Токо вздохнула.

– Значит, погибший случайно оказался полицейским?

– Именно так. Двадцатипятилетний постовой. Потом прочитал о нем в газете. Четвертый дан по дзюдо. По утрам он бегал, тренировался. Та же привычка, что и у меня. Наверное, не будь он полицейским, не стал бы смотреть, как горит автомобиль, а смылся бы побыстрее.

Пепельница была доверху набита окурками, но Токо вынула из пачки новую сигарету.

– Получается, взрыв – результат случайного стечения обстоятельств. Почему же ты не пошел с повинной? Тебя бы не стали судить строго. Ты нарушил всего лишь правила дорожного движения. Тебе бы не дали никакого срока, в худшем случае – условный. Ты же ничего не знал про бомбу. И Кувано обвинили бы не в убийстве, а в повлекшей смерть преступной оплошности.

– Может быть, – ответил я. – Я думал об этом. Мы целый день после случившегося мотались с ним по кафешкам на Синдзюку и ломали голову, что нам делать. Но Кувано никак не мог прийти в себя. Для трезвого решения требовалось время. Вот я и убедил его. Чтобы он уезжал, как планировал. А если решит сдаться, то ему достаточно обратиться в японское посольство в любой стране. И тогда, получив от него сигнал, я тоже приду в полицию с повинной.

– Он так и не сдался?

Я молча кивнул.

– Ты не испытывал к нему ненависти?

Я хотел налить виски в стакан – моя бутылка была уже пуста. Я открыл новую, которую поставила мне Токо.

– На мне тоже лежит часть ответственности за произошедшее. А он, мгновенно оценив ситуацию, спас ребенка. Мальчишка остолбенел в прострации. Если бы Кувано не повалил его, тот бы погиб или получил тяжелые ранения. Я же и пошевелиться не смог. Разве я имею право его ненавидеть?

Токо встала и открыла окно. Оглянулась и сказала:

– У твоей истории есть урок.

– Какой урок?

– Если держать тормоза в порядке, можно обойтись без сентиментальных воспоминаний.

Я улыбнулся:

– Это точно.

Она была абсолютно права.

Через открытое окно выветривался дым, скопившийся в комнате. На смену ему приходил свежий холодный воздух.

– Повезло ему. Так и не поймали.

– Тогда система расследований за рубежом была недостаточно развита. Деятельность Красной Армии [42]стала привлекать к себе внимание позже. За год до этого угнали самолет «Ёдо», [43]это происшествие взбудоражило всю страну. Во второй половине того же года отдельные группировки начали целенаправленную борьбу, проводя серии взрывов. В декабре взорвалась рождественская елка на Синдзюку. [44]Кувано купил билет до Лондона, наверное, поэтому его не удалось разыскать ни полиции, ни через Интерпол.

– А чем занимался ты?

– Да разным. Пришлось поработать и в не совсем легальных местах.

– Неплохо тебе удалось скрываться.

– До сих пор – да.

– А теперь опять превратился в объект пристального внимания.

– Похоже, что так. Но хочу тебя предупредить, органы безопасности основательно покопались в нашем с Кувано прошлом. Думаю, и о моих отношениях с твоей матерью им известно.

– Мама умерла, – сказала она. – А ты, как и прежде, продолжаешь бегать.

– Может, ты и права. Но я собираюсь не только убегать, но и догонять. Я найду того, кто убил Юко и Кувано.

Токо посмотрела на меня. В ее глазах читалось удивление ребенка, который в первый раз увидел в зоопарке необычное животное.

– И откуда у тебя появляются такие странные мысли?

– Кувано был моим единственным другом. А Юко – единственная женщина, с которой я жил вместе.

Она смотрела на меня не отрываясь. И наконец произнесла:

– Что-то мне тоже выпить захотелось.

– Выпей.

Она встала и действительно принесла еще один стакан. Налила виски до краев и поднесла стакан к губам. Она пила виски не разбавляя, но помногу. Я же пил совсем по чуть-чуть и мог продолжать до бесконечности.

– А ты не хочешь поручить все полиции? Что ты один можешь сделать?

– Не знаю. Но хочу попробовать.

– Так же как вы пробовали заняться студенческой борьбой? Опять начнешь игру, в которой победитель известен?

– Может, и так.

Я отхлебнул виски и продолжил:

– Теперь мой черед задавать вопросы. Ты не знаешь, почему твоя мать вчера оказалась в парке?

Она опять потянулась к стакану. Содержимое его значительно уменьшилось. Я вспомнил, как пила Юко. Не могла и кружки пива выпить. Тут же становилась красная как рак.

– Я же сказала тебе, что говорила полиции. Не имею ни малейшего понятия. Но теперь поняла: она с тобой хотела встретиться. Раз она знала, где ты живешь, то могла быть в курсе и твоих привычек.

Я думал об этом. Вполне возможно. Действительно в последнее время я стал весьма неосторожен.

– Но если так, почему она не пришла ко мне в бар?

– Наверное, хотела разыграть случайную встречу.

– Ты сказала, она нашла меня около двух лет назад. Довольно большой срок.

– Я же тебе говорила. Женская гордость. А может, были и другие причины.

– Ты упоминала, что она рассказывала тебе о своем прошлом и о нас. А обо мне нынешнем?

Она покачала головой:

– Нет. Только истории из прошлого. Даже если она собиралась предпринять какие-то действия, меня она в них не посвящала.

– А когда вы общались в последний раз?

– Ты вопросы задаешь не хуже следователя. Ну да ладно. Она звонила мне в четверг, три дня назад. Не по делу, а поболтать. Мы ведь были как подруги. Она достаточно часто звонила мне. И я ей. В тот раз мы обсуждали перспективы коалиционного правительства. Тебе интересно ее мнение?

– Нет, – ответил я. – А больше ни о чем не говорили?

– О тебе.

– В каком плане?

– Я подрабатываю моделью. Знаешь компанию «Санрайз про»?

– Не знаю.

– Крупная компания в модельном бизнесе. Мой менеджер решил заняться шоу-бизнесом. И выбор пал на меня. Идея такая: раскрутить вокалистку с группой. Я решительно отказалась. Рассказала маме. Если у меня нет способностей, зачем себя насиловать? Мы заговорили о музыкальном слухе, и тут мама сказала, что знала одного человека, у которого дела со слухом обстояли крайне плохо. То есть тебя. «Никогда никого не встречала, у кого слух был бы хуже, чем у мужчины, с которым я когда-то жила». Я вздохнул.

– Что еще?

– Больше ничего. Разговор о тебе часто заходил именно так, был бы повод. Другими словами, она постоянно думала и помнила о тебе. Понятно?

Я продолжал расспрашивать Токо, какие еще касающиеся меня темы они обсуждали с матерью. И хотя разговор шел обо мне, его детали терялись в лабиринтах моей памяти. Оказывается, Юко помнила даже название сакэ, которое я притащил на ночной сеанс в кино. Выяснить удалось немного. Одно понятно – она лишь описывала подробности нашей жизни. Что она при этом думала, общая картина ее мыслей оставалась за кадром. Токо и сама это признавала.

Я изменил содержание вопросов:

– Твоя мама где-нибудь работала?

– В агентстве переводов. Офис находится неподалеку от Аоямы, где она жила. Мама свободно говорила на нескольких языках. Работала синхронистом на международных конференциях и симпозиумах, переводила ответственные коммерческие переговоры. Агентство открылось недавно, но развивалось быстро.

– А твой отец работал в МИДе.

– Мать сосватали отцу. Сразу после того, как она рассталась с тобой. Частый случай – выдать дочку политика за аппаратного работника. Ты понял, почему такая женщина, как мать, смогла согласиться на подобное?

Я покачал головой.

– Мне кажется, я догадалась.

– О чем?

– Она согласилась из-за тебя.

– Из-за меня?

– По-моему, я поняла и то, почему она ушла от тебя. Там, где ты, нет места другому человеку. Ты заперся в самой тесной каморке мира. От которой все держатся подальше. Осознав это, мама разочаровалась.

Только я хотел прокричать: «Подожди со своими выводами», как раздался телефонный звонок. Не выпуская стакана из рук, она взяла трубку радиотелефона. Односложно сказала: