И теперь танцевали уже не куклы, а живые создания. В вечерней темноте они казались больше. Они словно жаловались и пели вместе со скрипкой. Бесконечно осторожно куклы прикоснулись друг к другу — дальше они уже танцевали вместе, приникнув друг к другу, как два заблудившихся в лесу ребенка.

Еще не уверенный в успехе, Петронио боялся взглянуть на зрителей, но, услыхав, как мальчик шикнул на беседующих секретарей, он понял, что номер удался. И продолжал играть, удивляясь самому себе. Из его скрипки вдруг полились незнакомые мелодии, мелодии, которых он даже не знал, старинные, красивые, пленительные. Синьор Джакомо и Роберто тоже были в ударе — так замечательно куклы у них еще никогда не танцевали. Словно эти две одинокие танцующие фигурки наконец-то оказались там, где им положено быть, словно на шумных многолюдных площадях им было неуютно. Здесь же они были дома.

А в скрипку Петронио и в самом деле вселился дух — он повелевал артистом, повелевал зрителями.

Петронио стало жарко.

Потом характер музыки изменился, и марионетки исполнили забавный танец с большими прыжками, они почти летали по воздуху.

Дети засмеялись, осторожно, негромко. Они сползли на краешки стульев, чтобы быть поближе к сцене, к этим двум белым фигуркам.

Петронио взглянул на графиню и увидел, что она плачет.

Когда дети начали хлопать в такт музыке, он понял, что пора заканчивать номер. Сыграв еще раз быструю танцевальную мелодию, он опустил скрипку. Куклы на сцене раскланялись и снова стали серьезными и грустными.

После этого Петронио извлек из повозки куклу-шута и принес ее на террасу, не скрывая нитей и креста, к которому они крепились. Он встал на один из дорогих стульев и заставил куклу ходить по террасе, кувыркаться и кривляться. И даже говорить — дети видели, что говорит за нее он сам, но это уже не имело значения. Теперь марионетки были живые. Синьор Джакомо и Роберто тоже пришли на террасу со своими куклами и разыграли на террасе импровизированный скетч, стоя на стульях, которые гувернантке и секретарям пришлось освободить для них. Дети громко смеялись.

— Еще, еще! — умоляли они. Артисты сыграли пьеску про богача, который умер от обжорства. Потом детям показали всех кукол, позволили подержать их в руках, попрощаться с ними. После этого гувернантка увела близнецов спать.

Графиня дель Ветро подошла к трем артистам. Она уже взяла себя в руки, и лицо у нее было спокойное. Но в глазах плясали искорки.

— Большое спасибо. Вы доставили нам огромное удовольствие, — сказала она и повернулась к Петронио. — Вы прекрасно играли. Прекрасно. Ваши мелодии… они как будто что-то рассказывали.

Петронио молча наклонил голову.

Графиня пожелала артистам доброй ночи, последний раз взглянула на них и быстро ушла.

Слуга показал приготовленные для них комнаты.

— Ты замечательно играл сегодня, Петронио, — сказал синьор Джакомо. — У нас пальцы двигались сами собой, когда мы водили марионеток. Это было очень…

— Покойной ночи, синьор, — перебил его Петронио.

— Да-да, покойной ночи, — ответил Джакомо.

Петронио открыл дверь и вошел в маленькую комнату, отведенную ему для ночлега. Он уже много лет не спал в комнате один и хотел поскорее лечь, а потому зажег лампу и начал раздеваться.

— Неплохо, — проговорил вдруг чей-то голос.

Петронио вздрогнул и обернулся. Возле закрытой двери спиной к нему стоял какой-то человек — должно быть, слуга.

— Я и не слышал, как вы вошли, — сказал Петронио. — Простите, сударь, я, наверное, ошибся дверью?

— Нет-нет, ты не ошибся. — Пришелец сделал несколько шагов и сел на кровать. — Ты не ошибся.

Он замолчал. При слабом свете лампы Петронио в растерянности смотрел на него. Гость был высокий, широкоплечий, невозмутимый. Разглядеть его лицо Петронио не мог, оно казалось каким-то стертым, неясным.

— Почему… э-э… — начал Петронио. — Чем могу служить?

— Великолепно, — сказал гость странным голосом. — Первоклассное исполнение, должен признаться.

— Большое спасибо…

— Я сам тоже музыкант. Скрипач. То есть был в свое время. — Он улыбнулся.

— Ну, я бы не назвал себя музыкантом, — признался Петронио. — Просто играю немного, когда хочется.

— Нет, ты музыкант, — сказал гость. — Один из тех, кого будут помнить.

— Спасибо на добром слове. Вы и в самом деле считаете, что дети и графиня… что они будут помнить мои мелодии?..

— Я говорю не о них. — Гость повернулся к Петронио, но черты его лица по-прежнему оставались нечеткими. — Не знаю, запомнят они этот вечер или забудут, хотя он, безусловно, достоин того, чтобы его запомнили. Но я говорю о другом. Петронио Вителлотеста… о тебе будут помнить и через много лет после того, как ты умрешь и исчезнешь.

— Вы преувеличиваете. — Петронио невольно засмеялся.

— Нет, я знаю, о чем говорю. На тебя есть особые виды.

Петронио смутился. Помолчав, незнакомец мрачно сказал:

— Я был музыкантом у графа Лоренцо дель Ветро. Придворным музыкантом.

— Правда? — Петронио ничего не понимал.

— Однажды граф Лоренцо в гневе разбил мою скрипку. Я играл серенаду его жене… Это было совершенно невинно, у графа не было причины сердиться. Графиня была очень молода, намного моложе графа. Вот он и подумал… Зачем только он сломал мою скрипку! Конечно, графиня Лаура была такая красивая. И такая грустная. Мне хотелось немного развеселить ее. И может быть… Но он не должен был ломать мою скрипку!

— Почему же вы остались у него в доме? По-моему, у вас были все основания уйти сразу же после того, как он разбил ваш инструмент.

— Но именно из-за этого я и остался. Меня прервали посреди серенады. Посреди… В ту минуту, когда меня прервали, графиня должна была… Я не мог уйти, не закончив серенады.

Петронио не совсем понял услышанное, но спросил:

— И давно все это было?

— Годы идут.

— Так мы с вами должны вместе провести ночь в этой комнате?

— Если хочешь.

— Что?

— Если хочешь, я останусь. Я очень благодарен тебе.

— Простите… Объясните мне, пожалуйста. Вы присутствовали на представлении?

— Я был духом твоей скрипки, — ответил гость. — И по-моему, ты неплохо сказал об этом.

Петронио открыл рот. Потом закрыл. Гость продолжал:

— Я подумал: прекрасно! В его скрипке будет жить дух. — Он засмеялся.

Петронио в изумлении смотрел на гостя.

— А этот граф… Лоренцо дель Ветро… — начал он неуверенно.

— Грубый человек. Если б он удовлетворился тем, что перерезал мне горло. Но он к тому же разбил мою скрипку. Разбил на глазах у меня и молодой графини об одну из колонн в зале… Это было еще в старом замке, тогда они жили там. Понимаешь, он разбил ее, даже не дождавшись, чтобы умолк последний звук…

— Какой ужас! — тихо сказал Петронио.

— Это было неблагородно с его стороны. С тех пор я и брожу здесь, следую за семьей, за его кровью, так сказать…

— Говорят, это из-за вас все дель Ветро такие суровые и мрачные? — осмелел Петронио.

— Ложь, — ответил призрак. — Я существо покладистое и мирное. И даже не показываюсь им, во всяком случае последние десятилетия. Напротив, именно своенравие и холодная жестокость дель Ветро лишили меня свободы. В этом доме нет радости. Здесь никогда не бывает музыкантов, с помощью которых я мог бы доиграть мою серенаду до конца. Таких, как ты. Только сегодня вечером мне это удалось.

— Я очень польщен…

— Можешь называть меня Микеле, — сказал призрак. — Так меня звали при жизни.

— Это большая честь для меня, синьор Микеле.

Петронио не знал, как следует разговаривать с призраками. Он смотрел на серый плащ гостя, на стоптанные сапоги, на его лицо — теперь оно было видно лучше — с тонкими чертами, красивыми и правильными. По мнению Петронио, это был очень симпатичный призрак.

— Понимаешь, — сказал призрак, — возможно, именно из-за того, что граф Лоренцо убил меня на глазах у своей жены, сломав перед тем… Возможно, именно из-за этого дель Ветро и стали такими холодными, такими немузыкальными. Мое постоянное присутствие тоже, безусловно, сыграло свою роль. А может, все наоборот — кто скажет, где тут причина, а где следствие…