— Нам известно, что он сидел в кабине. Можешь засвидетельствовать, что вторым был Леонард Артур Ноулс?

— Нет, конечно, — ответил Энрике, вновь откинувшись в кресле. — Если не увижу в том пользы.

— А зачем Леонарду Артуру Ноулсу надо было врываться в гостиницу и стрелять в твоего брата? Вы сообщники?

— Клянусь, я его никогда в жизни раньше не видел. Думаю, выполнял заказ Эрмана. Крус нам с братом должен был кучу денег — абсолютно чистых — и, наверно, хотел уклониться от выплаты долга.

— Подстрелив одного?

Энрике пожал плечами:

— Может быть, и меня собирался убрать.

Пабло взял чек за кофе с молоком, старательно свернул и положил в бумажник.

— Пока я с тобой закончил, Пинсада. Консультация на четвертом этаже.

Он пошел обратно к своей машине, крутя на пальце кольцо с ключами. Один ненадежный свидетель говорит, будто видел, как Леонард Артур Ноулс садился в бензовоз. Образцы ДНК, полученные из обнаруженной в гараже Веласкеса крови, скорее всего, совпадут с образцами, которые найдутся у британской полиции, если найдутся. Вопрос о том, что делал Эрман Крус за рулем угнанного бензовоза, еще не получил адекватного объяснения, но Пабло уже знал, когда зря тратил время с Пинсадой, и теперь ехал к северу от Теруэля, мимо тематического парка динозавров, дальше, в глубь Маэстрасго. Дело против Леонарда Артура Ноулса практически закрыто, выписанные ордера на арест отменяются. Остается только установить, был ли чокнутый Эрман Крус жертвой или добровольным сообщником, что может обождать до понедельника.

Позвонил его помощник:

— Возвращаетесь, шеф?

— Еду прямо домой, — сказал он. — Получил почти положительное подтверждение, что второе тело в бензовозе Веласкеса принадлежало Леонарду Артуру Ноулсу. Без головы.

— Есть еще кое-что, шеф.

— Давай, — вздохнул Пабло.

— Бригада криминалистов нашла в «Свинье» личные вещи в двух номерах, кончик пальца и две мочки уха на полу в столовой.

— Мать твою! — рявкнул шеф и круто развернулся, помчавшись обратно в больницу.

Он разминулся с братьями Пинсада на десять минут.

За день до того, как Ленни прорвался, Сидней вечером подозвал Ника к своей постели. Он быстро угасал, то взлетая на пик полной ясности мысли, то погружаясь почти в коматозную ретроспекцию. Не ел уже пять дней, кишечник перестал работать. Пальцы правой руки посинели, синяки на лице приобрели оттенок гнилых баклажанов. От пожелтевшей кожи шел слабый дурной запах, язык стал причудливо желтым. Ник плеснул ему в стакан арманьяк из почти пустой фляжки и пододвинул стул.

— У меня блестящая идея, мистер Крик, — сказал Сидней. — Анита скульптор.

— Знаю, — кивнул Ник. — Видели ее оливковое деревце?

— О том и речь. Я увидел ребят из бригад как последние деревца, стоящие на поле боя. Вот чего я хочу.

— Оливковое деревце? Оно слишком маленькое.

Сидней оглянулся, не слышит ли их Анита.

— Правильно, — кивнул он. — Я подумал об этом, только не сказал. Но представьте себе его в натуральную величину.

— Мысль хорошая. Особенно если учесть, что олива символ мира и прочее.

— Именно. Я хочу, чтоб вы взяли мою долю золота и поехали с ней. Заказываем пять деревьев…

— Устанавливаем в Мадриде, Хараме, Брунете, Теруэле, на Эбро. Я предугадал вашу мысль, мистер Стармен.

— Молодец. Не возражаете?

— Ничего лучшего не могу предложить. Почему вы считаете, что она согласится?

Сидней хлебнул арманьяка и кивнул:

— Согласится, мистер Крик.

Боб Оуэн не был уверен, что одного удара достаточно, поэтому для гарантии нанес второй. Потом выплеснул в лицо юнцу стакан рома и налил другой. Зажал кровоточивший нос Сиднея и влил в горло спиртное.

— Пей, старичок. Еще. И заодно давай сюда сидор. — Снаружи одна сирена пела, как толстая леди за стойкой бара, тогда как настоящая с отвращением смотрела на происходящее. — Придержи его, старушка Грейс, — попросил Боб, вливая в окровавленный рот Сиднея третий стакан. — Надо надеть на него мое пальто и шляпу.

Из бара вываливались последние пьяные русские, держа в руках документы.

Боб Оуэн закинул на одно плечо рюкзак, а на другое правую руку Сиднея.

— Будь здорова, любовь моя, — кивнул он Грейс. — Еще увидимся.

— A bientôt, [105]— ответила хозяйка бара, и Боб поволок Сиднея на улицу.

У контрольного пункта выстроилась очередь, к большому неудовольствию карабинеров в форме и тайных агентов полиции в штатском, которым приходилось орать во все горло, перекрикивать сирены, отправляя стрелков провожать бесцельно шатавшихся русских. В полубессознательном состоянии от спиртного и побоев Сидней высматривал Изарру в толпе за барьерами. Сам слышал, как вновь и вновь бормочет ее имя, но лица на другой стороне улицы сливались в какое-то месиво плоти на кружившемся фоне. Внезапно открыли огонь противовоздушные батареи на севере города, толпа под ударной волной содрогнулась. Люди побежали — если орудия начинают стрелять, значит, через секунды появятся бомбардировщики. Сквозь редевшую толпу Сидней, закрыв один глаз, заметил ее у трамвайной остановки, всматривавшуюся в ряды моряков. Офицер из ударной бригады пытался ее оттащить, указывая на вход в убежище. Дальше у контрольного пункта тайный агент ткнул пальцем в Боба Оуэна.

— Ох, чертова музыка, — пробормотал Боб. — Надвигаются неприятности.

Принялись палить портовые батареи, вой сирен утонул в их громоподобном грохоте, карабинеры стали нервно поглядывать в небо. Сидней глянул влево, вверх по улице, видя россыпь точек, приближавшихся шумной галдящей вороньей стаей. Офицер тащил Изарру к убежищу, остатки очереди раскололись, помчались в ту же сторону, по улице поочередно прокатились семь сильнейших ударов от взрывов, накрывших железнодорожную линию. Над головами заревели первые самолеты, ударные волны жарким маслянистым ветром проносились мимо, неся с собой песок и мусор. Солдаты начали стрелять в небо; когда очередь рассеялась, еще три взрыва прогремели на верфи. Боб проволок Сиднея через этот кошмар, махнул документами перед испуганным солдатом и шмыгнул в ворота. Верфь задыхалась в дыму и смятении, грузовые суда давали гудки и уходили в пылавшую гавань.

— Да не так уж ты пьян, черт возьми, — буркнул Боб, отпустив Сиднея. — Топай за мной. — Он оглянулся через плечо. — Посматривай за спину.

Тайный агент из бара следовал за ними, исчезая и появляясь между охваченными паникой грузчиками и пьяными матросами, выныривал из клубов серого дыма, моргая и щурясь, но полный решимости. Боб схватил Сиднея за шиворот, толкнул вперед:

— Вон впереди наша «Миртл». Как только окажемся на борту, ни хрена он уже нам не сделает. Там суверенная британская территория, вот что.

Шипящая зажигалка шлепнулась на береговую полосу в нескольких ярдах перед ними и скатилась в море. Пожарные колокола верещали, как пойманные в ловушку дети, сирены выли, как только что овдовевшие женщины, дождем сыпались раскаленные докрасна куски шрапнели, поджигая причал, утопая в воде в клубах пара. Равномерный грохот портовых батарей был упорным, но неэффективным. Снаряды разрывались высоко над налетчиками, которые шли тремя волнами. А потом вдруг исчезли.

Над городом прогремели последние взрывы, батареи смолкли, и Сидней припал на колено за дымившейся бухтой каната высотой по пояс. Боб торопился, тайный агент не отставал, заметив своего пригнувшегося убийцу лишь на секунду позже, чем надо. Сиднею показалось, что в глазах агента промелькнуло сознание своего поражения, когда он дважды выстрелил ему в голову и дважды в грудь, свалив на причал. С головой, кружившейся под действием рома, тумаков и бомбежки, нетвердо шагнул к телу, неуклюже столкнул его в гавань. Никто ничего не видел в дыму и суете.

Когда Сидней повернулся, к нему подбежал Боб с двумя серьезными с виду товарищами по команде и махнул рукой на ржавое, съеденное солью торговое судно, пришвартованное у верфи.