Вернувшись, я пошел в комнату Миранды, намереваясь рассказать ей о смерти моего отца и о чуде, случившемся со мной. Там сидели ее подружки, что-то с жаром обсуждая. Одна из девушек, задыхаясь от волнения, сообщила мне: днем приехали актеры из Падуи, и Федерико сказал их главному, что Миранда будет петь вместе с ними.

— Невеста? — рассмеялся тот. — Такого отродясь не бывало! Люди будут судачить на всех углах!

— Я именно этого и хочу! — заявил Федерико, ткнув его жирным пальцем в грудь.

Миранда сидела на кровати в окружении весело щебетавших подружек и тоже смеялась, но, судя по тому, как она покусывала нижнюю губку, я видел, что она напугана. До сих пор, зачарованная подарками и вниманием, Миранда воспринимала все происходящее как игру, которую она сможет прекратить, когда захочет. Даже после того как объявили о свадьбе, она была польщена тем, что станет принцессой. Герцог относился к ней с нежностью, и Миранде в голову не приходило, что он может измениться. Но я лично не был в этом так уверен.

Внезапно я вспомнил, что именно хотел рассказать о ней герцогу. Миранда выросла без матери. И хотя она часто смеялась, но часто пугалась тоже. Она, безусловно, была мудра не по годам и все-таки оставалась ребенком. Мне хотелось пресечь глупые смешки, окружавшие ее. Мне хотелось взять мою дочурку на руки, как в детстве, и рассказать ей о маме. Мне хотелось повернуть время вспять — в ту пору, когда у нее впервые начались месячные. Когда ладошки у нее были такие же пухлые, как щеки. Когда она пела песни солнцу и играла с козами. Когда я носил ее на плечах и будил по утрам. Когда она была не больше буханки хлеба и запросто помещалась в моих ладонях. Мне хотелось подойти к кровати, обнять ее и сказать, что я всегда буду заботиться о ней… Однако путь к ней преграждали наши амбиции, и я не смог сквозь них пробиться.

В ту ночь мне приснилось, что мы с Мирандой и Еленой живем в Арраджо; шел дождь, на склоне холма паслись овцы. Когда я проснулся утром, то оказалось, что я все еще в Корсоли, а подушка у меня намокла от слез. Я встал, оделся и постучал к Миранде. Дверь, как всегда, была не заперта, — а там, на ее кровати, сидел Томмазо! Он даже не встал, когда я вошел.

— Что ты тут делаешь? — спросил я.

Миранда вскочила с постели и подтолкнула Томмазо к двери.

— Хочешь, чтобы нас убили? — прошипел я.

— Как ты мог заключить с Томмазо соглашение, ни слова мне не сказав? — спросила она.

— Это было четыре года назад, Миранда. Мы только что приехали во дворец. Я просто пытался защитить тебя. Я…

— Что еще ты от меня скрываешь?

— Ничего, — ответил я.

— Ты сказал Федерико, что я девственница.

— Естественно!

— А когда ты собирался сообщить мне, что у Федерико сифилис?

— Кто тебе наплел? Этот дурак Томмазо?

— Ему сказал Витторе.

— И ты веришь Витторе?

— Томмазо готов отдать за меня жизнь! Как будто я не готов!

— Миранда, ты сама поощряла герцога…

— Ты должен был меня остановить.

Oi me! Оказывается, я во всем виноват!

В дверь постучали и прервали наш разговор.

Весь день в Корсоли звучало эхо от работы мастеров, скреплявших своими трудами брачный договор. Они закончили строительство арок у главных ворот, на площади дель Ведура, у палаццо Аскати и последнюю, ведущую ко входу в палаццо Фицци. Они установили статуи Венеры с оливковыми ветвями и голубками. Каждый дом, даже самый маленький, был прибран и украшен флагами. Фонтаны наполнили вином.

И тут, как солдат, падающий без сил после битвы, Миранда упала в мои объятия и зарыдала:

— Я не могу выйти замуж за герцога Федерико, babbo! Не могу. Я люблю Томмазо. Я всегда его любила и всегда буду любить!

Oi me! Сердце у меня разбилось на мелкие кусочки, каждый вдох обжигал огнем. Момент, которого я так долго страшился, настал, а я был готов к нему не больше, чем к вопросу Федерико, когда он спросил меня о своей будущей женитьбе: «А ты, Уго? Что ты скажешь?»

Я смочил голову Миранды водой, прижал ей к носу губку, окунув ее предварительно в вино с кореньями мандрагоры и толченым маком, и крепко обнял.

— Что мне делать? — причитала она. — Что со мной будет?

Она рыдала в моих объятиях, пока не заснула. Что мне было делать? Как я мог сказать такое Федерико за пять дней до свадьбы, когда уже забили сотни животных, сочинили музыку, пригласили актеров,-написали стихи и закончили фрески? Когда тысячи ярдов ткани превратились в платья, камзолы, панталоны и шляпы? Когда вельможи пустились в долгий путь вместе со своими вассалами и слугами, рыцарями и лакеями? Когда ожидалось прибытие папского эмиссара, льва не кормили, чтобы как следует разъярить, а Федерико потратил целое состояние, чтобы вся остальная Италия хотя бы на неделю замерла, глядя на него во все глаза? Если я сейчас скажу герцогу, что Миранда не хочет выходить за него замуж, он отрубит ей голову, сожжет ее тело, разрежет его на кусочки и провезет по городу. Мне вспомнилось новое стихотворение, которое Федерико велел Септивию закончить:

«Он знает! — с ужасом подумал я. — Он что-то знает о Миранде и Томмазо».

— Будь осторожна! — умолял я Миранду.

Но на следующий день я вновь застал Томмазо в ее спальне. Меня так взбесила его наглость, что я схватился за кинжал, однако Миранда сказала:

— Федерико велел ему прийти сюда.

— Это правда, — улыбнулся Томмазо. — Он подозревает, то у Миранды есть тайный любовник, так что я должен ее хранять.

— Вы дураки! Это ловушка!

— Я скажу ему, что мы любим друг друга, — выпалил Томмазо.

— Ты не скажешь ему ни слова! — воскликнул я, выталкивая его за дверь. — Если я еще раз тебя здесь увижу, ты покойник!

Это произошло сегодня вечером, то есть я описал всю предысторию. Сейчас я сижу в своей комнате. Только что по небу промчалась падучая звезда. Благоприятное предзнаменование но для кого? Для Федерико? Миранды? Томмазо? Для меня? Увы, она сверкнула так быстро, что я не разглядел имени, написанном на ней. Выпью-ка я немного сока мандрагоры! Он помогает мне уснуть, а я должен выспаться, чтобы потом на свежую голову придумать, что же делать. Кстати, два дня назад начали прибывать гости, потому что завтра — первый день свадьбы.

День первый

Первый день окончен, впереди еще шесть! Спасибо тебе, Господи, за белену, хотя из-за нее у меня все перемешалось в голове. Надеюсь, то, что я помню, действительно произошло. С другой стороны, может, я просто хочу, чтобы это произошло? Если так, я не смогу определить, что было на самом деле — и моя жизнь, которая и так запуталась, пойдет совсем наперекосяк.

Хотя у меня ужасно устали глаза после того, как я закончил вчера писать, они отказывались закрываться, так что я пошел бродить по темному замку. Весь день рабочие и слуги трудились как пчелки, наводя последний блеск, но теперь здесь царила тишина, нарушаемая лишь храпом тех же самых уставших слуг, спящих во тьме.

Кухня была пуста, мягко светились печи. Кастрюли и котлы выстроились в ряд, словно солдатские шлемы. В каждом углу высились кучи овощей и сыра, стояли бочки с молоком, маслом из Лукки, вином из Орвьето, Сиенны и Флоренции, и все они ждали, как и сам замок — вернее, даже не замок, а весь Корсоли — начала свадьбы. Из кухни я вышел во внутренний двор. С трех сторон в лунном свете белели мраморные колонны, а впереди возвышался склон, превращенный в висячие сады. Святые угодники! Люди будут говорить о них, пока не вымрет род человеческий. Клянусь могилой матери, я никогда не видел такой красоты. Два месяца пятьдесят человек выдирали на холме сорняки и сажали цветы и кусты, надеясь, что Господь благословит их начинание. В своей безграничной милости он услышал их молитвы, и теперь склон представляет собой разноцветный гобелен, где смешались голубая, желтая, белая и красная краски — прямо-таки ожившая картина.