Джуд счел ниже своего достоинства вступать в спор; подрядчик расплатился с ними и ушел. Джуд собрал инструменты, Сью вытерла кисть. Взгляды их встретились.

— Какие же мы наивные, если вообразили, что это так просто сойдет нам с рук! — сказал она своим низким трагическим голосом. — Конечно, нам, вернее, мне, не следовало сюда приходить!

— Разве можно было ожидать, что кто-нибудь зайдет в это место и увидит нас? — возразил Джуд. — Делать нечего, родная, я не хочу вредить репутации Уиллиса и должен уйти.

Они посидели молча еще несколько минут, дотом вышли из церкви, забрали из школы мальчика и побрели в Олдбрикхем.

Джуд все еще не утратил прежнего рвения к образованию, но, наученный опытом, лозунг "равенство возможностей для всех" он претворял в жизнь лишь доступными ему скромными путями. Он вступил в Общество самообразования ремесленников, основанное в городе незадолго до его приезда; членами Общества были молодые люди всевозможных верований и вероисповеданий, включая церковников, конгрегационалистов, баптистов, позитивистов, унитариев и других — об агностиках в то время почти никто не слышал; общее для всех желание расширить свой кругозор сплотило их в тесный союз. Членский взнос был невелик, помещение скромное, и Джуд, отличавшийся от прочих незаурядными знаниями, активностью и особым чутьем к тому, что читать и как работать над прочитанным, приобретенным в годы единоборства с неблагосклонной судьбой, был выдвинут в члены правления Общества.

Через несколько дней после того, как Джуд лишился работы в церкви, а другая ему еще не подвернулась, он отправился на заседание правления. Пришел он с запозданием, когда остальные уже собрались; все как-то странно поглядели на него и едва удостоили его приветствием. Он догадался, что обсуждался или ставился на обсуждение какой-то вопрос, касающийся его самого. Когда приступили к повседневным делам, обнаружилось, что число вступительных взносов за последний квартал сильно уменьшилось. Один из членов правления, человек прямой и самых честных намерений, вдруг начал говорить загадками о возможных причинах этого явления и предложил строже сформулировать устав Общества, так как если правление не потребует от своих членов соблюдения общественных норм поведения, заявил он, его перестанут уважать и дело кончится полным развалом Общества. В присутствии Джуда ничего больше сказано не было, но он все понял и тут же, не отходя от стола, написал заявление о выходе из Общества.

Таким образом, эти двое болезненно чутких людей все более и более убеждались в необходимости переменить место жительства. Стали поступать счета для оплаты.

Затем возник вопрос о том, что делать со старой тяжелой бабкиной мебелью, если предстоит выехать неизвестно куда. Как ни хотелось Джуду сохранить дорогие для него вещи, трудность положения и недостаток наличных денег побудили его решиться на продажу их с молотка.

Наступил день аукциона, и Сью в последний раз приготовила всем завтрак в маленьком домике, который Джуд когда-то обставил для своей семьи. День выдался дождливый; Сью нездоровилось, но она не хотела оставить Джуда в такой тяжелый момент, а поскольку присущ тствие его на торгах было необходимо, она по совету оценщика удалилась в одну из верхних комнат, откуда были вынесены все вещи, и заперлась в ней от собравшейся на аукцион публики. Там Джуд и нашел ее вместе с мальчиком, — они сидели и тихо разговаривали в комнате, где стояли их чемоданы, корзины и узлы, а также не предназначавшиеся в продажу стол и два стула.

С лестницы доносились гулкие шаги — покупатели осматривали вещи, среди которых была мебель такой старинной и оригинальной работы, что ее впору было оценить как произведение искусства. Раза два кто-то пытался открыть дверь их комнаты, и, чтобы оградить себя от вторжения, Джуд написал на клочке бумаги "Вход запрещен" и прилепил его к косяку двери.

Скоро обнаружилось, что возможные покупатели обсуждают не столько достоинство вещей, сколько их личную жизнь и поведение, причем в самых неожиданных и недопустимых подробностях. Только теперь им стало ясно, в каком блаженном неведении они пребывали последнее время, воображая, что о них ничего не известно. Сью молча взяла руку Джуда, и, не спуская друг с друга глаз, они слушали пересуды и намеки, предметом которых большей частью была странная и непонятная личность Старичка. Наконец в нижнем этаже начался аукцион, и они услышали, как пошли с молотка их вещи, причем те, которыми они особенно дорожили, шли по дешевке, а незначительные — неожиданно дорого.

— Нас никто не понимает, — тяжело вздохнул Джуд. — Я рад, что мы решили уехать.

— Вопрос только — куда?

— В Лондон. Там каждый может жить, как хочет.

— О нет, милый, только не в Лондон! Я его хорошо знаю. Там мы не будем счастливы.

— Почему?

— Неужели ты не понимаешь?

— Потому что там Арабелла?

— Да, главным образом поэтому.

— Но в провинции я всегда буду жить под страхом повторения прошлого. Я не желаю объяснять всем и каждому историю моего ребенка ради того, чтобы облегчить свое положение. Я решил молчать, чтобы прошлое умерло для него навсегда. Работа на церковь мне опротивела, и я теперь не взялся бы за нее, даже если б мне предложили!

— Тебе следовало бы изучать классическую архитектуру. В конце концов, готика — варварское искусство. Прав не Пьюджин, а Рен. Вспомни Кристминстерский собор внутри, — там, кажется, мы впервые увидели друг друга? За живописностью норманнских деталей проглядывает смешное ребячество неотесанного народа, который пытается подражать утраченным римским формам, известным лишь по полузабытой традиции.

— Верно, ты почти убедила меня в этом уже раньше. Но иногда приходится работать, даже презирая свою работу. Если не церковной готикой, то чем-то я все-таки должен заниматься.

— Хорошо бы нам найти такое занятие, на котором наша личная жизнь никак бы не отзывалась, — грустно улыбнулась Сью. — Я не подошла для работы в школе, ты — для занятий церковной архитектурой. Тебе бы заняться мостами, вокзалами, театрами, концертными залами, гостиницами, — одним словом, всем тем, к чему твое поведение не имеет никакого отношения.

— Этого я не умею. Лучше уж стать пекарем. Я ведь вырос у бабки в пекарне, ты знаешь. Только ведь и булочник должен подчиняться условностям, если хочет иметь покупателей.

— Можно торговать пирожками и пряниками с лотка на ярмарках, на базарах, там люди ни на что не глядят, кроме качества товара.

Их разговор прервал голос аукциониста: "старинный дубовый ларь — уникальный образец старой английской мебели, достойный внимания коллекционеров!"

— Это еще прадедушки, — сказал Джуд. — Я бы охотно оставил за собой эту старую штуку.

Вещи шли с молотка одна за другой. Надвигался вечер. Джуд, Сью и мальчик устали и проголодались, но — после разговоров, которые они случайно услышали, им не хотелось выходить и показываться людям на глаза. Однако распродажа приближалась к концу, и им вскоре все равно предстояло под дождем перевозить вещи Сью в новое временное жилье.

— Следующий номер — две пары откормленных голубей, хороши для воскресного пирога!

Неминуемая продажа этих птиц была для Сью самым трудным испытанием за день. Это были ее любимцы, и расстаться с ними было куда тяжелей, чем со всеми остальными вещами. Сью с трудом удерживалась от слез, слыша, как ничтожная цена, назначенная за птиц, постепенно поднималась, пока наконец не раздался удар молотка. Покупателем оказался торговец птицей из соседней лавки, так что голубкам суждено было дожить только до первого базарного дня.

Видя, как она тщетно пытается скрыть свое огорчение, Джуд поцеловал ее и сказал, что пора пойти посмотреть, готово ли их новое жилье. Он возьмет с собой только мальчика, а за ней придет попозже.

Оставшись одна, Сью терпеливо ждала, но Джуд все не возвращался. Наконец она решилась отправиться к нему сама, так как внизу уже никого не было. Проходя мимо лавки птичника, она увидела у дверей большую корзину, где сидели ее голубки, и ее охватила такая жалость к птицам, что она быстро оглянулась в надвигающихся сумерках, не рассуждая, выдернула палочку, которая придерживала крышку корзины, и поспешно пошла дальше. Крышка тотчас откинулась, и голуби вылетели с таким шумом, что раздосадованный хозяин лавки, сыпля ругательствами и проклятиями, выскочил на порог.