— Заберите, — сказал он. — Заплатите завтра, когда получите карточки. Вас раньше фотографировали, сеньорита?

Изарра покачала головой.

— Это не трудно, — объяснил фотограф. — Видите вот тут стеклянный глазок? Смотрите прямо в него, стараясь оставаться такой же милой и хорошенькой, как сейчас, а потом будет яркая вспышка. И все. Готовы?

Снаружи низко взвыла сирена воздушной тревоги, вой прокатился над крышами, быстро переходя в резкий предупредительный вопль. Сидней с опаской выглянул на улицу, видя, как полицейские из ударного батальона и клиенты выскакивают из бара под заполнявший воздух рев приближавшихся самолетов.

— Не беспокойтесь, — сказал фотограф. — Это итальянцы с базы на Майорке. Прилетают каждый день в это самое время, бросают зажигательные бомбы на доки. А город никогда не бомбят. Теперь улыбнитесь в большой стеклянный глазок, сеньорита. Готовы? Раз, два, три…

На улице сверкнула яркая вспышка, за ней послышался глухой удар, поднялась туча пыли, посыпались осколки.

— Никогда так раньше не делали, — хладнокровно заметил фотограф. — По-моему, нам лучше укрыться.

Портовые артиллерийские батареи дали залп, добавивший басовый ритм к вою сирен и нестройному реву авиационных двигателей. Огромный двухмоторный бомбардировщик с раскрашенными под леопарда крыльями пронесся над головами, из его брюха сыпались серебристые зажигалки, скатывались по крышам, срабатывали в водостоках. Сидней увидел, как одна упала на балкон, где до пояса голый мужчина схватил швабру, смел бомбу на землю. Она взорвалась бриллиантовой белизной, пламя охватило платан, по улице пронесся огненный ветер. Сидней с Изаррой и фотографом прятались в дверном проеме, пока бомбардировщики проносились ливнем и градом.

— Никогда раньше такого не делали, — недоверчиво повторил фотограф, запирая студию. — Что мы им плохого сделали? Слушайте, приходите завтра, продолжим. Смешно сниматься на память при таких помехах. Я камеру домой унесу. Спокойной ночи, желаю удачи.

Бомбардировщики не вернулись, и Сидней с Изаррой сквозь огонь, крики и колокола, разносившиеся по всей Таррагоне, вернулись в гостиницу ужинать.

Позже, когда он задремал в кресле с фляжкой Сименона в руке под сумасшедшие вопли в ночном, объятом ужасом городе, он почувствовал на щеке мягкую ладонь. Испуганно вытаращил глаза на стоявшую рядом Изарру.

— Я боюсь, — прошептала она.

Сидней взял ее за руку.

— Не ты одна, — сказал он.

— В Англии тоже так?

Он притянул ее к себе, нежно поцеловал в лоб.

— О нет, Изарра. Ничего подобного.

На следующее утро они проснулись поздно, и Сидней только-только успел забежать в ателье до закрытия на обед.

— Не могу взять с вас деньги за это, — проворчал фотограф. — Смотрите.

Снимок был сделан в тот самый момент, когда на улице вспыхнула бомба, поэтому Изарра смотрела не в объектив, а вправо, вспышка отражалась в испуганных глазах.

— Приходите утром в понедельник, сниму вас обоих, три фото за восемь песет.

— Не могу, — сказал Сидней. — Меня уже не будет.

Ниже по улице булочник посмеялся над ним, когда он спросил хлеба.

— Парень, ты слишком долго пробыл на фронте, — сказал он. — Если тебе нужен хлеб, приходи в шесть утра. К девяти уже все разбирают. Не слышал, что муки не хватает? Видно, получал в армии самое лучшее, а для мирных людей сейчас время чертовски поганое.

Куда бы Сидней ни ходил, везде слышал то же самое, поэтому вернулся в номер с пустыми руками.

— Не волнуйся, — сказала Изарра. — Проживем один день без еды. Расскажи мне побольше про Англию.

Сидней лег на кровать, положив голову к ней на колени.

— У нас всегда полно продуктов, — начал он, — и хлеб можно купить целый день. Мясо всяких сортов, птица, дичь, рыба по пятницам.

— А еще?

— Дома с соломенными крышами. Они как тростниковые и не протекают.

— Знаю, в Англии часто идут дожди.

— Чаще, чем здесь, точно. Это хорошо для рыбы. Она поднимается ближе к поверхности.

— Любишь рыбачить?

— Никогда особенно не увлекался, но охотно занялся бы.

— Мы поженимся, когда приедем в Англию?

— Господи помилуй! — охнул Сидней и сел. Взглянул в зеленые глаза. Она смотрела прямо на него, закусив губу. — Тебе этого хочется? — спросил он.

Она кивнула.

— Нелегко быть женой егеря.

— Ну и пусть.

— Тебе придется разводить фазанов, потрошить кроликов.

— Это не трудно.

— Вести хозяйство, растить детей.

— Я буду тебе хорошей женой, Сидней Стармен.

— Тогда так мы и сделаем! — Он крепко ее обнял и поцеловал. — Решено. Прошлой ночью была наша помолвка. Поженимся в Сент-Джайлзе, как только вернемся.

Из гостиницы вышли в пять. Сидней заплатил за два дня вперед, поэтому свидетели могли подумать, что они просто отправились погулять. День в Таррагоне не слишком подходил для экскурсий. Если не считать маленьких отрядов ударной бригады, рыщущих патрульных карабинеров, крадущихся машин тайной полиции без опознавательных знаков, город казался пустым, и вместо легкой безопасной дороги к морю, как воображал Сидней, находиться на улицах неожиданно стало опасно.

— Далеко идем? — спросила Изарра. Хоть она была молодая, зеленая — чувствовала беду.

— До следующего переулка, — пробормотал Сидней. — Там побежим, будто черти за нами гонятся.

Следующий переулок попался не скоро. Мимо медленно проплыл автомобиль — черный «ситроен» 1933 года, остановился впереди в нескольких ярдах.

— Вот сволочь, — пробормотал Сидней.

Дверцы открылись, вышли двое мужчин — один худой, небритый, другой толстый, лоснящийся. Сидней отметил, что ни один не ждет неприятных сюрпризов. Худой раскуривал сигарету, толстый держал руки в брючных карманах.

— Документы, — звонко окликнул тощий игривым тоном, когда они проходили.

— Есть, сэр, — кивнул Сидней, подражая самому грубому акценту Кобба, с каким тот говорил по-кастильски.

Тощий полицейский с любопытством взглянул на него.

— Американец? — Игривость в его тоне исчезла.

— Да, сэр, — подтвердил Сидней.

Толстый шагнул к Изарре.

— Почему вы так нервничаете? — спросил он.

— Я не нервничаю, — беспокойно ответила Изарра.

— Предъявите документы.

Тощий разглядывал удостоверение Сиднея.

— Не годится, — сказал он. Уловил движение, шорох одежды, заметил испуганных голубей, сорвавшихся с подоконника, почуял какой-то знакомый запах, увидел яркое синее небо и умер, не услышав выстрела.

Сидней обернулся, наставив «люгер» в вытянутой руке прямо в лицо толстого полицейского. Тот поднял руки, широкий браслет золотых часов скользнул по предплечью, рот открылся скорей удивленно, чем испуганно, когда пуля с хрустом вошла под левой ноздрей и вышла в брызгах крови и осколков костей перед правым ухом. Он попятился на четыре шага назад и упал на колени, вращая глазами. Сидней послал в лоб вторую пулю, сбив с лысого черепа зеленую широкополую шляпу. Затем повернулся, схватил Изарру, вдруг услышав ее громкие крики.

— Ничего, — сказал он со звоном в ушах. — Он скучал бы по своему партнеру и жену его себе бы забрал. Пошли.

В трехстах ярдах впереди приближался отряд любопытствующих карабинеров, как бы сомневающихся в фактах. Сидней повернул назад, таща Изарру вниз по той же улице. Когда они пробегали мимо гостиницы, администратор беседовал с фотографом, оба остановились, разинув рты, глядя на своих летевших клиентов. Через секунду выскочил ударный отряд, громко топая в ботинках по булыжникам.

— Через парк! — крикнула Изарра.

— Там не спрятаться, — пропыхтел Сидней. — Держись на тротуаре. Сюда! — Они бежали по узкому вонючему callejone, [103]вымощенному скользкими от отбросов камнями. Даже здесь коммунисты заклеили стены своими плакатами, и оборванные края пропагандистских лозунгов задевали локоть бежавшего Сиднея. — Вниз! — выдохнул он. На близлежащих улицах раздавались свистки, военные пытались расставить кордоны, в темных дверных проемах возникали встревоженные лица с открытыми ртами. — Дома сидите! — рявкнул Сидней. — Фашистские парашютисты! — Он толкнул Изарру в другой тесный закоулок, распугав кошачье семейство. Притормозил в конце, пригладил волосы, поправил одежду, взял девушку за руку и вышел на соседнюю улицу. Пьяница, сидевший у запертой двери собственного дома, стыдливо отвернулся.