— Ровно на два больше, чем ты думал.

— Угу. И на девяносто восемь меньше, чем Эль Сид обещал.

Высоко над ними в пещере груда камней, которую до нынешнего дня никто не тревожил шестьдесят девять лет, улеглась на место, известняковые плиты надвинулись друг на друга, обнажив маленький прямоугольник из зубчатой стали.

Ни Ленни, ни Ник не услышали шума.

— Как по-твоему, что стало с остальными? — спросил Ник.

Ленни выпустил дым.

— До чего ты тупой, Никель, — вздохнул он. — Ничего больше не было. Эль Сид рассказал про сто ящиков, чтоб тебя разогреть, ты купился.

Глубоко в пещере груда еще чуть осела, из-под нее показалось выцветшее розовое ухо давно погребенной свиньи в том же мясницком фартуке, с той же безумной улыбкой где-то под щебнем. Движение было слишком легким, слишком тихим, чтобы его услышали за пределами шахты.

— Как считаешь, когда завтра придем за другим ящиком, может, на всякий случай еще раз залезть, оглядеться? — Ник посмотрел на Ленни.

Ленни посмотрел на него с досадой и разочарованием.

— Нет, Никель, я не полезу. Нету там ни хрена, кроме камней и трупов. Скажи спасибо за то, что имеем. Можешь мне поверить. — Он постучал себя по носу. — Ленни Нос.

Анита встретила их перед домом.

— Он уходит, — сказала она. — По-моему, держится, чтобы вас обоих еще раз увидеть. — Она дотронулась до руки Ника. — Думаю, вам надо попрощаться.

Ник кивнул, не отдернув руку.

— А вам?

Она улыбнулась, будто собиралась заплакать.

— Мы весь день проговорили. Теперь ваша очередь.

— Как я выгляжу, ребята? — слабо крикнул Сидней, когда они вошли в дом.

Гваделупе стиснула руку Ленни и выскользнула из дома. Мужчины поставили ящик на стол.

— Похоже на сцену у смертного одра у Гойи, — прокомментировал Ник.

— Николас! — упрекнул его Ленни. — До чего ж ты бесчувственный.

Казалось, будто Сидней вдыхает и не выдыхает, словно легкие вбирали в себя все, что он мог им дать.

— Я чую запах золота, мальчики? — шепнул он.

— Два долбаных ящика, мистер С., — кивнул Ленни. — Похоже, пропащее дело.

— Теперь вы понимаете, что я чувствую, — ответил Сидней одним хрипом. Потом тяжело сглотнул и нахмурился. — Два ящика? Когда я уходил, была сотня.

— Сколько бы ни было, — вздохнул Ленни. — Один из них на столе. Мы половину высыпали, все равно весит тонну, будь я проклят. За другим завтра сходим.

Сидней качнул головой:

— Ничего не пойму. Вы уверены, мистер Крик?

— Два ящика, — подтвердил Ник. — В открытом вот это торчало. — Он вытащил из кармана и протянул Сиднею алюминиевый цилиндр длиной четыре дюйма. — Тут сбоку написано: «Кое-что для Сида». Карандашом. Мы открывать не стали. Похоже на сигнальную ракету, взрывное устройство, еще что-нибудь.

Сидней взглянул на цилиндр, а потом на Ника.

— Глупый сукин сын, — заключил он. — Это футляр для сигары. — Он протянул цилиндр обратно. — Откройте.

Ник открутил кончик, и комнату наполнил богатый вкусный аромат кубинского табака. Он стукнул о ладонь цилиндриком, откуда выскользнула сигара, а в руку высыпались крошки старого табака. Сигара была обернута трехдюймовой бумажной полоской. Ник вручил Сиднею то и другое.

— Сигара в записку завернута, — сказал он.

— Вижу. Посветите, дайте очки и ручку, — велел Сидней. — Мистер Ноулс, позвольте подписать ваш экземпляр завещания.

Ленни исполнил короткое представление, изображая, будто забыл о наследстве: на минуту задумался и покачал головой.

— Не беспокойтесь, мистер С., — сказал он. — Я ведь не ради денег.

— Знаю, мистер Ноулс. Вы старались ради дома, и я прошу прощения за недопонимание. Теперь дайте сюда завещание, черт побери, пока не слишком поздно. — Он нацарапал подпись дрожащей рукой и вернул документ, взглянув при этом на Ленни пожелтевшими глазами. — Спасибо за помощь, мистер Ноулс.

— Всегда рад, мистер С., — пробормотал Ленни.

— Я хочу, чтоб вы похоронили меня в могиле на краю участка. Анита знает где. Там закопано еще золото, но оно для нее.

Ленни кивнул:

— Правильно, мистер С.

— Прежде надо, чтобы меня врач осмотрел.

Ленни нахмурился:

— Не поздновато ли?

Сидней вздохнул:

— Дурак чертов. Для официального утверждения завещания требуется свидетельство о смерти. Анита знает, что делать.

Ник поднес ближе лампу, протер очки краем футболки и надел их на Сиднея. Ленни срезал кончик сигары, разжег от свечи, сморщился, пробуждая к жизни старый табак.

— Ну и гадость, — задохнулся он, передавая старику сигару.

Сидней несколько раз затянулся, поднес к свету записку.

— От Фрэнка Кобба, — сказал он, читая с улыбкой. Потом фыркнул, зажав в углу рта сигару, торчавшую каминной трубой. Фырканье перешло в кашель, глаза наполнились слезами, потом послышалось хихиканье. Последние янтарные искры жизни сверкнули в глазах Сиднея, который, перечитывая бумажку, внезапно взорвался неудержимым смехом, задыхаясь и кашляя, отчего старые кости содрогались как бы в туберкулезных конвульсиях. Затянулся сигарой, тряхнул головой, перечитал в третий раз, тряся плечами, словно ничего смешней в своей жизни не видел. Завывая от хохота, запрокинул голову, прикусил губу, стараясь сдержаться, чтобы объяснить, и никак не мог, заражая смехом остальных.

Через секунду все трое беспомощно покатывались, проливая слезы на грязные щеки. Ник, задохнувшись, зажал рот рукой и посмотрел на Ленни.

— Над чем мы смеемся? — спросил он.

— Будь я проклят, если знаю, — с трудом выдавил Ленни. — Спроси Эль Сида.

Но было уже поздно. Эль Сид умер.