– Грейс, вы умница. Людям, страдающим обсессивно-компульсивными расстройствами, обычно сложнее всего начать лечение, так как это нарушает их привычный распорядок. Нередко больные отменяют первый прием.

Нередко люди бывают умнее меня.

– Вчера у меня выдалась трудная ночь. Я… – Впиваюсь пальцами в кожаное кресло. – Я измерила все комнаты… в своей квартире. Потом записала результаты на стенах. Шеймус, мой парень, приехал помочь в 2 часа ночи. Точнее, в 2.09.

Ничего не говорю о том, как приятно было видеть эти цифры на стенах сегодня утром. Что бы ни случилось, я их оставлю.

Доктор всё это записывает. Бедняга наверняка несчастлив в браке, в его семье давно никто никого не любит, он живет в пустом холодном доме в Кью или Кентербери и оплачивает обучение своего отпрыска в частной школе, не подозревая, что ребенок даже не его, если женщина, которая записывает на стенах цифры, – это настолько для него увлекательно. Что ж, будем считать, что на этой неделе я свое доброе дело сделала. Он встает, подходит к книжному шкафу (сколько книг на нижней полке, мне отсюда не видно), потом снова садится.

Пытаюсь не думать о том, сколько других абсолютно здоровых людей сидело в этом красивом кресле с 19 пуговицами на спинке. Сколько других невинных маленьких странностей так упорно пытается вылечить профессор Сегроув (на дверной табличке нет имени, даже инициала – но мне кажется, он похож на Джулиуса). Привередливость в еде? Не выносим курицу? Иди ко мне, мой юный куроненавистник. Мы тебе поможем! Плачем над старыми фильмами и рекламой телефонных компаний, где красавец сын звонит маме в родную итальянскую деревню? Вперед и с песней! Очень скоро вы сможете избавиться от своего заболевания выраженного депрессивного характера с возможными отклонениями в истерию и стать такими же черствыми, как большинство из нас. Вы сможете каждый день смотреть шестичасовые новости, не испытывая ни капли сострадания! В руках профессора Сегроува все мы станем нормальными.

– А как вы себя чувствуете, когда не можете считать?

Так, будто у меня вдруг проявились все болезни, известные человечеству, и еще парочка неизвестных.

– Тревожно, пожалуй. Иногда.

Можно подумать, никто другой никогда не испытывает тревогу. К примеру, задачи, которые ставил перед собой Никола, в те времена казались невыполнимыми. Он думал о вещах, которые выглядели невозможными, а в мечтах рисовал нечто гораздо большее, чем электричество. В наши дни, когда есть телевидение, радио, мобильные телефоны и беспроводная связь, легко недооценить гениальность его идей. Но представьте себе мир в 1900 году, когда ничего этого не было. Королева Виктория на троне. Австралия еще даже не стала государством. У женщин нет права голоса.

Профессор Сегроув снова улыбается, берет чистый лист бумаги и рисует улыбающуюся рожицу. Поднимает листик и показывает мне. Пририсовать рожице кустистые брови – и выйдет точь-в-точь доктор Сегроув.

– Вместе мы построим лестницу в лучшее будущее, Грейс. – Он что-то пишет на листке и протягивает мне рецепт.

Сразу после доктора Сегроува иду на прием к бихевиоральному терапевту. В приемной 15 стульев. Сажусь и жду. Надеюсь, Шеймус устроился в каком-нибудь кафе неподалеку. «Мне не трудно, – ответил он, когда я сказала ему про прием у врача. – Я тебя отвезу».

Никола спроектировал радиокоммуникационную вышку, при помощи которой можно было бы передавать сообщения почти по всей территории Соединенных Штатов и даже через Атлантический океан. В его воображении возникали новостные и биржевые сводки, телефонные сети – всё, чем мы сейчас располагаем. Он опередил свое время более чем на сто лет. Оставалась одна маленькая проблема: чтобы построить эту вышку, нужны были деньги. Вестингауз не мог ему помочь, поэтому Никола обратился к тому, у кого наличные точно водились. Это был миллиардер и промышленник Дж. Пирпонт Морган.

Услышав о предложении Николы, даже такой человек, как Морган, был изумлен. Представьте, мистер Капиталист, всемирную монополию на радиосвязь. Никола признался Моргану, что уже передавал сигналы на расстояние более семисот миль. Всего-то нужно 350 000 долларов: 100 000 – на первый передатчик через Атлантику и 250 000 – через Тихий океан. Морган выдал Николе аванс в 150 000; этого оказалось достаточно, чтобы начать работу. Никола был в восторге и пообещал промышленнику прибыль в стократном размере. Но, чтобы воплотить свою мечту, Николе нужна была земля.

– Грейс Ванденбург? Это вы?

Из-за стойки выходит женщина. Высокая, худая, с черными волосами, которые, словно влажные нефтяные пятна, стекают на щеки. Одета в стиле ретро 1920-х годов: короткое серое платье с заниженной талией поверх белой рубашки, лаковые черные туфли с пряжкой у щиколотки.

Нет. Что вы. Никогда о такой не слышала. Я, вообще-то, пришла ремонтировать ксерокс.

– Я – Франсина. Пожалуйста, следуйте за мной.

Клацая лаковыми черными туфлями, Франсина ведет меня в конференц-зал, который абсолютно пуст, лишь нескольких пластиковых стульев составлены в кружок. Я сажусь, кладу ногу на ногу и скрещиваю руки на груди. Потом мне приходит в голову, что, возможно, кому-то эта поза покажется закрытой, поэтому опускаю ногу и расцепляю руки. Ищу окно, чтобы в него выпрыгнуть, но в комнате их нет.

– Добро пожаловать. Я буду вести групповые занятия и индивидуальные сеансы. Понимаю, вам сейчас немного неловко, но поверьте, мы скоро станем лучшими друзьями. – У нее на лбу застыло перманентное выражение тревоги и участия.

Вообще-то, список моих друзей временно не пополняется. Могла бы попробовать найти вам местечко, но для этого кому-то придется сначала умереть.

– Итак, первое, о чем я хотела бы вас спросить, – о вашей личной группе поддержки.

О моем личном чем?

– Друзьях, родных. Людях, которые понимают, что вы начали строить лестницу в лучшее будущее, и готовы подсадить вас, образно говоря.

Опять эта дурацкая лестница.

– Ну, у меня есть парень. Он меня очень поддерживает. Сегодня вот подвез до клиники.

Морщина от озабоченности на лбу Франсины превращается в такую глубокую борозду, что мне становится страшно, как бы она не врезалась ей в мозг. А может, это уже произошло.

– И что же, больше никого? А подруги? Семья? Извините. Вскормлена волками.

– Есть еще мама и сестра. Но они пока не знают про… лестницу.

– Цык-цык-цык.

Никогда раньше не встречала людей, которые издавали бы звук «цык-цык-цык». Интересно, можно ли этому научиться? Язык непроизвольно тянется к твердому нёбу, но я решаю подождать до дома и уже там попрактиковаться.

– Наши родные и друзья – это перила лестницы. Ты должна делиться с ними. Это совершенно необходимо. Уверена, профессор Сегроув того же мнения.

Вот прекрасная возможность разузнать, как его зовут, но вдруг меня осеняет: а что, если Профессор – это и есть его имя, как Майор Майор в «Поправке-22»? Может, его родители были настолько дальновидными, что заблаговременно позаботились о будущей успешной карьере маленького Профессора.

Тем временем Франсина, воспользовавшись моим замешательством, перешла к дальнейшим инструкциям:

– Вот что надо сделать, Грейс. В твоем журнале… У тебя ведь есть журнал?

Презрительно фыркаю:

– Разумеется. Добрая сотня старых выпусков журнала Американской медицинской ассоциации!

Франсина выпучивает глаза:

– Нет, Грейс, нет. Я имела в виду твой журнал. Ну вроде дневника. У тебя должен быть журнал. Это совершенно необходимо. В журнале ты будешь описывать трудности, которые тебе придется преодолевать день за днем, а потом, когда ты поднимешься по лестнице уже наполовину, сможешь оглянуться и понять, как многого достигла. Чувство личного успеха будет поддерживать тебя даже в самые тяжелые времена. Кроме того, ты должна составить список людей, которым расскажешь о своем лечении. Можешь назвать его «Список доверенных лиц».

– «Список доверенных лиц»? Вы уверены? Может, лучше «Моя группа поддержки»?