Я читала, что такая разница между полами объясняется воздействием гормонов на плод. Еще когда мы представляем собой не более чем сгустки в материнской утробе, на нас воздействуют различные половые гормоны, особенно тестостерон и эстроген. Если тестостерона меньше, а эстрогена больше, мы остаемся маленькими девочками. Но стоит тестостерону зашкалить, а эстрогену уменьшиться, и мы становимся мальчиками. А у мальчиков вырастают не только пенисы, но и длинные безымянные пальцы.

Ну и что такого, скажете вы? Дело в том, что тестостерон влияет на кое-что еще, и соотношение длины пальцев прекрасный тому пример. Те мужчины, у кого это соотношение ниже, более склонны к физической агрессии, у них больше концентрация сперматозоидов и больше детей, и они более спортивны (и, как ни удивительно, музыкальны). По крайней мере, в теории. Мужчины с более высоким коэффициентом больше подвержены сердечным заболеваниям и чаще становятся геями. У женщин всё наоборот: чем выше коэффициент (как у меня), тем они более плодовиты и больше подвержены риску заболевания раком груди. Будь мой коэффициент ниже, я была бы склонна к вербальной агрессии (а это мне ни к чему) и, возможно, стала бы лесбиянкой.

Если задуматься об этом с точки зрения эволюционной теории, становится еще интереснее. Мы знаем, что эти различия вызваны тестостероном, но зачем? Зачем мужчинам длинный безымянный палец, если именно женщинам, по крайней мере тем, кого я знаю, стало свойственно собирать кольца – обручальные, в честь помолвки, в знак вечной любви и просто красивые, и желательно как можно больше?

Согласно одной теории, такова уж историческая роль мужчины – охотника и воина. Длинный безымянный палец обеспечивает точность при метании копья, причем неважно в кого – в волосатого мамонта или в парня из соседнего племени с таким же длинным безымянным пальцем. Видимо, поэтому женщины так редко становятся чемпионками по метанию дротиков. Ну а когда весь день собираешь ягоды, варишь обеды да растишь детей, уже неважно, какой палец длиннее.

А может, метание копья тут ни при чем? Может, всё дело в естественном отборе. Другими словами, женщины бессознательно выбирают мужчин с меньшим коэффициентом. Сексуальная притягательность мужских рук явно недооценена. Возможно, бессознательно женщина рассуждает так: «Ну и что, что у него пивное брюхо и рожа, как у сбежавшего преступника, – вы только посмотрите на его безымянный палец».

У Шеймуса Джозефа О’Рейлли самые сексуальные руки из всех, что я видела. Иногда он болтает ими, опустив по бокам, иногда сует в карманы. В кафе он придерживает рукой дверь, чтобы пропустить меня. Сегодня мне не приходится вспоминать, где я сидела вчера, и садиться за первый свободный столик по часовой стрелке. Шеймус сам выбирает стол – тот, что чем-то лучше остальных, – и идет к нему. Мне не нужно ничего решать. Мы берем меню.

Когда Шерил видит нас вместе, ее улыбка меркнет.

– Шеймус? Ты сегодня не один?

Привет, Шерил. Это я, Грейс. Прихожу сюда каждый день. Помнишь меня?

– Доброе утро, Шерил, – говорит Шеймус. – Сегодня особенный день. – Он смотрит на меня и улыбается.

Шерил морщит нос, как поросенок, достает из фартука блокнот и ждет.

– Грейс? – обращается ко мне Шеймус.

Завтрак. Он хочет, чтобы я что-нибудь заказала. Первая строчка в меню в разделе «Завтраки» – свежие фрукты с йогуртом. Но в алфавитном порядке первым идет бекон с яичницей и тостами. Есть и другие разделы: «Добавки», «Кофе», «Чай», «Соки», «Коктейли». Надо заказать кофе: первая строчка в разделе «Кофе» – эспрессо. Но тогда надо будет взять и первое блюдо из раздела «Завтраки», и первое из раздела «Добавки», а есть свежие фрукты с йогуртом и беконом как-то глупо. В алфавитном порядке из всего меню первым идет апельсиновый сок. Может, его и взять?

Они ждут.

– Давай сначала ты.

– Банановые блинчики с ягодами и кленовым сиропом, Шерил. И капучино.

Он это серьезно? Разве можно есть столько сладкого утром? Интересно, он в курсе, как это влияет на уровень инсулина? Такого количества калорий на неделю хватит жителям небольшой африканской деревушки.

Они по-прежнему ждут.

Бросаю взгляд на Шеймуса, потом в меню:

– Мне то же самое.

Шерил записывает, хмурится и идет на кухню.

Минуту мы молчим. Тишина приятная – как будто мы оба представляем, что это лишь первый из множества совместных завтраков.

И всё же я должна кое-что узнать.

– Ты живешь где-то поблизости?

– Нет. В Карнеги. С двумя братьями.

Приносят кофе. Его прекрасные длинные пальцы сжимают чашку. Он держит ее в правой руке, прижав к мягкой части ладони, точно это бокал Гранжа 1955 года. Его левая рука поддерживает чашку с другой стороны, пальцы соприкасаются. Всё бы отдала за возможность измерить его пальцы прямо сейчас, но у меня с собой нет ни линейки, ни сантиметра, и к тому же не очень-то красиво это будет выглядеть. Шеймус с довольным видом потягивает капучино, но я-то ненавижу кофе. Чтобы не было так противно, кладу в чашку 5 кусков сахара. Плюс блины – и к полудню я впаду в диабетическую кому.

– И как тебе с братьями живется?

– Ужасно. Они как животные. Это временно. Один мой брат только что расстался с женой. Другой копит, чтобы уехать за границу. Надеюсь скоро от них отделаться. Я их люблю, конечно, но не до такой же степени.

Приносят блины – как-то слишком быстро. Мои подозрения оправдываются: полуфабрикат из микроволновки. Сердечный приступ на тарелке. Шеймус сметает блины, как голодающий.

– Значит, два брата. А сестры есть?

Он поднимает брови. Во рту блины. Не переставая жевать, показывает четыре пальца.

– Три брата, – поясняет он, – и сестра.

– Всего пятеро? Ну ничего себе. В наши дни большая редкость.

Мое воображение рисует их впятером: они играют в прятки в заросшем саду. Карабкаются по деревьям. Играют в крикет на заднем дворе, мяч разбивает окно на кухне, и все молчат, не признаваясь, кто это сделал. Они бегают голышом под брызгами из поливального автомата. Мама приносит кувшин холодного апельсинового лимонада и пять пластиковых стаканчиков. Отец учит одного из них кататься на велосипеде. Откусываю блинчик. Кленовый сироп ненатуральный.

– Мы же ирландские католики. А еще у моих предков до 1978 года не было телевизора. Папа думал, что это такая глупая мода и скоро она пройдет. «Говорю тебе, женщина, через год или того меньше эти штуковины вообще выпускать перестанут». – Шеймус допивает кофе и вытирает пенку с губ тыльной стороной ладони. – Когда мама наконец заставила его купить ящик, это был самый печальный день в его жизни.

– А ты какой по счету? – Наклоняюсь, ставлю локти на стол и подпираю подбородок ладонями.

– Второй. Мой братец Диклан старший. Потом идут Дермот, Брайан и Кайли. Она у нас… немножко не в себе. До сих пор живет с родителями. – Он ловит взгляд Шерил и машет пустой чашкой.

В кафе появляется народ: красиво одетые женщины в модных джинсах, свободных блузах в стиле хиппи и сандалетах с камешками. Мне всё равно – у меня есть план, и эти расфуфыренные домохозяйки из пригорода и мечтать не смеют о такой ночи, какая была у меня вчера.

– Так, значит, Диклан, Шеймус, Дермот, Брайан и Кайли?

Он поводит плечами:

– К тому времени мы уже жили в Австралии, и им хотелось соответствовать [11].

– И какая между вами разница? По возрасту, я имею в виду.

Он прищуривается, точно хочет разглядеть что-то вдалеке:

– Совсем маленькая, и мы очень близки. У мамы нас было пятеро, и старшему не исполнилось и шести лет. А жили мы в новой стране, и у родителей не было ни родственников, ни друзей. Никто не понимал маму из-за ее акцента. Папа старался как мог, но работал он допоздна, да и в те времена сидеть дома с детьми считалось не мужским делом. И Кайли нужно было особое внимание.

Представляю их впятером совсем маленькими, только что после купания, в пижамах на диване. Сгрудились в кучку, пахнут детским тальком и смотрят диснеевские мультики воскресным вечером. Не то что мы с Джил. Нас было двое. Всего двое. И у каждой своя комната. Я читала, а Джил играла в куколки.