу дожа. Было невозможно ошибиться, гадая о природе чувств, которые кавалер питал к даме. Глядя, как они движутся, лицом к лицу, с той медлительной грацией, которая отличала танцы того времени, Фальеро думал о том, что, как только закончится Карнавал, надо будет найти способ отделаться от этого дерзкого юнца. У дожа слишком много обязанностей, чтобы терпеть рядом с собой фата, который, крутясь вокруг его жены, осмеливается своим наглым поведением заставлять правителя думать о чем-то ином, кроме нужд Республики. Все мысли дожа должны быть посвящены только государственным делам. Да, конечно, надо будет его отправить послом куда-нибудь подальше… Парень богат, крепок и вроде бы не так уж глуп…

Внезапно Фальеро вздрогнул. Напрасно дож обшаривал глазами толпу танцующих: он не видел там ни жены, ни ее вздорного кавалера. Он быстро наклонился и жестом подозвал к себе церемониймейстера.

– Дона Лодовика исчезла… Посмотрите, куда она девалась…

И действительно – молодая женщина и ее кавалер скрылись. Микеле ловко воспользовался фигурами танца, чтобы увлечь Лодовику поближе к одной из дверей, ведущих из зала. Сделать это оказалось достаточно легко. Во дворце царили радостное оживление и суета, потому что в такие вечера позволено все или почти все: таковы веселые законы праздника масок. Тем не менее Лодовика возмутилась:

– Отпустите меня!.. Чего вы хотите?

– Любви, моя синьора! Мне кажется, мы не могли бы выбрать для этого лучший момент!

– Вы сошли с ума! Немедленно проводите меня в зал!

– Об этом не может быть и речи. Вы последуете за мной. Нынешней ночью не может быть скандала. Никто не видел, как мы вышли. Лодовика, вы не можете отказать мне в этой ничтожной милости. Пройдемте только до галереи, которая окружает передний двор. Больше я ни о чем не прошу…

Властным жестом он обвил рукой талию молодой женщины, чтобы заставить ее двигаться быстрее. Испуганная огнем, сверкавшим во взгляде Микеле, она попробовала оказать сопротивление. Принялась умолять:

– Нет, нет… Прошу вас… Это невозможно! Даже под масками нас могут узнать! Пожалуйста, будьте благоразумны!

– Я и так был слишком благоразумен. Пойдемте! Всего несколько жалких минут, а потом я оставлю вас в покое, обещаю.

Искренне ли он говорит? Боже, да разве можно доверять клятвам такого человека! Ах, если бы можно было купить спокойствие такой ценой, но, увы, скорее всего, если она уступит этой его просьбе и отправится вслед за ним под сень аркад, он тут же потребует большего. Нет, он будет постоянно преследовать ее. Нет меры его безумным желаниям. Вдруг как из-под земли появился какой-то мужчина. Осторожно, но властно он снял руку Микеле с талии Лодовики. Приглядевшись, она с ужасом узнала в незнакомце Марко Контарини, главного церемониймейстера и советника дожа, которого тот безмерно уважал. Спокойным голосом и очень холодно Контарини посоветовал Микеле Стено немедленно покинуть дворец, если тот не хочет, чтобы его вытолкала взашей стража.

Воцарилась полная тишина. Стено, едва скрывая бешенство, повернулся в сторону двери и направился к выходу, бросив на ходу:

– Мы с вами еще встретимся, синьора!

Молодая женщина, все еще вздрагивая, приняла руку, которую предложил ей Контарини.

– Огромное спасибо вам, мессир! Если бы не вы, я не знаю, что…

– Я счастлив, что появился вовремя и смог освободить вас от этого наглеца, дона Лодовика! Успокойтесь, прошу вас… Это всего лишь ничтожный инцидент… а ваш супруг призывает вас к себе. Забудьте о Микеле Стено. Он не более чем избалованный мальчишка.

Избалованный мальчишка? Дорого бы дала Лодовика, чтобы это и впрямь было так.

Она была права, опасаясь за будущее. Гнев ослепляет, он – худший из советчиков, а Микеле Стено охватил страшный гнев. Обезумев от неразделенной страсти, он мысленно обвинял Лодовику в кокетстве, двоедушии, ханжестве и прочих грехах. На площади Святого Марка, в сияющей яркими огнями ночи, он стал дожидаться конца бала. А на рассвете, когда последние гости разошлись, вернулся во дворец. Двери были широко открыты. Повсюду – прямо где на них навалился сон – лежали усталые стражники и слуги. Прокравшись в зал Большого Совета, выглядевший уныло, как бывает всегда после большого празднества, Стено медленно подошел к отлитому из чистого золота трону, который мягко поблескивал в тусклом свете зарождающегося дня.

– Ты приказал прогнать меня, как лакея, Светлейший синьор! – процедил Микеле сквозь зубы. – Но скоро ты пожалеешь об этом. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. И это буду я!

Вынув из ножен кинжал, Стено нацарапал на спинке золотого трона несколько слов – всего две строчки: