Она рассказывала ему о школе, о своем трудном житье-бытье, о пестром составе студентов, съехавшихся сюда со всех концов епархии, о том, как ей приходится вставать ни свет ни заря и заниматься при газовом освещении, — и все это с горечью молодости, не привыкшей к суровым ограничениям. А он слушал, хотя думал совсем о другом — о ее отношениях с Филотсоном. Но об этом она как раз не говорила. Когда обед уже близился к концу, Джуд вдруг положил хвою руку на ее руку; она подняла на него глаза, улыбнулась и непринужденно взяла его руку в свою, маленькую и нежную, и стала разглядывать его пальцы, внимательно изучая их, словно то были пальцы перчатки, которую она собиралась купить.

— У тебя огрубелые руки, Джуд, правда? — сказала она.

— Еще бы. И у тебя были бы такие же, если б ты весь день работала молотком и резцом.

— А мне это нравится. Я считаю, что это даже благородно, когда руки мужчины носят следы его ремесла… И все-таки, пожалуй, я рада, что поступила в педагогический колледж. Вот увидишь, какой независимой я стану после двух лет занятий! Надеюсь, что экзамены я сдам хорошо, а потом мистер Филотсон пустит в ход свои связи, чтобы мне дали большую школу.

Наконец-то она коснулась этой темы.

— Я всегда подозревал… вернее, боялся, — начал Джуд, — что он… что он принимает в тебе слишком горячее участие, а может, и собирается на тебе жениться.

— Что за глупости!

— Но ведь он намекал на это, да?

— Если даже и так, какое это имеет значение? Он такой старый!

— Ну, ну, Сью, он вовсе не старик, И я видел, как он…

— Во всяком случае, не целовал меня, уж это точно!

— Нет. Он обнимал тебя за талию.

— А!.. Помню. Но я не ожидала, что он это сделает.

— Ты увиливаешь от ответа, Сью, это нехорошо.

Губы ее задрожали, она чуть прищурилась, как бы отыскивая ответ, на который вынуждал ее этот упрек.

— Я знаю, ты рассердишься, если я скажу тебе все, вот я и не хочу говорить!

— Ну и не надо, милая, — сказал он примирительно. — Собственно, я и права-то никакого не имею об этом спрашивать, да и знать не хочу.

— А я вот возьму и скажу! — воскликнула она со свойственной ей своенравностью. — Знаешь, что я сделала? Я обещала… я обещала выйти за него замуж через два года, когда окончу педагогический колледж и получу диплом. У него такой план: мы возьмем смешанную школу в каком-нибудь большом городе, он будет вести мальчиков, а я — девочек, учителя-супруги часто так делают, и вдвоем мы будем неплохо зарабатывать.

— О, Сью!.. Ну конечно, это очень разумно… Лучше и придумать нельзя…

Он взглянул на нее, и глаза их встретились, — его укоризненный взгляд противоречил словам. Он отнял у нее свою руку и отчужденно отвернулся к окну. Сью, не двигаясь, безучастно следила за ним.

— Я знала, что ты рассердишься! — молвила она каким-то лишенным выражения голосом. — Ну и ладно, я не права, допускаю. Не надо было позволять тебе видеться сегодня со мною! Лучше нам больше не встречаться, будем изредка писать друг другу, и только о делах!

Как раз это-то и было для него самым невыносимым, и, возможно, она это знала. Он тотчас встрепенулся.

— Нет, мы будем встречаться! — быстро сказал он. — Какое мне дело до твоей помолвки! Я имею полное право видеться с тобой, когда захочу. И буду!

— Тогда не надо больше говорить об этом. Мы только портим себе вечер. Не все ли равно, кто что собирается делать через два года?

Она была для него загадкой, и он оставил этот разговор.

— Может быть, пройдемся, посидим в соборе? — спросил он, когда с едой было покончено.

— В соборе? Что ж, только, пожалуй, я с большим удовольствием посидела бы на вокзале, — ответила она все еще с некоторым оттенком раздражения. — Центр городской жизни теперь там. Собор свой век отжил!

— Какая ты современная!

— Станешь современной, если поживешь с мое в этом средневековье! Собор был отличным местом лет четыреста-пятьсот назад, теперь там искать нечего… Но, по правде говоря, я вовсе не современная. Я древнее, чем средневековье, если хочешь знать.

Джуд был как будто огорчен.

— Хорошо — не буду больше об этом! — воскликнула она. — Только ты даже не знаешь, какая я дурная, а то бы не был обо мне такого высокого мнения и не было бы тебе дела, помолвлена я или нет. Ну, а теперь мы как раз успеем обойти вокруг собора, и я должна возвращаться, не то ворота запрут на ночь, и я не попаду в колледж.

Он проводил ее до ворот, и они простились. У него сложилось впечатление, что его злосчастный ночной визит ускорил ее помолвку, и, разумеется, это его не обрадовало. Так вот, значит, в какой форме она выразила ему свое осуждение! Тем не менее на следующее утро он отправился на поиски работы, и найти ее оказалось гораздо труднее, чем в Кристминстере, так как работы гм камню в этом тихом городе было немного и большинство рабочих были постоянными. Но мало-помалу ему удалось зарекомендовать себя. Начал он с отделки надгробий для кладбища на холме и в конце концов добился, чего хотел, — его наняли на большие реставрационные работы в соборе, где почти вся внутренняя облицовка заменялась новой. Дела тут было на годы, и при своем умении обращаться с молотком и резцом Джуд мог; быть уверен в том, что длительность его пребывания; здесь будет зависеть всецело от него.

У соборных ворот он снял комнату, которая не посрамила бы и помощника священника, правда, выплачивал он за нее из своего заработка гораздо больше, чем обычно позволяют себе ремесленники. Комната служила одновременно и спальней и гостиной и была увешана вставленными в рамки фотографиями домов тех пасторов и деканов, у которых служила экономкой его квартирная хозяйка, а в гостиной первого этажа камин украшали часы с надписью, сообщавшей, что они преподнесены сей почтенной женщине друзьями по случаю ее свадьбы. Джуд дополнил убранство своей комнаты фотографиями памятников и резных украшений, выполненных когда-то им самим; поскольку комната доселе пустовала, его как жильца сочли удачным приобретением.

В книжных лавках города он нашел изрядный запас богословских книг и с их помощью возобновил свои занятия, но уже в ином духе и направлении. Для передышки после отцов церкви и таких традиционных авторов, как Пэйли и Батлер, он читал Ньюмена, Пьюзи и прочих современных знаменитостей. Он взял напрокат фисгармонию, поставил ее в своей комнате и разучивал церковные гимны на один и два голоса.

— Завтра наш день, ты помнишь? Куда мы поедем?

— Я свободна с трех до девяти. Так что куда угодно, лишь бы вовремя вернуться. Но только не к развалинам, Джуд, я их не люблю.

— Ну, скажем, к замку Уордер? А потом, если захочется, в Фонтхилл — день у нас длинный, успеем.

— Уордер — это готические развалины, а я терпеть не могу готику.

— Ничего подобного! Это классика, коринфский стиль, кажется, и там множество картин.

— А-а, тогда ничего. Против коринфского я ничего не имею. Поедем!

Такой разговор произошел между ними несколько недель спустя, и на следующий день они собрались в путь. Каждая деталь предстоящей прогулки вставала перед Джудом, словно сверкающая грань, и он боялся даже подумать о своем безрассудстве. Сью была для него чудесной загадкой — лишь это он знал твердо.

И вот настал момент трепетного ожидания у дверей колледжа, ее появление в монашески простой одежде, причем простота эта была скорее вынужденной, чем добровольной; путь к станции, крики носильщиков: "Посторонись!" — паровозные гудки, — все предвещало чудесное путешествие. Никто не заглядывался на Сью, — она была слишком скромно одета, — и Джуд тешил себя мыслью, что одному ему известно, сколько обаяния таит в себе эта скромность. Какие-нибудь десять фунтов, истраченные в мануфактурной лавке, заставили бы весь Мелчестер залюбоваться Сью, хотя к ее подлинной жизни и ее настоящему "я" это не имело бы никакого отношения. Кондуктор поезда принял их за влюбленных и посадил в отдельное купе.