— Это как-то связано с Витторе, да? — спросил я.

— Нет!

— Ты врешь!

— Нет! — взвизгнула она. — Нет! НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Витторе поднял голову и улыбнулся мне.

В ночь полнолуния я выскользнул из-за стола, пока Септивий читал «Чистилище» Данте, и пошел на конюшню. Конюхи еще ужинали в столовой для слуг. Я залез на кучу соломы под самой крышей, где Витторе устроил себе лежбище, и затаился. Вокруг меня висели амулеты и талисманы, в ноздри снова ударил странный запах, от которого клонило ко сну.

Наверное, я уснул, потому что меня разбудили приглушенные голоса. Во тьме еле видно мерцал огонек свечи. На соломе спиной ко мне сидели несколько человек и пили из чаши, передавая ее по кругу. Витторе сидел к ним лицом, лаская кого-то у себя на коленях. Он тихо разговаривал с этим кем-то и поглаживал по спине, как котенка. А потом поднял так, чтобы все увидели — не котенка, а жабу! Значит, он все-таки был incantatore  [53]. Колдун! И это бесовский шабаш. Я хотел немедленно сообщить Федерико, но потом все-таки решил остаться, поскольку никогда раньше не видел таких сборищ.

Мужчины и женщины по очереди наклонялись и лизали жабу. Мне доводилось совершать грехи, за которые Господь меня осудит: например, за то, что я трахнул овцу, — однако никогда в жизни я не лизал жабу! Через пару минут один из мужчин встал и заскакал по конюшне так, словно в него вселился дьявол. Это был Томмазо. Вот дурак! Затем поднялись и остальные, стуча ногами, как новорожденные телята. Они пытались куда-то идти, но пространство было такое маленькое, что они постоянно натыкались друг на друга. Одна женщина кружилась и кружилась, пока не упала с широко открытыми глазами и судорожной улыбкой на губах. Кто-то из мужчин воздел руки над головой и закричал. Витторе с такой силой зажал ему рот ладонью, что несчастный грохнулся на землю и больше не пискнул. Женщина, лежавшая на полу, повернула голову и уставилась на меня. Она подняла руку, показывая пальцем, однако, к счастью, никто не обратил на нее внимания.

Не знаю, как долго они бродили так, спотыкаясь и натыкаясь друг на друга, но тут Витторе, повернувшись к ним спиной, поднял руки и прошипел:

— Отрекаюсь от Иисуса Христа!

— Отрекаюсь от Иисуса Христа! — подхватили все остальные.

— Мадонна — шлюха! — продолжал Витторе. — Христос — лжец. Я отвергаю Бога!

Porta! Даже если Бог не отвечал мне, я никогда не отрекался от него. Я молил Господа, дабы он понял, что, несмотря на мое присутствие в конюшне, я не участвую в этом шабаше. Витторе выкрикнул еще несколько святотатственных фраз. Остальные с жаром повторяли их хором. Одна из женщин, радостно хихикая, твердила нараспев: «Мадонна — шлюха! Мадонна — шлюха!»

— Диана, bella Диана! — тихо позвал Витторе. — Приведи своего коня!

Неужели это та Диана, которую упоминала старая прачка? Кто она такая — и как она приведет туда коня? Ведь там уже яблоку некуда упасть!

Потом Витторе спросил, видят ли они его могучую голову. Присутствующие дружно ответили: «Да!» Что они там видели — ума не приложу. Никто из них не пошел за лошадью, так что скакуны по-прежнему стояли на другом конце конюшни. Очевидно, все они были просто околдованы.

— В таком случае, повинуйтесь ему! — сказал Витторе и повернулся спиной.

Боже правый! На голове у него были козьи рога! Я чуть было не прыснул со смеху, но в этот миг Витторе задрал рубашку и показал свое обнаженное тело.

— Sarete tutti nudi!  [54] — велел он.

И что вы думаете? Они начали снимать одежду! Внезапно я увидел, что одна из женщин — моя Миранда. Стыдно признаться, но я не мог отвести от нее глаз. Она была так молода и так прекрасна! Маленькие твердые грудки, плоский животик, полные бедра, округлые ягодицы… Меня охватила бешеная ярость, и все же я сдержался.

Старая прачка с обвисшими грудями и похожими на древесный ствол бедрами встала перед Витторе на колени и поцеловала его пенис. Он отвернулся и подставил ей задницу. Она раздвинула ему ягодицы и звучно чмокнула в анальное отверстие. Витторе повернулся и положил ей руку на лоб. Она со стоном рухнула наземь. Я не мог поверить своим глазам! Неужели это позорище действительно происходит здесь? Здесь, в конюшне герцога Федерико, в то время как в нескольких ярдах отсюда замок погружен в глубокий сон? Но это было еще не все.

Томмазо, бухнувшись перед Витторе на колени, тоже поцеловал его член, а затем отдал дань заднице моего брата.

Шестеро присутствующих проделали ту же процедуру, а закончив, повалились друг на друга, совокупляясь, как дикие звери. Подошла очередь Миранды — но для нее не осталось больше партнеров, кроме самого Витторе. Он положил ей руку на затылок. Все, решил я, с меня хватит! Мне было все равно, вызывал ли он демонов или сам был дьяволом. Во всеуслышание призывая на помощь Отца, Сына и Святого Духа, я скатился со скирды и побежал к Витторе, нацелив кончик кинжала в его здоровый глаз. Остальные, увидев меня, завопили, но я промчался мимо них, как ветер, и они не успели меня задержать. Витторе сплюнул и поднял руку. Глаз у него стал совершенно черным. Значит, он все-таки сам дьявол! Моя рука застыла в воздухе, словно кто-то отталкивал ее! Витторе схватил меня за пояс, и тут я пырнул его кинжалом в грудь.

Мы упали на землю. На меня навалились приспешники Витторе, и я без разбору колол их кинжалом. Кто-то срывал с меня одежду, кто-то другой вцепился зубами мне в запястье. Очевидно, свечи упали, поскольку внезапно сырую солому начали лизать огненные языки, а конюшню заволокло дымом. Я схватил Миранду за руку. Она отбивалась от меня с неженской силой, так что мне пришлось дать ей оплеуху и стукнуть головой о стенку. Я перебросил ее через плечо. Пламя поднялось уже почти до потолка. Лошади, лягаясь и оглашая воздух испуганным ржанием, рвались из пут на волю. Люди пытались пробраться к выходу, лавируя между огнем и конями. Пламенные языки прорвались через крышу, набросились на нас — и начался сущий ад! Человека, бежавшего передо мной, затоптала лошадь. Я споткнулся. Миранда свалилась на пол. Половина крыши рухнула, горящие уголья посыпались на охваченных паникой коней. Я подхватил Миранду, ткнул кинжалом какую-то фигуру, вставшую у меня на пути (моля Бога, чтобы это был Витторе), и, шатаясь, вышел из конюшни. Лосины у меня тлели, в волосах у Миранды вспыхивали искорки огня.

Люди вопили и стонали, лошади ржали, как ненормальные. Гончие лаяли и завывали, кто-то звонил в пожарные колокола, им вторил лихорадочный звон с колокольни собора Святой Екатерины. Из дворца выбегали слуги. Я с дочерью на плече прошел через сады Эмилии к заднему входу в замок, а потом по лестнице в нашу комнату. Глаза у Миранды были затуманены, она звала Диану и пела гимны дьяволу. Сунув ей в рот тряпку и привязав к кровати, я поспешил назад во двор, где беспорядочно сновали слуги, а черный ветер разносил бешено ревущий огонь.

Чекки поставил слуг в ряды, чтобы они заливали пожар, однако Федерико велел им идти в конюшню спасать лошадей. И вдруг, когда уже казалось, что конюшня вот-вот рухнет, в замок ударила молния, зарокотал гром — и хлынул ливень. Огонь зашипел, заметался и в конце концов, не выдержав напора, сдался и потух.

Половина конюшни была разрушена, погибло десять скакунов. Их жалобные вопли и запах горящей кожи преследовали меня несколько дней.

Утром я ждал, что к нам в дверь постучат стражники и арестуют меня или Миранду. Однако этого не случилось, и тогда я решил сам рассказать Федерико, что видел. Он уже проснулся, и, к моему удивлению, в его покоях сидел Витторе. Одна рука у него была перевязана, но в целом он выглядел живым и невредимым. Что изумило меня еще больше — Федерико был в хорошем настроении!

— Ваша светлость! — начал я. — Позвольте мне рассказать, какой чудовищной опасности вы подвергались…

— Я куплю новых лошадей, Уго. Еврей Пьеро за них заплатит. Витторе говорит, он устроил в конюшне шабаш.