Не видя, куда его ведут, он по длине коридоров, количеству поворотов и ступеней проверял, ведут ли его той же дорогой, что и вчера. Когда внезапно один из стражников, чтобы предупредить его, сказал: «Ступени!» — он почему-то обрадовался, что услышал хотя бы одно слово за весь этот долгий путь с завязанными глазами. Он считал ступени, чтобы проверить, идет ли он тем же путем, что накануне, но, достигнув конца лестницы, почему-то решил, что нет. То, что ему сразу завязали глаза, тоже говорило, что ведут его новой дорогой и в новое место. Они шли долго, то поднимаясь по лестницам, то спускаясь, а он все считал ступени. Потом его вдруг удивило, что его шаги так гулко звучат в пустоте, а шагов тюремщиков более не слышно. Он понял, что передан стражам инквизиции. Окружавший его воздух был тяжел от сырости и липок, как туман. Ему вспомнились слова монаха о встрече в камере смерти.

Наконец они остановились, и Винченцо услышал три удара жезлом в кованую дверь. За нею послышался голос, и дверь отворилась. По повторяющемуся скрипу дверных петель он понял, что проходит через одну за другой двери, и ему показалось, что его ведут в ту же залу суда, где он был накануне. Снова три стука жезлом в дверь, и он почувствовал, что дышать стало легче. Он понял, что оказался в просторном помещении, ибо шаги его отдавались здесь гулким эхом.

Снова голос велел ему подойти поближе. Следовательно, он опять предстал перед судом. Голос принадлежал главному инквизитору.

— Винченцо ди Вивальди! Назовите полностью свое имя. На вопросы отвечайте кратко, точно и без утайки, под страхом наказания.

Как и предсказывал монах, суд начал дознание с вопроса, что ему известно об отце Скедони. Когда же Винченцо поведал суду все, что он накануне рассказал незнакомцу, последовало замечание судьи, что он не все рассказал о Скедони, ибо знает о нем гораздо больше.

— Я более ничего не знаю, — защищался юноша.

— Вы уклоняетесь от ответа, — прервал его судья. — Расскажите все, что слышали о нем, и помните о клятве, которую вы здесь дали: говорить правду.

Винченцо подавленно молчал. Громовым голосом судья снова напомнил ему о клятве.

— Я не нарушил клятву, — наконец произнес он. — Прошу вас, поверьте мне. То, что я могу рассказать вам, не является для меня бесспорным, и за достоверность этих фактов я не могу поручиться.

— Говорите правду, — вдруг услышал он чей-то голос, но это не был голос кого-то из судей. Винченцо вдруг показалось, что эти слова произнес монах, его вчерашний посетитель. После недолгой паузы Винченцо рассказал суду все, что узнал от незнакомого ему монаха, — о семье Скедони и его пребывании в монастыре под видом монаха, однако он умолчал об отце Ансальдо и странной исповеди. Винченцо закончил тем, что снова повторил, что ничем не может подтвердить достоверность того, что только что рассказал.

— Из какого источника вам стало это известно? — незамедлительно последовал вопрос судьи.

Винченцо молчал.

— Я спрашиваю вас, из какого источника? — грозно повторил судья.

После минутного колебания Винченцо наконец решился:

— То, что я расскажу вам сейчас, святые отцы, настолько невероятно…

— Остерегитесь! — услышал он у самого уха голос и, узнав его, смешался и не закончил фразу.

— Назовите источник, — требовал судья.

— Не знаю, — растерянно произнес юноша.

— Вы уходите от ответа.

— Я протестую, ваше преосвященство, ибо я действительно не знаю ни имени, ни сана того, кто мне это рассказал. Я никогда не видел его до того, как он поведал мне об этом.

— Остерегитесь! — снова негромко, но настойчиво произнес голос на ухо. Винченцо вздрогнул и невольно обернулся, забыв, что у него завязаны глаза.

— Вы сказали, что могли бы рассказать нам нечто невероятное, — напомнил ему главный судья. — Не означает ли это, что вы тоже ждете от суда каких-либо неожиданных решений, как, например, снисхождения?

Гордый юноша был оскорблен подобным позорящим его предположением, однако не пожелал даже опровергать его.

— Почему вы не предлагаете им вызвать в суд священника Ансальдо? — шепнул ему голос. — Вспомните, что я говорил вам.

Винченцо даже вздрогнул от негодования и наконец отважился:

— Мой осведомитель, святые отцы, стоит рядом со мной. Я узнал его голос. Задержите его! Это очень важно.

— Чей голос? — переспросил судья. — Здесь звучал лишь мой голос.

— Нет, голос того, кто стоит рядом со мной! — взволнованно воскликнул Винченцо. — Он говорил очень тихо, но я узнал его.

— Вы или хитрите, или потеряли рассудок от страха, — заключил главный судья.

— Рядом с вами нет никого, кроме стражей инквизиции, — заметил член суда. — И они ждут, когда смогут выполнить свои обязанности, если вы откажетесь отвечать на наши вопросы.

— Я настаиваю на своем утверждении и прошу развязать мне глаза, чтобы я мог указать вам на моего недруга, — требовал Винченцо.

После долгого совещания суд удовлетворил его просьбу. Повязка с его глаз была снята, но никого, кроме стражей, рядом с ним не было. Лица последних были скрыты под масками. Возможно, один из них и мог оказаться его таинственным преследователем, если он был человек, а не злой дух. Винченцо ничего не оставалось, как попросить суд дать ему возможность взглянуть на лица под масками. На что последовало резкое замечание главного судьи, тут же обвинившего юношу в нарушении законов инквизиции и святой веры, а также в попытке подвергнуть опасности ее служителей, свято выполняющих свой долг.

— Долг! — в негодовании воскликнул Винченцо. — Неужели нерушимость веры ныне охраняют черти из преисподней?

Стражи, не дожидаясь приказа, грубо схватили его и снова завязали ему глаза. Винченцо почувствовал, как крепко они держат его, но невероятным усилием он вырвался из их рук и снова сорвал с глаз повязку. Но голос судьи приказал немедленно завязать ему глаза.

— Если вы хотите, чтобы я вам и далее отвечал, — твердо промолвил Винченцо, — я требую оградить меня от незаслуженной жестокости этих людей. Если вы позволите им и далее наслаждаться страданиями своей жертвы, вы более не услышите от меня ни единого слова. Если мне суждено и далее страдать, то это будет только в рамках, требуемых законом.

Главный судья, пообещав ему защиту закона, потребовал ответить, что только что сказал ему его таинственный «голос».

Винченцо, рассудив, что, хотя закон не позволяет ему обличать его врага, не имея на то достоверных доказательств, здравый смысл подсказывает, что не имеет смысла жертвовать собой ради решения неразрешимой дилеммы. Приняв такое решение, он, более не колеблясь, рассказал суду, что «голос» посоветовал ему потребовать вызова в суд некоего отца Ансальдо, исповедника монастыря Санта-Мария-дель-Пианто близ Неаполя, а также отца Скедони. Последний должен будет опровергнуть или признать обвинения отца Ансальдо. Винченцо неоднократно повторил, что суть обвинений ему неизвестна, как и то, насколько они справедливы.

Заявление Винченцо повергло суд в замешательство. Винченцо слышал их негромкие голоса, что-то обсуждавшие довольно долго. Это дало ему время поломать голову над загадкой, не был ли его незнакомец одним из палачей, и он, должно быть, достаточно долго жил в Неаполе.

Наконец суд возобновил заседание, и первым вопросом, заданным Винченцо, был вопрос, знает ли он отца Ансальдо. Юноша поспешил ответить, что никогда не знал его, что также не знает никого из монастыря Санта-Мария-дель-Пианто или кого-либо, кто бы знал главного исповедника этого монастыря.

— Как не знаете?! — воскликнул на это главный инквизитор. — А тот человек, который предложил вам вызвать священника на суд, разве он его не знает? Вы, должно быть, забыли?

— Простите, но я не забыл, — ответил юноша. — Прошу учесть, что я незнаком с этим человеком. Если он и сообщил мне об отце Ансальдо, я не отвечаю за достоверность этих сведений.

Винченцо настаивал на том, что не вызывал отца Ансальдо или кого-либо другого на суд, а лишь повторил по их требованию то, что сказал ему незнакомец.