Они протиснулись в магазин, где потихоньку выстраивались послеобеденные очереди. И Торстену показалось, будто мир вокруг изрядно просветлел.

— Так вот, повторяю, — сказал Торстен. — Дела у меня в полном ажуре. Да-да.

Очередь впереди буднично вилась длинной змеей. Слава Богу, нет таких, кто вечно выдрючивается.

— Слышал уже.

— В полном ажуре. Точно говорю. Но все ж таки не случайно, что навести порядок в делах иной раз трудновато. А вот чего я не припомню, так это чтоб у меня, как говорится, был порядок в жизненных обстоятельствах. Вечно то в одном недостача, то в другом. Когда на фабрике «Экебю» работал, все было вполне путем. Денег в пятидесятые годы хватало. Я тогда и дом купил, и машину. Пятидесятые — время по-своему хорошее. Народ слушал радио, а по воскресеньям катался на автомобилях по всей округе. Но еще раньше я потерял сына. Хороший был мальчик, послушный, большие надежды подавал. Так нет же, возьми и свяжись с этими, что на мотоциклах гоняли. Ну и…

— Ужас, — сказал Стиг.

— Да, правда ужас. Жена после этого сама не своя стала. Будто потеряла себя. Ходила и делала все, как раньше. Но думала вроде бы совсем о другом, душой была не здесь. Понимаешь, о чем я?

— Иной раз люди впрямь теряют себя. Я видел такое.

— Со временем стало совсем невмоготу. Словно говоришь с золотой рыбкой в аквариуме.

— А знаешь, золотых рыбок нельзя держать в одном аквариуме с другими рыбками.

— Нет, впервые слышу.

— Они жабрами аммиак выделяют. Другим рыбкам это во вред.

— Надо же, а я и не знал.

— Но это чистая правда.

— Давай возьмем три бутылки, чтоб с запасом.

— А денег-то хватит?

— Само собой. Я же сказал, со счетами у меня полный ажур.

— Ну и бардак, — сказал Стиг.

И в чем-то он был прав.

В доме по-прежнему ни души. Наверху — трудно сказать, где именно, — постукивало от ветра окно. Странно вообще-то, потому что Торстен не припоминал, чтобы раньше слышал этот звук. Правда, и ветер усилился, когда день начал разгуливаться. Сейчас, так сказать в присутствии гостя, ванная впрямь являла собой жуткое зрелище — весь пол завален кучами битой плитки. Вдобавок без кранов стало пустовато. Он и сам не мог взять в толк, почему, придя сюда, вообразил, что работы здесь всего ничего.

— Давай, что ли, мусор вынесем, — сказал Стиг. — Ведь шагу ступить нельзя, того гляди, ноги переломаешь. Тачка и лопата найдутся?

— Не-а, — отозвался Торстен. — Я уже думал насчет уборки, но ничего не нашел.

— Сперва маленько наведем порядок, а там и водочки не грех испить. Ты, пожалуй, бери ведерко и займись раствором, а я с мусором разберусь.

Стиг исчез; Торстен даже не успел спросить, как он, черт побери, намерен с этим разобраться. Что ж, коли так, надо впрямь пойти на кухню, набрать в ведерко воды. Невольно он заметил, что ужас как наследил повсюду. Ну и ладно, какая разница. Так и так придется сперва навести порядок, а уж потом класть плитку. Однажды ему довелось работать в доме вроде вот этого, и тамошняя хозяйка каждый раз заставляла его снимать у порога башмаки. Вспоминать и то неприятно. Было это где-то в Бергсбрунне, он тогда чуть не рехнулся, ведь приходилось поминутно ходить за материалом. То снимай башмаки, то сызнова надевай! Под конец он готов был удавить чертову бабу. Но ведь не удавишь по правде-то.

Так, теперь, кажись, все, что нужно, есть. Цемент, затирка. Найти бы еще чем размешать — и порядок. Натаскать плитки и снять упаковочную проволоку тоже занятие муторное; а он еще на складе здорово выдохся. Лучше подождать Стига. Господи, это ж надо — проповедником был! Да еще и лекции про вегетарианство читал! Вправду ли он человек вполне надежный или из тех прощелыг, что норовят наврать с три короба, — вот в чем вопрос.

Пустив из кухонного крана тонкую, ровную струйку, Торстен подставил под нее ведро и принялся яростно мешать раствор рукояткой метлы, причем даже не потрудился отцепить эту самую метлу. Консистенция должна быть однородная. Это у него по-прежнему в пальцах, и секунду-другую он наслаждался собственной сноровкой. Потом закрутил кран и тотчас услыхал где-то рядом странные звуки, которые невольно заставили его вздрогнуть. Вспомнилась запертая дверь и странная бумажка с надписью «Софи К.». Хотя она тут наверняка ни при чем?

Может, начальник здешний явился наконец, надумал взяться за дело, а то ведь забросил тут все? Хотя навряд ли. Ну да что толку гадать — пора пойти и выяснить, что там такое. В этом треклятом доме все возможно.

Но, войдя в ванную, он видит всего-навсего Стига, который бодро орудует крепкой лопатой, грузит плиточные осколки и пыль в солидную старомодную тачку. Вторая лопата стоит прислоненная к тачке.

— Ну-ка, берись за работу! Водку и колбасу я в холодильник определил. Вот вывезем мусор и хлебнем винца с хлебцем. А ты молодец, гляжу, раствор заготовил.

— Черт подери, где ж ты раздобыл тачку и лопаты?

— Чего проще. К соседу зашел. Хороший мужик, пенсионер. Зовут его Таге Петтерсон, бывший конторщик, в Газовой компании работал. Нынче, понятно, силенок уже маловато. И инструментом своим он нечасто пользуется. Но содержит все в лучшем виде, ничего не скажешь. В сарае полный ажур. А вот садик свой он, по всему видать, маленько подзапустил. Правда, жена у него в больнице лежит. И давно.

— Вот как.

— Вообще-то он очень удивился, когда услышал, что мы тут работаем. Говорит, с весны никого в этом доме не видал. Вроде неувязка какая-то с разрешением на перестройку. Петтерсон божится, что владелец в Стокгольме живет. Только он небось смылся от банкротства. Недвижимостью спекулировал, знаешь ли. Теперь, поди, сидит себе на Мальорке, на Багамах или еще где. А сам Петтерсон обрадовался, как увидел, что тут снова работать начали. Ремонт-то собирались еще летом закончить. Отделать стильный домишко на одну семью. Когда он сюда приехал, тут жили четыре семьи с кучей ребятишек. А после дом вроде некоторое время пустовал.

— Н-да, веселенькая история.

— Куда уж веселей. Что хорошего-то, когда дело стоит? Матушка моя правильно говорила: где нет движения, там рукой подать до развала.

— Одни мы с тобой тут только и копошимся.

— Ладно, бери-ка вторую лопату и давай ликвидировать бардак, а после тяпнем по маленькой и закусим колбаской.

Торстен отчаянно закашлялся — ох и пылища, столбом стоит. Тачка тяжеленная, чуть пуп не надорвал, пока через порог перетащил. Черт, куда бы их свалить, обломки-то? Он приметил подходящее местечко возле большого упаковочного ящика (наверно, от холодильника и морозилки) и вывалил мусор прямо в грязь. Кашель никак не унимался. А вот погодка определенно прояснилась, уже приятно. Вместо мрачного ноября опять словно бы начало октября; воздух чистый, прозрачный, как бывает в Упсале только в иные осенние дни. На деревьях кое-где еще трепещут уцелевшие листочки — ни дать ни взять золотые монетки. Обломки они вывозили по очереди, всего вышло шесть доверху нагруженных тачек. Удивительно, сколько мусора получается, как собьешь плитку со стен. Стигу-то ничего. А он, Торстен, приустал. Но хлебнул водочки и взбодрился. Водка быстро проникла во все закоулки организма, и сердце забилось ровнее.

Пили они из крышек Торстенова термоса. Не больно чистых, но под водку в самый раз.

— Колбаски? — спросил Торстен.

— Ага, — кивнул Стиг. — Если б не этот окаянный Бромстен, и я бы, глядишь, сидел сейчас на Мальорке или на Багамах.

— А кто это — Бромстен?

— Конечно, откуда тебе знать, кто такой Бромстен. Ну и хорошо. А вот мне он здорово насолил.

— Похоже на то.

— В свое время я держал транспортную контору, целых три грузовика, — сказал Стиг. — Работа канальская, но и веселая. И деньги я зашибал неплохие. Даже чуть не обзавелся женой, которую ожидало большое наследство — два крупных гравийных карьера в Осене, в Сурахаммаре. Такие карьеры уже тогда, в конце пятидесятых, стоили миллионы. Сам понимаешь, какие были цены на гравий и песок при тогдашнем размахе строительства, ведь куда ни посмотри — кругом что-то строят. Помню, Бромстен как-то подвел меня к самому краю большого карьера (песок так под ногами и зашуршал, вниз посыпался) и говорит: «Этот карьер стоит миллионы». Да, так и сказал, слово в слово.