Дурак. Он не понимает, что она использует его ради своего фарисейского безрассудства. Он умный, но увлечённый. Вскружила ему голову какая-то случайная еврейская дырка. Он ей там в устной форме выдает диссертацию по самаритянам и Нортонам, она спрашивает его про монахов и про поршни, и они занимаются любовью в маленькой глиняной хижине в лагере, молятся пророку в мечети из грязи в центре.

Бедный Рамзи. Что я имею против него? Он мне не враг. Вежливый, эрудированный, гостеприимный. Показал нам тут места, заботился о нас, предлагал свою дружбу. Почему же я его ненавижу? Почему же я представляю его в больнице?

Иммануэль Себастьян сожрал бы его заживо. Играл бы с его разумом, высмеивал его веру в Аллаха, приставал бы к нему со своей вечной ерундой насчёт того, что он ни во что не верит.

Абе Гольдмил попытался бы привести его к свету. Он заставил бы его учить наизусть свои сонеты, а потом продекламировать их все для инициации, и Рамзи отрёкся бы от ислама и стал бы последователем Джули Стрэйн.

А на следующий месяц, когда нам снова можно будет в город, я возьму его с собой с остальными пациентами. Его остановят и обыщут, как и любого другого араба, который направляется в центр Иерусалима, но я скажу солдатам, что это не просто араб, что с ним все в порядке, что он со мной. Мы поедем в «Шалом Снэк», у них там хорошие сэндвичи и зеркала на стенах, и в них мы увидим, как мы смотрим матч Маккаби по телевизору. А будет время, пока мы там, я свожу его постричься. А не был ни разу у лающего парикмахера?

А потом автобус до больницы, и Амос Ашкенази попробует сделать что-то из ряда вон выходящее, типа выставит напоказ свой словарный запас, или будет переключать каналы, или ковыряться в носу, но я тогда просто велю ему надеть его фиолетовую пижаму и идти спать, а не то я позову доктора Химмельблау. По дороге в наш «Гевн» мы проедем мимо кибуца, и я расскажу Рамзи про глупого журналиста. Его победила бабуиниха. Бесхребетник, трус. И что, что у какой-то обезьяны английский лучше твоего? Ты писатель. И нечего париться насчет того, что подумает твоя мамаша.

Ибрахим Ибрахим попытается достать Рамзи своими хрониками о змее и солдатах.

Деста Эзра будет смотреть на него своими большими глазами, обвиняя в чем-то.

Урия Эйнхорн расскажет свою занудную историю. И будет делать это ежедневно.

И только Ассада Бенедикт не будет надоедать ему. Она мёртвая.

Если верить доктору Химмельблау, вот здесь Ибрахим Ибрахим убил маленькую девушку-солдата. Где-то тут, в Иерихоне, неподалеку от Мертвого моря. Заколол её насмерть и получил пулю в ногу. Интересно, найду я это место или нет. Надо было спросить Рамзи, чтобы показал нам с Сорокадневной Горы какое-нибудь место убийства. Ибрахим Ибрахим. Камни в почках и змея на груди. Камни вытащили, а змею не прогнали. Дети камней. Бросают камни в солдат каждый день. Не отбрасывают тени, подкрадываются во тьме, хватают и закалывают, возносят молитвы и уносят жизни. Послан на тот берег Иордана. Ползи, упрямая душа. Из Иордана в Москву. В Россию со змеёй на плечах, власть оплатит, сам Президент оплатит, безродный ты человек, ведь старый солдат был так добр, что написал в письме, что Ибрахим Ибрахим — один из бесстрашный детей камня, маленький воин, получивший ранение в сражении с врагом, так что обходитесь с ним подобающим образом, а власти сим обязуются оплатить издержки.

Прав был Рамзи. Люди просто производят движения подобно роботам. Это тавтология? A «Corpse Without Soul»  [48]не тавтология?

Не хочу, чтобы они его свели с ума. Хочу вытащить его из больницы. Убежать, но не по болезни. Мы куда-нибудь уедем, где можно говорить об истории. Археологии, книгах, мотоциклах и построении слов в арабском. Он бросал бы камни в солдат и убегал. Беги быстро как сможешь. Беги изо всех сил. Убивай и будь убит. Брось её труп в Мёртвое море.

У группы Jaguar из Англии есть песня «Run for Your Life»  [49]. У Riot из Канады тоже есть песня «Run for Your Life». И у Hellion, конечно, мне они нравились. Певица называла себя Анной Болейн, и ходили слухи, что она проклинала всех членов группы, если они уходили. У неё были длинные чёрные волосы, черный лак на ногтях рук и ног. Я помню её фотографию, она была одета как школьница, в белую блузку, юбку в клетку, белые носочки, белые туфельки, распятую на деревянном кресте, и кровь капает из уголка рта.

Вот я дурак. Ничего не может утонуть в Мёртвом море. Все плавает. Обломки кораблекрушений. Брось туда тело, и оно обречено подняться на поверхность. Из мёртвых, из могилы. Надоела жизнь. Надоело всё. Изучи и уничтожь. Уничтожь её, чтобы уничтожили его. Труп без души. Девушка-солдат. Женщина в форме. Маленькая девочка-воин в хаки. Да прольётся алая кровь. Да умрёт маленькая девочка. Маленькая девочка, вражеский воин. Убей её и будь убитым. Заболей и уничтожь. Убей змею на его груди.

Он дважды ударил её ножом. Она ждала автобуса. Стояла на автобусной остановке и ждала смерти. Вот это место, вот тут стоим, стоим и смотрим, горячий ветер у неё в волосах. Вывернул её прелестный животик наизнанку. Женщина в форме. Маленькая-девочка-воин с глазами цвета хаки и волосами цвета хаки. Холодный пот бежит по его шее. Горячая кровь струится из раны на её груди.

Солдаты увидели это, они ждали автобус на другой стороне улицы, они перешли через дорогу и выстрелили в него, он подумал, что он всё, умер, он думал, что ему не дадут больше прожить ни дня, убьют змею у него на груди, убьют змея в его сердце, убьют демона у него в душе.

Но вот они стреляют, но не насмерть, он чувствует их пальцы на своей коже, они стягивают с него рубашку и заламывают ему руки, бросают наземь и бьют в голову, но не расстреливают его.

Мне надо найти Кармель. Где она? Замучилась соблазнять меня, чтобы я её помучил? Она уже далеко, она уехала в Иорданию повидаться с королевой, уехала в Норвегию есть китов, свалила в Уэльс учить валлийский.

Мне надо уехать в Уэльс, как говорит моя мама. Я хороший мальчик, мне не избежать этого. Чужак в стране своей. Девушка замужем, работа тупиковая, отец с полусвиным сердцем, мать с катастрофическими почками. Что меня тут держит? Или в Англию, учить английский. Куда-нибудь в среднюю часть. Среднеанглийский. Сниму себе миленькое жилище где-нибудь в деревне, буду читать, писать, поздно просыпаться, лежать весь день в постели и ждать, пока красавица-жена домовладельца не придёт соблазнять меня, пока её муж будет рыскать по лесам и охотиться на кабанов. Или нет. Хватит с меня этих нечестных романов. Хватит сражаться за моего царя. Хватит с меня Соломоновой звезды на моей личности. Хватит мотаться по стране, чтобы убить страшного зелёного гиганта, который так хочет стать моим другом.

Ещё глоток. Мне надо перебраться на другую сторону игрового зала. Слишком много людей лезет со своими дурацкими советами к играющим, они толпятся вокруг столов, не давая мне проходу, и я встаю на цыпочки и вытягиваю шею и оглядываю зал. Я не вижу её. Я делаю несколько шагов вперед и пытаюсь протиснуться между двумя девушками в блузках из змеиной кожи; в вырезах блузок высокая грудь, не иначе как с помощью бюстгальтера; одна девушка худая, другая немного пухлая. «Извините», — говорю я и пытаюсь пройти, но они прижимают меня с двух сторон ещё крепче. «В глазах своей мамочки и обезьяна как газель», — говорит та, что пополнее. Худенькая смеётся и кладет свою руку на руку полненькой.

Зачем мне жить на английском? Иврит — это же такой прекрасный язык. Элегантный и естественный. Что с того, что у нас нет настоящего времени? Так даже лучше: прошедшее и будущее, хорошее и плохое, мы и они. Много времен — много неразберихи. И никаких глаголов-связок. Кто сказал, что существительные должны быть связаны? Пусть будут отдельно: небо и земля, море и суша, день и ночь, человек и зверь. Так все и должно быть.

Нет оливки в моём мартини. Я должен найти её. Я знаю, где она: она с Рамзи. Уже поздняя ночь, и орды израильтян наполняют казино. Он на заправке раздает свои листовки. Она, конечно же, с ним. Я видел её взгляд. Я видел огонь в его зрачках. Я знаю, где их найти.