— А что же вы хотите, — возражал кое-кто, — чтобы он волочился за Туркоти ^[32] ? Эта толстуха еле двигается по сцене и ни на что «другое» не годится.

И всё же артистические данные Жиро взяли верх над рассуждениями о её морали. Побывавший на премьере «Фарначе» выходец старинного рода аббат Конти заявил:

— Музыка превосходна и изящна, а выступившая в опере ученица Вивальди француженка Жиро — это подлинное чудо, хотя и обладает не столь сильным и красивым голосом.

Оказавшийся в Венеции немецкий музыкант Адольф Хассе, побывавший на премьере с женой Фаустиной Бордони, бывшей воспитанницей приюта Пьет а , высказался примерно в том же духе:

— Молодая певица пока не обладает большим голосом, но она прекрасно им владеет. Сама же она преисполнена фации, а её изящная фигурка, живые глазки и чувственный ротик выгодно выделяют девушку на сцене среди остальных исполнителей.

Единственной, кто не побывал в тот знаменательный вечер в Сант’Анджело, была Камилла. Кто-то пустил слух, что она не пожелала показаться в театре из-за Жиро. Однажды, выходя после службы из церкви Санта-Марина, она услышала кое-какие пересуды о связи сына с француженкой, а кто-то даже видел парочку, катающуюся на гондоле. Камилла не замедлила допросить об этом с пристрастием гондольера Меми.

— Синьора, — ответил тот, — что же я мог разглядеть, коль они сидели в закрытой кабинке, укрывшись от дождя?

Вскоре из Флоренции, а вернее от маркиза, покровителя Анны Жиро, пришёл пакет, содержащий двадцать локтей шёлковой тафты по цене 6 дукатов за локоть. Именно Камилла получила тяжёлый свёрток от посыльного.

— Для кого эта дорогая материя? — спросила она под вечер сына, поглаживая великолепную ткань, которую прежде ей не доводилось держать в руках.

— Для сестёр Анны и Паолины, — спокойно ответил тот. — Им, бедняжкам, не во что одеться, чтобы пойти в театр.

Камилла не нашла, что ответить, и ушла к себе. Почувствовав лёгкое покалывание в сердце, она легла в постель. Её теперь занимала одна мысль: насколько верны слухи, распространяемые людьми об Антонио? «А может быть, — думала она, — это всё злые языки и наговоры завистливых женщин?» Для неё Антонио всегда оставался добрым священником. Что касается кипы шёлка, то ответ сына показался ей вполне искренним. Уж если бы он хотел что-то скрыть, то приказал бы доставить посылку на дом девицам. «Нет, он хороший честный священник, хотя и не служит мессу… Он мой сын, что бы там ни говорили».

Но истинная причина отсутствия Камиллы на премьере была куда серьёзнее. Ей исполнилось семьдесят два года, и сердце у неё давно пошаливало. В тот вечер она почувствовала такую резь в груди, что испуганная Маргарита решила бежать за врачом. Тот выслушал больную, установил, что у неё сердечный приступ, и произвёл небольшое кровопускание. Настояв строго-настрого на недельном постельном режиме, он прописал настойку териака, что выдаётся по рецепту в аптеке «Золотая голова», и питьё — полторы унции сиропа из тростникового сахара.

Слишком много ударов выпало на долю её больного сердца. Волнения, связанные с объявлением вне закона племянника, чье имя красовалось на позорном щите на Сан-Марко и Риальто, затем изгнание на три года из города Франческо. А что говорить о блудном сыне Бонавентуре, покинувшем отчий дом, не имея в руках ни ремесла, ни гроша в кармане? Не перечесть, сколько хлопот ей принёс Антонио с его врождённым сужением грудной клетки и приступами удушья. Несмотря на болезнь, он продолжает вести беспорядочную жизнь в разъездах и сочинении опер и концертов. Теперь же вдобавок эта его «забота» о певичке француженке. К счастью, с ней постоянно её младший Изеппо, душу которого наконец «задел Святой Дух», что являлось для неё утешением. Вот и приор церкви Сан-Франческо делла Винья дал недавно согласие принять его к себе в монастырь, но с условием, которое пока не уточнил и держит от неё в тайне. Вот только сам Изеппо пока не решается на этот ответственный шаг. Есть ещё внуки, доставляющие ей немалую радость, но они живут с родителями в старом доме, и она редко их видит. Камилла взяла с дочери слово, что та ничего не расскажет Антонио о визите врача. Ей не хотелось волновать сына. Мужу она решила сказать, что подвернула ногу на лестнице и не смогла быть на премьере. Но вопреки предписанию врача уже на следующее утро она была на ногах.

Хор восторженных голосов о выступлении Анны Жиро в театре Сант’Анджело оказался приятной неожиданностью для Вивальди, хотя у него были свои соображения по поводу меццо-сопрано девушки. После нескольких успешных представлений «Фарначе» он однажды после спектакля разоткровенничался с отцом, возвращаясь вместе с ним домой на гондоле.

— Я уже не смогу никогда поставить оперу без участия такой певицы.

Помимо театра Сант’Анджело и преподавания в консерватории Пьет а Вивальди предстояло выполнить срочный заказ от венецианского посла Франции. Весть об успехе серенады «Праздничная Сена» достигла Парижа, где 14 августа появилась на свет принцесса Франции, и посол настоятельно просил в ознаменование такого радостного события сочинить нечто вроде «Те Deum» и какую-нибудь светскую праздничную серенаду или ораторию.

Вивальди с готовностью откликнулся и внёс небольшую правку в прежнее сочинение «Те Deum», созданное для Пьет а. 19 сентября кантата была исполнена в церкви Санта-Мария дель Орто, что в двух шагах от французского посольства. А через несколько дней состоялось исполнение новой серенады «Союз Мира и Марса». Напротив островка Сан-Кристофоро бригадой плотников была сколочена плавучая платформа, освещённая двадцатью факелами и украшенная гирляндами цветов. На ней были размещены оркестр, хор и солисты в ярких праздничных одеяниях. Трудно было выбрать более благоприятный период, чем последние дни сентября, когда по вечерам веет прохладой, а над головой безоблачное небо, усеянное звёздами.

Вокруг плавучей сцены полукругом расположилось множество гондол с приглашёнными гостями. В центре красовалась позолоченная гондола французского посла с супругой, а несколько подальше другие лодки с венецианцами, привлечёнными столь необычным зрелищем. Звёздное небо и гладь лагунных вод замерли в ожидании чуда, и оно свершилось, когда на подиуме перед оркестром появился рыжий дирижёр во фраке. Взмах смычка, и люди, вода, небо как бы слились в единое целое, оказавшись во власти волшебных звуков. Последние аккорды были встречены восторженными криками и поднятыми вверх вёслами. Об этом необычном спектакле на воде было много разговоров в городе в те дни.

Вивальди никак не предполагал, что с подобной просьбой к нему вскоре обратится и испанский посол Луис Реджо Бранкофорте, принц Кампоформидо. Кто бы мог предположить, что любопытные венецианцы прослышат и об этом заказе. Вивальди ещё не дал окончательное согласие испанскому послу, а в кафе и мальвазиях уже судачили о нём. А кто там является заказчиком — Франция или Испания — для рыжего священника, как считала молва, не столь уж важно. На сей счёт появилось шутливое четверостишие:

На пороге осень, и надо бы всерьёз подумать о новом сезоне в Сант’Анджело. Как уже было заявлено отцу, он ни за что не откажется от Анны Жиро и в новой редакции оперы «Роланд, мнимый безумец» поручит ей партию Альчины. Впервые опера была поставлена в 1714 году, но успеха не имела. Теперь Вивальди внёс в неё значительные изменения, обогатив новыми ариями партию Альчины. Но Джован Баттиста опасался, что, памятуя о прежнем провале оперы, публика не придёт в театр или устроит спектаклю обструкцию.

Вопреки опасениям Джован Баттисты опера была хорошо принята. Знатоки сошлись во мнении, что новая её редакция значительно превосходит прежнюю, особенно выделялась сцена, когда оставленный Анжеликой Роланд окончательно впадает в безумие, став пленником обольстительницы Альчины. Её партию выразительно исполнила Жиро, и ей пришлось даже две арии спеть на бис. Расходясь далеко за полночь после спектакля и растекаясь дружными ручейками по прилегающим переулкам и площадям, публика долго ещё делилась впечатлениями. Громкие голоса и смех гулко раздавались в мирно спящей и не подозревающей о беде Венеции. В темноте люди не сразу заметили, как вода с каждой минутой начала прибывать. Это не было обычное явление большой воды, к которому венецианцы давно привыкли. На этот раз под яростными порывами сирокко город стал неожиданно проваливаться в бурлящую пучину, а уровень прилива устрашающе рос прямо на глазах.