Эллена, чтобы как-то успокоиться, до поздней ночи бродила по комнатам родного дома, в котором прошло ее детство. Он казался ей таким тихим и печальным, каким она никогда его не знала. Оставляя эти милые уютные комнаты, где все еще витала тень дорогой тетушки, она словно прощалась с прежней тихой и счастливой жизнью и вступала в новый, незнакомый ей мир. Чем быстрее приближался час прощания, тем дороже становились ей эти стены, и в последнюю минуту ей казалось, что она не найдет силы покинуть виллу Алтиери.
Она подолгу задерживалась в самых любимых уголках дома и вспоминала. В этой комнате они с тетушкой ужинали в последний вечер перед ее смертью и беседовали. Предаваясь печальным воспоминаниям, она вдруг услышала шорох листвы за окном и, подняв глаза, увидела быстро промелькнувшую в саду фигуру человека. Узорчатые ставни, как обычно, были открыты, пропуская в комнаты свежий ветерок с залива, но Эллена стремительно закрыла их и тут же услышала шум у крыльца и крик Беатрисы в вестибюле.
Напуганная криком служанки, Эллена бросилась к ней на помощь, как вдруг в коридоре, ведущем в вестибюль, увидела троих мужчин в плащах и масках. Эллена повернулась и бросилась бежать обратно, чтобы запереться в той комнате, откуда только что вышла. Она вся дрожала от страха, и силы готовы были изменить ей, однако, когда люди в масках настигли ее, у нее хватило смелости спросить их, кто они и что им здесь нужно. Но те без всяких слов набросили ей на лицо вуаль и, схватив за руки, повели ее, почти не сопротивляющуюся и испуганную, к выходу.
В вестибюле Эллена увидела привязанную к колонне Беатрису и рядом с ней еще одного человека в маске. У него был такой угрожающий вид, что бедная старушка почти лишилась чувств от страха. Пронзительный крик Эллены привел ее в чувство, и добрая служанка громко запричитала, моля пощадить ее молодую госпожу, но мольбы ее были напрасны. Почти бесчувственную, Эллену вынесли из дома и втолкнули в поджидавший экипаж. Когда она пришла в себя, экипаж с огромной скоростью мчался по каменистой, в ухабах дороге и кто-то по-прежнему крепко держал ее за руки. В темноте экипажа она не могла разглядеть своих похитителей, а на все ее мольбы и вопросы они отвечали молчанием.
Они ехали всю ночь, останавливаясь лишь для того, чтобы сменить лошадей. Тогда Эллена криками и мольбами пыталась привлечь к себе внимание посторонних, но окна экипажа были закрыты тяжелыми кожаными шторами, и никто ее не слышал. Ее похитители правильно рассчитали, что люди прежде всего равнодушны и никому не придет в голову поспешить на помощь их пленнице.
Первые несколько часов Эллена была настолько напугана и потрясена происшедшим, что не испытывала ничего, кроме страха и отчаяния. Но потом, заставив себя хотя бы немного успокоиться, постаралась разобраться, что же произошло с ней. Одно ей было ясно — ее разлучили с Винченцо, и, возможно, навсегда. Чья-то безжалостная рука, так грубо вырвавшая ее из прежней жизни, не остановится ни перед чем, и они с Винченцо больше не увидятся. Сознание этого острой болью пронзило сердце, и все другие страхи померкли. Отныне ей стало все равно, куда ее везут и что с ней будет.
С наступлением дня жара усилилась, и тяжелые шторы на окнах были несколько приоткрыты. Это позволило Эллене кое-как разглядеть своих спутников. Их осталось всего двое из тех четырех, что ворвались в ее дом. Они были по-прежнему закутаны в плащи, и лица их скрывали маски. Через небольшую щель в шторах она не могла определить местность, где они находятся. Она видела лишь отвесные скалы в густых зарослях кустарника, нависавшие над дорогой, по которой катил экипаж.
Очевидно, был полдень. Жара была невыносимой. Наконец экипаж остановился у почтовой станции, где им наконец подали воду со льдом. Когда для этого пришлось откинуть занавеску на окне, Эллена успела увидеть, что станция находится на пустынном горном плато. Вдали виднелись кромка леса и высокая горная гряда. Слуги здесь привыкли ко всему и потеряли способность удивляться и сочувствовать, подумала Эллена, глядя на хмурые, изможденные лица, на которых голод и унижения проложили глубокие борозды морщин. Они смотрели на Эллену с вялым любопытством, хотя каждый, в ком было сердце, прочел бы в ее глазах мольбу и отчаяние. У этих бедняг, должно быть, сердце давно окаменело от собственных страданий. Равным образом никто на станции не выразил удивления, увидев людей в масках.
Эллена приняла кружку ледяной воды, первую за все долгие часы путешествия, ее спутники жадно опорожнили свои и снова плотно зашторили окна, несмотря на невыносимую жару. Экипаж снова тронулся. Чувствуя, что почти теряет сознание от духоты, Эллена попросила открыть окно, и один из сопровождающих, скорее следуя своему желанию, чем выполняя ее просьбу, приподнял угол тяжелой занавески. Эллена снова увидела горы, но сколько ни всматривалась, так и не смогла понять, куда мог лежать ее путь. Перед ней были высокие вершины, глубокие пропасти, кое-где пятна кустарника на скалах, карликового дуба или остролиста. Она видела зеленые долины, уходящие к горизонту. Наконец на низких пологих склонах и у подножия гор стали появляться оливковые рощи, а ниже — террасы виноградников, апельсиновые рощи, посадки олеандра, граната и можжевельника.
Долго пробывшая в темноте закрытого экипажа, предоставленная своим нерадостным мыслям, Эллена находила хотя и слабое, но все же утешение, созерцая виды живой природы, и вскоре величие и красота пейзажа настолько ободрили ее, что она, успокаивая себя, решила: что бы ни случилось, на какие бы страдания она ни была обречена, она многое сможет перенести, если ей будет позволено наслаждаться картинами природы, черпать в них силы и получать успокоение. Разве следует падать духом, уговаривала она себя, если Господь благословил нас ходить по его рощам?
Воспоминания о Винченцо вновь вызвали слезы на глазах, однако она решительно подавила минутную слабость и всю остальную часть пути не позволяла отчаянию восторжествовать над ее волей и рассудком.
Когда жара несколько спала и день стал клониться к вечеру, экипаж въехал в длинное темное ущелье, в конце которого, словно в телескопе, Эллена увидела ярко освещенную косыми лучами заходящего солнца равнину. В конце ущелья бурный горный поток, срываясь с высокой скалы, стремительно падал вниз, разбиваясь в вечернем воздухе на тысячи искрящихся пылинок, а далее вновь устремлялся к другому порогу, чтобы и с него с грохотом обрушиться вниз, пока наконец не вырвется на просторы широкого ложа на дне ущелья, где покатит свои воды дальше. Узкая дорога, вырубленная в скале, петляя, шла вдоль русла реки, все выше поднимаясь в горы, и порой она казалась подвешенной над бурным потоком. Эллена, не испытывая никакого страха, смотрела вниз на бурлящие воды и испугалась лишь тогда, когда увидела впереди утлый мосток, переброшенный через ущелье. Он, с его тонкими перилами, был словно подвешен в воздухе под самыми облаками. Когда экипаж пересекал его, Эллена, сжавшись от страха, почти забыла о всех своих невзгодах. Дорога по ту сторону ущелья пошла вниз и через полмили вышла на обширную равнину, окруженную грядою гор, щедро освещенных косыми лучами предвечернего солнца. Переход из полумрака ущелья к яркому свету уходящего дня был столь разительным, что показался Эллене возвращением к жизни из небытия. Но это впечатление вскоре исчезло, когда среди утесов и ущелий она увидела высокие шпили и террасы прилепившегося над пропастью монастыря. Бедная девушка сразу поняла, какая отныне уготована ей судьба.
У подножия скалы ее спутники покинули экипаж и заставили ее сделать то же самое. Далее подъем был слишком крутым и опасным для экипажа. Отсюда предстояло подниматься пешком. Эллена безропотно, словно овечка, ведомая на заклание, последовала за своими мучителями по узкой каменистой тропе, вьющейся вверх под сенью миндальных, фиговых и миртовых деревьев. Сладко пахло жасмином и цветущей мимозой. Иногда за поворотом внезапно открывался вид на зеленую равнину внизу или снежные вершины горной гряды Абруцци вдалеке. Все здесь радовало глаз и поражало неожиданностью: цветущий мох, изобилие цветов и кустарников, зеленые поляны и величественные пальмы. Но на сердце у Эллены было тяжело, а ее спутники не замечали ничего вокруг. Уже вдали между деревьями мелькнули стены монастыря, к которому вела тропа, и наконец она увидела высокий западный витраж храма с острым шпилем и крыши монастырских зданий, затем кусок глухой стены, огораживающей сад со стороны обрыва, и темную арку ворот. Все это постепенно открывалось взору за каждым поворотом, кипарисовой рощей или мощными стволами кедра. В этой медленной смене картин было что-то зловещее, предвещавшее сердцу бедной девушки одиночество и страдание, особенно когда она прошла мимо могил и надгробий монастырского кладбища, спрятавшихся за густыми зарослями кустарника и выступами скал. Когда наконец они приблизились к монастырским стенам, ее спутники остановились у небольшой часовни у края тропы. Здесь, вынув какие-то бумаги, они, к немалому удивлению Эллены, стали о чем-то совещаться. Ей не удалось уловить хотя бы слово, да, в сущности, это уже не имело для нее никакого значения, ибо ничто уже не могло изменить ее участь. Однако ей было любопытно услышать голоса тех, кто так упорно хранил молчание все эти долгие часы их путешествия.
