— Это я, Мария.

— В понедельник, в одиннадцать?

— Нет, сегодня, и как можно скорее!

— Так срочно?

— Да, Перси, очень срочно.

Слава Богу, он нашел для нее время, педалью поднял кресло повыше, спросил:

— Есть конкретные пожелания?

— Да, — быстро ответила Мария, — мне необходимо знать все о мадам Мюллер, жене директора банка.

Говоря это, она постаралась не встретиться в зеркале взглядом с маэстро. Смотрела в журнал, на красоток-моделей и на Ренье, князя Монако. Потом ей нахлобучили на голову сушильный колпак, а когда немного погодя появилась рука, тонкая, изящная рука артиста, и взяла с ее колен журнал, Мария уже почувствовала себя немножко спасенной.

— Она симпатичная, эта Мюллер?

— Вполне, — сказал парикмахер, щелкнул пальцами, подзывая Сюзетту, и велел ей накрутить волосы мадам Майер на бигуди.

Сюзетта была свежа, нахальна, смазлива и большая мастерица посплетничать о своих клиентках. Таким манером Мария узнала, что Мюллерша происходит из семьи здешних старожилов, закончила гимназию и несколько лет назад вышла за чемпиона по гребле, красавца с широкими плечами и узкой талией. Вскоре его выбрали вице-президентом яхт-клуба, а немногим позже — директором банка, ключевым пакетом акций которого владела партия. Этой информации Марии было достаточно; она дала Сюзетте щедрые чаевые, а на прощание, когда ей по обыкновению пришлось просить маэстро записать сегодняшнюю сумму на ее счет, она секунду пристально смотрела ему в глаза. Он понял, полистал книгу записей и спросил:

— В пятницу вам подойдет?

В пятницу в одиннадцать обе дамы бок о бок восседали на поднятых повыше кожаных тронах. Обе сосредоточенно листали иллюстрированные журналы, затем припорхнул маэстро, поздоровался сначала с мадам Мюллер, потом с мадам Майер, хлопнул в ладоши, приставил к Майер Сюзетту, к Мюллер — Софи, и невероятно, но это правда, чистая правда: Перси умудрился так ловко распределить свое искусство, что каждая из клиенток полагала, будто маэстро занимался исключительно ею.

— Мы готовы?

— Да! — восторженно вскричали Софи и Сюзетта, после чего обе королевы, впервые обменявшись недоверчивым взглядом, исчезли под сушилками.

В ту пору Перси обзавелся новым пуделем. Вообще-то пес был белый, но по причине густых парикмахерских испарений шерсть его приобрела голубоватый оттенок, отчего он выглядел этаким изнеженно-болезненным аристократом. Сейчас Феликс лежал на кучке блондированных кудряшек, грыз сосиску, устремив печальный взор как бы внутрь себя — вглядывался в свою суть, как заметила Майер.

— Ну разве не трогательно?

— Прелестно, — добавила Мюллер.

— Особенно взгляд.

— Печальней не бывает.

— При том что зовется Феликс, по-немецки Счастливчик, но кому я это говорю, госпожа директорша, позвольте представиться! Мария Майер.

Пока снимали бигуди, они уже успели обсудить весь яхт-клуб, в особенности шляпы жены старшего судьи (жуткие! чудовищные! кошмарные!), а затем, слегка наклонясь вперед и сделав Майер знак придвинуться поближе, Мюллер сказала:

— Что мы все ходим вокруг да около? Я знаю, кто в состоянии вам помочь.

— Вот как, неужели?

— Вы очень дорожите парком?

— Парк — это мое детство.

— У вас есть выбор. Либо парк, либо карьера Майера.

— Tertium non datur?

— Верно, третьего не дано.

— Чрезвычайно любопытно, госпожа директорша!

— Ваш участок в долгах как в шелках. Вы понимаете, что это означает для вашего мужа. Тут демократы крайне щепетильны. Тот, у кого долги, на выборах не пройдет. Или ваш опыт свидетельствует об ином?

— Нет, госпожа директорша.

— Хорошо. Стало быть, мы друг друга понимаем. Мой муж работает в банковской сфере. Уже несколько лет он опекает клиента, которого очень ценит, и представьте себе, этот клиент при известных условиях не прочь сделать Майера достойным кандидатом для избрания.

— Но ведь это…

— A deal, [61]моя дорогая. Наш друг на приемлемых условиях приобретает земельный участок, а ваш супруг получает зеленую улицу. Когда можно прислать к вам нашего друга?

— Дайте подумать…

— Во вторник?

— В три часа.

— Он придет!

И действительно, он пришел!

Когда Луиза провела его в гостиную, Мария, скучая, сидела подобрав ноги на канапе, подняла задумчивый взгляд от романа и обронила:

— Ах, это вы, барон!

У барона была широкая поясница, руки, похожие на лопаты, и титулование весьма ему льстило. Титул себе он купил, однако, несмотря на пестрый клетчатый костюм посетителя, крашеные волосы и бульдожью решимость с ходу заграбастать парк, Мария остерегалась его презирать. За считанные годы он пробился на самый верх в торговле продовольственными товарами и как куриный барон владел огромными птицефабриками.

— Это сразу чуешь, — сказала она.

Барон испуганно обнюхал желто-белый клетчатый рукав пиджака.

— Да, — продолжала она, — от вас веет успешностью. Говорят, вам удалось перехитрить самого опасного нашего врага — время.

— Ну?

— На ваших птицефабриках, как мне рассказывали, царит вечное весеннее утро.

Верно, радостно воскликнул барон, все правильно, у него там всегда тепло, всегда хорошо, всегда май, всегда утро, ведь в таких температурных и световых условиях курица чувствует себя лучше всего, аппетит у нее тогда отменный, она клюет без устали и за треть периода естественного роста достигает продажного качества. Гигантское дело. Высший класс! Одна проблема — слишком много наличности, деньги не должны лежать, они должны работать, расти, множиться, потому-то сообща с госпожой банкиршей он и придумал идею, которая окупится для всех участников. Нет-нет, он не собирается строить новые птицефабрики, откормочных площадей вполне хватает, при необходимости, если спрос возрастет, можно еще ускорить кормовые линии, увеличить интенсивность поедания корма и соответственно сократить период роста. Однако! Барон сел, Придвинувшись к Марии так близко, что обрызгал слюной ее колени. Однако потребитель — человек капризный, мирная жизнь будет продолжаться, благосостояние расти, и рано или поздно — на сей счет он нисколько не обольщается — народу надоест дряблая курятина. Короче говоря, им друг без друга не обойтись. У нее, у Майер, есть великолепный земельный участок, у него же, у барона, есть деньжата на строительство. Жилой дом вроде гостиницы, в пять-шесть этажей. Скорее шесть, а может, и семь, все зависит от строительной комиссии, где тогда предположительно будет председательствовать Майер, — сколько они разрешат. Иными словами, дело верное. Высший класс!

— Ну, что скажете?

— Весьма интересное предложение, — соврала Мария и обещала подумать.

Когда барон явился в третий раз, она прогулялась с ним по парку, элегически поведала, отчего флажок на беседке смотрит на восток. Показала колонию ракушек на дне пруда, заросшую могилу и камень, где Марихен коротала унылые воскресные вечера. Однако не только в беседах, но и в слушанье демонстрировала такое мастерство, что куровод регулярно ее навещал и частенько без умолку en détailрасписывал, как его продукцию откармливают на конвейере, забивают, ощипывают, потрошат и выбрасывают на рынок.

— Барон, — ахала Мария, — это же высший класс!

Она разделяла его заботы и его энтузиазм, всегда умела взять нужный тон, сделать нужную мину и даже умудрялась держать на расстоянии неотесанного кавалера, который был весьма не прочь вместе с участком приобрести и хозяйку. Конечно, мужчины любят восхищение и не набрасываются на зеркало, в котором видят оное, особенно если замечают, что восхищение искреннее, а оно таким и было, да-да, именно таким. Мария, раз в неделю спешившая к Перси, чтобы он завивочными щипцами и сушилкой закрепил ее красоту, тонко понимала куриного барона, который на своих птицефабриках истреблял бренность.