Было около двенадцати ночи, но мне было лень идти в спальню и стелить себе постель. Около дивана на стуле стояла глубокая глиняная обливная миска с горой подогретых в духовке сушек с маком и масленка. На нервной почве я ела не останавливаясь.

Рискуя сломать зубы, я с хрустом, оглушительным в тишине уснувшего дома, разгрызала очередную сушку на три или четыре части, цепляла острым концом четвертинки кусочек масла и отправляла в рот.

Внезапно раздался осторожный звонок в дверь, Я почему-то подумала что это Татьяна пришла мириться, и даже не пошевелилась, чтобы открыть дверь. Через некоторое время звонок повторился.

«Ну, нет, — решила я. Только не сегодня. Сегодня у меня нет сил на душещипательные разговоры. В конце концов, могла позвонить… В крайнем случае скажу, что выпила целый пузырек валерьянки и спала как убитая».

Звонки прекратились. Потом мне показался какой-то шорох в прихожей, который потонул во внутричерепном грохоте разгрызаемой сушки. Потом, когда я прожевала кусочек и проглотила, все было тихо, только с характерным шумом проехала уборочно-поливальная машина за окном.

Я перевернула страницу, зацепила маслица новым кусочком и машинально отправила в рот. Но почему-то не читалось. Внимание мое рассеялось и взгляд соскальзывал с книжных строчек.

Смутная тревога вкрадчиво вползала в мою душу. Мне сделалось зябко, я натянула плед до подбородка, подняла глаза над книгой и конвульсивно вздрогнула всем телом, словно через меня пропустили сильный электрический раз ряд. Из моего открытого рта раздался не крик, как положено в подобных случаях, а какой-то придушенный писк. В двери, ведущей в прихожую, стоял Принц, глубоко надвинув на лоб свою неизменную шляпу… Свет начал медленно гаснуть в моих глазах, как в кинотеатре перед началом сеанса.

Очнулась я от того, что мне брызнули в лицо водой. Открыв глаза, я, как в тумане, увидела склоненное надо мной незнакомое мужское лицо, только уже без шляпы. Я чуть было снова не отключилась, но лицо начало проясняться, и я узнала, вернее, догадалась, что это Леха.

Узнать его было практически невозможно. Лицо раздалось в скулах, потяжелело, стало резче и грубее. Глубокие носогубные складки делали его властным и суровым.

— Я думал, что тебя опять нет, как в прошлый раз… — Он криво усмехнулся, выпрямился, поставил стакан с водой на стол и, придвинув к себе стул, сел. — А окликать — так ты все равно испугалась бы…

— А позвонить нельзя было? — разозлилась за свой испуг я.

— Я звонил.

— По телефону, как люди…

— Кто знает, что у тебя с телефоном… Может, его слушают круглосуточно…

Я села на диване, подняла выпавшую из рук книгу, вытерла рукавом халата мокрое лицо и оглядела его целиком. Если в прошлый раз он явился ко мне худющим, взъерошенным, напряженным, как туго скрученная пружина, подростком, то теперь передо мной был огромный плечистый мужик со здоровенными руками, мощной шеей, буграми мышц, угадывающимися под рукавами добротного твидового костюма. На нем была шелковая тенниска. Темно-серую велюровую шляпу, из за которой я в первое мгновенье приняла его за Принца, он положил на стол. И смотрел теперь не исподлобья, как загнанный волчонок, а как матерый волк, прямо, спокойно и тяжело, так что хотелось поскорее отвести взгляд.

— Бери сушки, пока теплые, — сказала я в растерянности, придвигая к нему миску. — Ты опять в бегах?

— Я всю жизнь в бегах… — неопределенно ответил он.

— Есть хочешь? — спросила я.

— Спать хочу, — сказал он. — Трое суток не спал. Положи где-нибудь.

Не говоря больше ни слова, я прошла в спальню и перестелила ему мою кровать.

Он, не обращая на меня внимания, разделся. На большом загорелом его теле татуировка казалась теперь маленькой и бледной и не так бросалась в глаза.

Он лег и сказал, закрывая глаза:

— Не буди меня, даже если придут менты…

Он проспал до вечера следующего дня. Потом принял душ и переоделся в свежее белье. Он достал его из шикарного кожаного чемодана, который я даже и не заметила в прихожей.

Пока он спал, я выбежала в магазин и купила кое-какой еды, правда, не слишком изысканной и всего понемножку. У меня в то время было совсем мало денег.

Когда он проснулся, я сварила супчик из пельменей и поджарила яичницу с колбасой. Он ел аккуратно, совсем не жадно, и съел мало. Я и то съела больше него.

Во время завтрака, который для меня уже был ужином, он время от времени бросал на меня быстрые изучающие взгляды.

Поев и отодвинув от себя аккуратно подчищенную корочкой тарелку, он спросил, глядя мне прямо в глаза:

— Что с тобой?

— Я гибну, — сказала я.

— Давай рассказывай, — сказал он.

Я рассказала ему все…

Как я теперь понимаю, Леха действительно спас меня от неминуемой гибели. Я не знаю, каким именно способом я бы погибла, может быть, вовсе и не от обжорства, а наоборот, от пьянства, но уж как-нибудь умудрилась бы. К его приходу во мне уже почти ничего человеческого не оставалось.

Рассказывая ему свою историю, я словно пережила ее заново во всех подробностях. У меня даже голос стал другим. Мне показалось, что я даже похудела за время рассказа.

Несколько раз я прерывалась и шла за Алексеем на кухню, где он, достав из шкафчика маленький алюминиевый ковшик, в котором я варила яйца по утрам, готовил себе дегтярный чифирь, благо запасы чая у меня всегда были фундаментальные. Никаких других напитков, в том числе и алкогольных, он не пил.

Закончила я далеко за полночь. Он сложил в стопку фотографии Принца, вырезки из газет и засунул обратно в мой школьный портфель, где я их и хранила. Поставил портфель на пол около ножки стула.

— Он точно не передумал жениться? — спросил он.

— Пока нет, но время идет, — сказала я. — А он взрослый здоровый мужчина… Я не уверена, что он выдержит оставшиеся девять месяцев…

— На зоне люди, у которых нет денег на баб, и побольше выдерживают…

— Он не на зоне, — сказала я. — И не на войне. И женщин вокруг него толпы. И все красивые, образованные, прекрасно одетые и без проблем…

— Плохо твое дело… — усмехнулся он.

— И это все, что ты можешь мне сказать? — с горькой иронией спросила я.

— Если его сюда не пускают, то надо тебе отправляться к нему, — отпив крошечный глоточек чифиря и не замечая моей иронии, сказал он.

— Я согласна, — в ироническом же духе продолжила я. — Когда можно ехать? Завтра? Послезавтра? Сегодня? Я могу собраться за полчаса.

Он задумался и покачал головой.

— Нет, послезавтра нельзя. Можно будет недели через три…

— Ничего, — согласилась я, просто истекая сарказмом, — я жду уже без малого два года, подожду и три недели.

Алексей между тем, не обращая внимания на мою иронию, которую не мог не заметить, деловито спросил:

— Ты сможешь ему послать письмо в обход конторы?

— В обход чего? — переспросила я, даже не давая себе труда вдуматься в его слава.

— В обход твоих друзей из КГБ.

— Ты что это — серьезно? — До меня наконец дошло, что он и не думает поддерживать мой дурацкий тон.

— Так можешь или нет?

— Могу. Мы до последнего времени пользовались дипломатической почтой.

— Напиши ему письмо и спроси, сможет ли он встретить тебя в Швеции и заплатить три тысячи долларов за твою переправку?

— Ты это серьезно? — снова спросила я.

Он даже не ответил на этот вопрос и продолжал спокойно и вопросительно смотреть на меня.

— А как я окажусь в Швеции? — спросила я.

Алексей одобрительно кивнул. Это уже был деловой вопрос.

— Ты доедешь поездом до Таллина, пересядешь на местный поезд и доедешь до маленькой станции. Там ты пересядешь в молоковоз и доедешь до хутора. На хуторе тебя встретят и на лошади довезут до моря. Там ты сядешь на лодку, и тебя перевезут на остров. Там тебя опять встретят и на мотоцикле повезут на другой конец острова. Там на хуторе ты дождешься ночи, а ночью доберешься пешком до моря, там недалеко — всего пять километров — и сядешь на лодку, которая тебя переправит в Финляндию. Там тебя встретят в условленном месте и в машине перевезут в Швецию. Там проводник встретит твоего Принца или человека, которого тот пошлет вместо себя, получит с него три тысячи долларов или эквивалент в любой европейской валюте и отдаст тебя.