— Нет! Чтоб мне пусто было!.. Ну и времена настали! На женитьбу смотрят так серьезно, что просто страх берет замуж идти. В наше время все было проще, а жилось нам от этого не хуже! Помню, когда мы со стариком окрутились, так свадьбу закатили на целую неделю и все вино в округе выпили, а потом занимали полкроны на хозяйство!

Когда миссис Эдлин ушла домой, Филотсон угрюмо произнес, обращаясь к своему другу:

— Вот уж не знаю, следует ли мне так торопиться?

— А что такое?

— Если она действительно насилует себя исключительно из пробудившегося у нее чувства долга или по религиозным причинам, мне, пожалуй, следовало бы дать ей время подумать.

— Ты слишком далеко зашел, чтобы идти на попятный. Думаю, что так.

— Да, теперь уже неудобно откладывать свадьбу, это верно, но мне как-то совестно стало, когда она вскрикнула, увидев разрешение на брак.

— Полно, дружище, совеститься тут нечего. Завтра утром я буду ее посаженым отцом, а ты возьмешь ее в жены. Я всегда ругал себя за то, что недостаточно настойчиво убеждал тебя не отпускать ее, ну, а теперь, когда дело уже почти слажено, не успокоюсь, пока не помогу до вести его до конца.

Филотсон молча кивнул и, видя такую преданность друга, стал более откровенным.

— Не сомневаюсь, — сказал он, — что, когда люди услышат о моем поступке, многие сочтут меня простаком. Но они не знают Сью так, как я. При всей своей странности она по натуре настолько честна, что, я уверен, никогда не поступала против своей совести. То, что она жила с Фаули, в счет не идет. Когда она бросила меня и ушла к нему, она была уверена в своей правоте. А теперь она думает иначе…

Настало утро, и оба друга, каждый по-своему, приняли участие в обряде самопожертвования, который совершала над собой женщина во имя принципов — как ей угодно было выражаться. В начале девятого Филотсон отправился за Сью в дом вдовы Эдлин. Туман, стоявший последние два дня над низиной, поднялся выше, и с отсыревших деревьев на лужайку дождем падали крупные капли. Невеста ждала его, готовая к выходу; она была даже в шляпке. В мертвенном свете утра Сью больше, чем когда-либо, напоминала лилию, что, собственно, и означает ее имя. Измученная самобичеванием и пережитым, полная раскаяния, исхудавшая от нервного напряжения, она стала как будто еще меньше и тоньше, хотя даже в самые благополучные дни не выглядела крупной женщиной.

— Я вижу, ты уже готова. Какая быстрота! — великодушно молвил учитель, беря ее под руку. Но желание поцеловать ее он сдержал: воспоминание о том, как накануне ее передернуло от его прикосновения, неприятно засел в его памяти.

Вдова Эдлин осталась при своем отказе присутствовать на свадьбе, и они вышли из дома в сопровождении одного Джиллингема.

— А где же церковь? — спросила Сью. Она недолго прожила в Мэригрин после того, как снесли старую церковь, и теперь, занятая своими мыслями, не могла вспомнить, где находится новая.

— Вон там! — указал Филотсон, и вскоре из тумана выступила высокая величественная колокольня. Священник уже пришел и встретил их приветливо.

— Впору хоть свечи зажигать.

— Ты… действительно хочешь, чтобы я стала твоей, Ричард? — прерывистым шепотом спросила Сью.

— Конечно, дорогая, больше всего на свете.

Больше она ничего не сказала, а Филотсон снова почувствовал, что он едва ли следует тому гуманному побуждению, которое в свое время заставило его дать ей свободу.

Их было пятеро в церкви: священник, причетник, жених с невестой и Джиллингем, — и обряд бракосочетания совершился вторично. В нефе стояло несколько местных жителей, и когда священник провозгласил: "Что бог сочетал", — оттуда донесся отчетливый женский голос:

— Да уж, сочетал!

Казалось, словно тени тех, кем они были раньше, повторно разыгрывают ту же сцену, что произошла в Мелчестере несколько лет назад. После того как новобрачные расписались в церковной книге, священник поздравил их и сказал, что они совершили справедливый и добродетельный поступок, взаимно простив друг друга.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — улыбнулся он. — Желаю вам долгой и счастливой совместной жизни, ведь вы теперь как бы "очищены огнем испытаний".

"Они прошли через почти пустую церковь и по лужайке вернулись к зданию школы. Джиллингем хотел в тот же вечер попасть домой и рано распрощался ч; ними. Он тоже поздравил новобрачные.

— Вот теперь, — сказал он, расставаясь с Филотсоном, который пошел немного проводить его, — теперь я могу рассказать в твоем родном городе отличную поучительную историю, и можешь быть уверен, все скажут: "Хороший поступок!"

Когда школьный учитель возвратился домой, Сью занималась хозяйствам с таким видом, словно никогда и не уезжала из дому. Но когда он приблизился к ней, она показалась ему такой жалкой и испуганной; что в нем снова заговорила совесть.

— Будь уверена, дорогая, что теперь, так же как и раньше, я не стану навязываться тебе, — сдержанно сказал он. — Брак был необходим, чтобы восстановить наше положение в обществе, и в этом его оправдание, хотя были и другие причины, заставившие меня пойти на такой шаг.

От этих слов лицо Сью чуть просветлело.

А теперь место действия — у двери дома, где поселился Джуд, на окраине Кристминстера, далеко от церкви св. Силы, вблизи которой он прежде жил, — воспоминания об этом тоской сжимали его сердце. Шел дождь. Женщина в поношенном черном платье стояла на пороге, разговаривая с Джудом, который придерживал рукою дверь.

— Я совсем одна, без крова, без денег, — вот в каком я положении. Отец выгнал меня из дому — занял у меня все деньги и вложил в дело, а потом говорит, ты лодырничаешь, а я только ждала подходящего места. Теперь всякий может меня обидеть! Если ты мне не поможешь и не пустишь к себе, придется идти в работный дом, а то и заняться кой-чем похуже. Вот только-только, как я; шла к тебе, мне подмигнули два студента. Поневоле согрешишь, когда кругом так много молодых мужчин!

Женщина под дождем, которая разговаривала с Джудом, была Арабелла, а происходило все вечером на другой день после вторичного бракосочетания Сью с Филотсоном.

— Мне жаль тебя, — холодно отвечал Джуд, — но я снимаю только одну комнату.

— Значит, ты меня гонишь?

— Я дам тебе денег, чтобы у тебя было на несколько дней на еду и жилье.

— Ну, а не мог бы ты приютить меня, сделай милость! Мне так одиноко, и жить одной в гостинице просто невыносимо. Ну, прошу тебя, Джуд, ради всего прошлого!

— Нет, нет, — поспешно прервал он ее. — Только не напоминай мне о прошлом и не говори даже о нем, не то я не помогу тебе ничем.

— Так, значит, мне уйти? — воскликнула Арабелла и, прислонясь головой к дверному косяку, зарыдала.

— Дом переполнен, — сказал Джуд, — но кроме комнаты, где я живу, у меня есть еще одна, совсем маленькая, не больше чулана, я храню там инструменты, трафареты и те несколько книг, что у меня еще остались.

— И чулан будет раем для меня!

— Но в нем нет кровати.

— Можно постелить что-нибудь на полу. Ничего, для меня сойдет.

Не в силах грубо оттолкнуть ее и не зная, как быть, Джуд вызвал хозяина, сдававшего комнаты, и сказал, что Арабелла старая его знакомая и что ей крайне необходимо пристроиться где-нибудь на время.

— Вы, может, помните меня? — обратилась к нему Арабелла. — Я работала буфетчицей в "Ягненке и флаге". Сегодня мой отец изругал меня, и я ушла из дому без гроша в кармане!

Хозяин взглянул на Арабеллу и ответил, что он ее что-то не припоминает.

— Но раз вы друг мистера Фаули, — сказал он, — я под его ответственность могу что-нибудь придумать для вас на денек-другой.

— Да, да, — подтвердил Джуд, — Она застала меня врасплох, но мне бы хотелось помочь ей выйти из затруднения.

Посоветовавшись, они решили, что постель можно устроить в чулане, который приведут в порядок и сделают пригодным для жилья, пока Арабелла не вернется к отцу или не найдет еще какого-нибудь выхода из положения, в которое, по ее словам, она попала не по своей вине.