Однако посланный в монастырь слуга не нашел Скедони. Это привело маркизу в состояние еще большего гнева и раздражения. Она снова и снова отправляла слугу за своим духовником, но все было напрасно.

— Госпожа, видимо, совершила тяжкий грех, что так нуждается в священнике, — поделился своими предположениями слуга на кухне. — За последние полчаса она уже дважды посылала меня в монастырь. Что ж, видно, совесть мучает ее. У богатых, сколько бы они ни грешили, всегда есть надежда, что священник тут же отпустит им грехи за парочку дукатов. Нам, беднякам, для отмаливания грехов и месяца не хватит, да и без розог не обойдешься.

Скедони появился во дворце маркизы ди Вивальди лишь под вечер и подтвердил ее наихудшие опасения. Он уже знал о побеге Эллены и сообщил, что они с Винченцо находятся в Челано и что молодые обвенчались. Он не сказал маркизе, откуда это ему стало известно, но по тем подробностям, которые он ей сообщил, она более не сомневалась в достоверности всего им рассказанного. Маркиза буквально пришла в ярость.

Скедони, не без удовлетворения молча наблюдавший за неистовствующей маркизой, решил, что наступил момент, когда он может привести в исполнение свой план и отомстить Винченцо, не восстановив при этом маркизу против себя. Когда он начал с кажущимся миролюбием объяснять маркизе поступок ее сына чрезмерной молодостью и неопытностью, он был далек от мысли успокоить пришедшую уже в отчаяние маркизу.

— Разумеется, его действия неосмотрительны и опасны, синьора, — вкрадчиво говорил он. — Но ваш сын так юн и не способен еще предвидеть все последствия своего поступка. Он не понимает, какой удар наносит репутации своей семьи, как это отзовется на его карьере при дворе, положении в свете, общении с людьми его круга, да и с простолюдинами тоже. Поддавшись своим незрелым чувствам, он не в состоянии оценить все привилегии, дарованные ему от рождения. Лишь в зрелом возрасте познаешь их цену. Поэтому он с такой легкостью пренебрегает ими, не зная, что этим сам принижает себя в глазах других. Несчастный юноша, он в одинаковой степени заслуживает как осуждения, так и жалости, — закончил отец Скедони со вздохом, в котором была скорбь.

— Ваша попытка найти ему оправдание говорит лишь о доброте вашей души, святой отец, — промолвила окончательно подавленная маркиза. — Но совершенный им поступок свидетельствует, как низко он пал, как мало думает о семье и чести своего имени. Меня едва ли может утешить то, что в душе он, возможно, не так еще испорчен, но его поступок, увы, невозможно уже исправить.

— Вы слишком категоричны, синьора, в своих заключениях, — заметил Скедони.

— Что вы хотите сказать, святой отец? — с надеждой вскинула на него глаза маркиза.

— Не исключено, что еще можно что-то предпринять.

— Скажите что, святой отец! — воскликнула маркиза.

— Нет-нет, синьора, — словно передумав, вдруг поспешил сказать Скедони. — Пока я ничего определенного не могу сказать вам. Но мне дороги покой и честь вашей семьи, и я не склонен терять надежду… Увы, синьора, порой приходится мириться с ударами судьбы, какими бы тяжелыми они ни были. Нам следует быть мужественными…

— Это жестоко с вашей стороны, святой отец! Вы дали мне надежду и тут же отнимаете ее! — не на шутку разволновалась маркиза.

— Простите, маркиза, — смиренно произнес Скедони, — но мне тяжело было видеть ваши страдания, причиненные беспечным юнцом, и я готов помочь вашей семье избежать позора, но… — Скедони умолк.

— Позора? — испуганно воскликнула маркиза. — Вы хотите сказать, святой отец… О, это слишком сильное слово. Однако, возможно, вы правы. Неужели нам придется смириться с этим?

— Иного выхода может и не быть, — отрывисто промолвил Скедони.

— Боже праведный! — простонала маркиза. — Почему нет законов, ограждающих нас от подобных браков?

— Да, приходится только сожалеть об этом, — печально согласился Скедони.

— Женщина, вторгшаяся в благородную семью и позорящая ее честь, заслуживает самого сурового наказания, как поистине государственная преступница, ибо посягает на покой людей, являющихся опорой нашего государства. Она должна понести самое суровое наказание!.. — неистовствовала маркиза, окончательно потерявшая контроль над собой.

— Равное тяжести своего проступка, — поспешил добавить Скедони. — Она заслуживает смерти, — наконец отважился он.

Монах сделал достаточно длинную паузу, прежде чем продолжить.

— Только смерть может помешать таким особам посягать на чистоту родословной вашего знатного рода, маркиза, — произнес он с пафосом и снова умолк.

Но поскольку ошеломленная маркиза все еще молчала, он поторопился добавить:

— Я часто думал, почему наши законодатели не могут понять справедливости, нет, вернее, необходимости подобных законов и суровых мер наказания…

— Да, странно, — медленно приходя в себя, произнесла маркиза. — Неужели они не понимают, что это угроза и для них самих?

— И тем не менее эта справедливость существует, хотя и не воплощена в наших законах. Она в душе каждого из нас и определяет все наши поступки. И чем меньше мы следуем своему внутреннему чувству справедливости, тем больше потакаем недостаткам, а отнюдь не добродетелям.

— Как верно вы сказали, святой отец! — оживилась маркиза. — Но в этом ни у кого не должно быть сомнений.

— Прошу прощения, маркиза, — живо возразил духовник. — Позвольте с вами не согласиться. Когда справедливость сталкивается с предрассудками, она отступает. Например, внутреннее чувство справедливости человека подсказывает необходимость применить суровую меру к ослушнице, а законы страны запрещают сделать это. Чему мы подчинимся? Даже вы, женщина поистине мужского характера и ясности ума, — ведь вы тоже будете следовать законам страны и сочтете справедливым подарить ей жизнь, хотя это будет уже не справедливость, а страх…

— О, вы хотите сказать, святой отец, что у меня не хватит смелости мужчины?

— Я просто был откровенен с вами, маркиза, — смиренно ответил монах.

Маркиза, задумавшись, молчала.

— Я выполнил свой долг, — наконец заключил беседу Скедони. — Я указал вам тот единственный выход, который вижу, чтобы избежать позора. Возможно, вам не понравится моя откровенность… Но это все, что я смог сделать для вас.

— Нет, святой отец, нет! — поспешно заверила его маркиза. — Вы не поняли мое состояние… Новые идеи, смелые мысли… Я немного растерялась. Мой ум не сразу воспринял. Ведь я все же женщина и во мне все ее слабости и недостатки…

— В таком случае простите мою чрезмерную горячность, маркиза, — тихо произнес Скедони. — Это моя вина. Если у вас есть слабости и недостатки, то они от вашей доброты и, возможно, достойны скорее похвалы, чем осуждения.

— Как, святой отец! Если они достойны похвалы, то это уже не недостатки.

— Пусть будет так, — согласился Скедони. — Я слишком близко принял к сердцу последние события и, возможно, был излишне категоричен в своих суждениях. Забудьте о том, что я говорил, маркиза, и не судите меня строго.

— Вам нечего оправдываться, святой отец. Это я должна благодарить вас. Я верю, что мне представится еще возможность доказать вам искренность моей благодарности.

Духовник почтительно склонил голову:

— Вы слишком добры, маркиза, я не заслуживаю этого.

Скедони снова умолк.

Маркиза ждала, когда он снова вернется к вопросу, от которого она так неудачно увела его, показав свой испуг и растерянность. Ее разум еще не мог свыкнуться с чудовищной мыслью, высказанной Скедони. Она так напугала ее, что маркиза даже боялась думать об этом, не то что произнести вслух. Скедони пристально наблюдал за маркизой, прекрасно понимая ее состояние, и как хищник ждал момента для прыжка.

— Этот ваш совет, святой отец, — наконец отважилась начать разговор маркиза. — Ваш совет в отношении Эллены… — Она растерянно умолкла, ожидая, что Скедони придет ей на помощь. Но он, видимо, не собирался этого делать.

— Вы полагаете, что эта коварная особа заслуживает самого строгого наказания… — Маркиза снова умолкла.