Он открывает глаза:
– Толстой? Ерунда. Где?
Сжимаю левой рукой трицепс правой, ту часть, что обвисла и похожа на сырую свиную сардельку:
– Здесь.
Он приподнимается на локте и обнимает меня крепче. Приближает лицо вплотную к моей правой руке. Его нос почти касается моей кожи – он похож на ученого, который разглядывает в микроскоп необычную бактерию. Он рассматривает мою руку, разглаживая кожу пальцами. Потом прикусывает передними зубами:
– Не согласен.
– И здесь. – Задираю футболку и сжимаю двумя пальцами складку на животе.
Он наклоняется и опять кусает, только нежнее:
– Нет.
Его губы скользят вниз, и мое сердце бьется быстрее. Он просовывает два пальца под резинку моих трусов и приспускает их. Кровать узкая, поэтому он наваливается на мои ноги. Его губы касаются моих волос внизу живота.
Ловлю себя на том, что потираю ладони и переплетаю пальцы. Кладу руки по бокам.
– Есть еще. Еще много чего, что я должна рассказать.
Про Николу. Про электричество. Я даже не знаю, с чего начать.
Он останавливается и смотрит на меня:
– Уверен в этом, Грейс. И буду рад узнать, особенно про кинзу. Вдруг мне придет в голову мысль прислать тебе букетик пряных азиатских трав? Но не сейчас. Потом расскажешь.
Вцепляюсь пальцами в простыню. Нет, сейчас. Я должна сказать сейчас! Конечно, обо всем можно не говорить – можно даже не говорить о самом важном. Но он должен хотя бы краешком глаза увидеть, какая я. А как он увидит, если его голова у меня между ног?
К тому же Никола смотрит на нас.
Но я чувствую его горячее дыхание на коже с внутренней стороны бедра, и его руки тянутся и проскальзывают под трусики и хватают меня за ягодицы. Если сейчас же не прекратить…
– Шеймус?
– Что?
– Боюсь, я могла чем-нибудь заразиться.
Он скатывается на бок и садится на кровать рядом со мной:
– От меня?
– Нет. Оттого, что смотрела ночью телевизор и не предохранялась.
Смеется:
– Не поздно ли ты спохватилась?
– Поздно-шмоздно. Вопрос в том – нужно ли?
– Нет. А мне нужно волноваться о том, что через девять месяцев на свет появится маленький сюрприз – полуирландец-полусупермодель?
– Я принимаю таблетки.
Он потягивается, как кот, поворачивается и расцепляет мои пальцы, сжавшие простыню. Берет мою руку, целует то место на запястье, где бьется пульс, и, касаясь губами и зубами, проводит линию до сгиба локтя.
– Но я чувствую себя немного виноватым, – произносит он.
Виноватым? Никола смотрит на меня. А я в постели с парнем, которого знаю каких-то 14 дней, и это он чувствует себя виноватым? О боже! Значит, у него жена. Десять детей. Мои руки сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони.
– Это почему?
Он сидит на краю кровати. Я отодвигаюсь.
– Обещал накормить тебя ужином в итальянском ресторане. Не вышло. Потом предложил деликатесного перепела из супермаркета, и опять не получилось. Ты так и осталась без ужина. Совсем тебя голодом заморил. – Он на мгновение замолкает. – У меня идея. Как насчет завтрака? Что-нибудь непростительно вредное – бекон, яйца по-бенедиктински, блины, а может, и первое, и второе, и третье? И тогда ты сможешь рассказать мне обо всем, о чем захочешь. Чем переболела в детстве, какая твоя любимая группа и футбольная команда, – да о чем угодно.
Поднимаю глаза и смотрю на потолок. Мне так много дел нужно переделать. Вымыть голову, высушить и расчесать 100 раз, потом одеться. К тому же в субботу утром я хожу за покупками. А еще надо почистить зубы, умыться. Я уже пропустила звонок будильника, но это еще не значит, что весь день насмарку… Ведь можно начать по новой в начале следующего часа.
– То есть… ну если ты свободна, конечно…
– Дело не в этом.
Он берет меня за руки и держит за запястья. Притягивает к себе, и у меня не остается выбора, кроме как взглянуть ему в глаза.
– Грейс, я должен задать тебе важный вопрос. Пожалуйста, не думай, что это шутка. Подумай об этом, подумай хорошенько, прежде чем ответить.
Мои плечи и руки сжимаются.
– Грейс, можно мне взять одну из твоих зубных щеток? Мне бы очень хотелось почистить зубы, и не хочется так скоро от тебя уходить, какие бы дела меня ни ждали.
Я смеюсь.
Притворюсь, что в супермаркете было всего 13.
– Можно.
– Спасибо. Теперь я пойду в туалет. И почищу зубы экземпляром из твоей коллекции. Потом надену вчерашнюю одежду, как бы ужасно это ни звучало, и поведу тебя завтракать, потому что нам нужна еда и нужен кофе. Ну как тебе?
Воздух еще неподвижнее, чем раньше. Новый день. Сегодня я проснулась рядом с кем-то в своей кровати. Вчера нарушила распорядок перед отходом ко сну. Новый день полон возможностей, и у меня полно возможностей. Мы с ним почти не знакомы. Я могла бы стать кем угодно.
– Ну так что скажешь? – повторяет он.
Встать. Пойти в туалет. Почистить зубы новой щеткой. Надеть вчерашнюю одежду. Пойти завтракать.
В его устах это звучит как список.
Резко встаю с кровати, и эта решительность меня пугает. Я стою у кровати. Я встала.
– Нет. – Его брови удивленно ползут вверх. – Нет. У меня нет любимой футбольной команды. Маркс ошибался. Спорт – вот настоящий опиум для народа.
Он улыбается – такой широкой улыбки я еще не видела, – и морщинки вокруг его глаз тоже становятся похожи на улыбки.
– Плохо, Грейс. Очень плохо. Но, может, ты и не виновата. Может, тебе нужно просто показать, как это здорово – бежать по границе поля и забивать крутые голы с края площадки.
Иду на кухню, достаю из пакета две щетки и одну протягиваю ему:
– Футбол? Умоляю. Как он вообще может кому-то нравиться? И почему за 1 гол начисляется именно 6 очков? Меня это просто бесит. С какой стати команда, сборище игроков, подобранных случайно, безо всякой логики, вызывает в людях такой слепой фанатизм?
Сижу в туалете с закрытой дверью, но он продолжает со мной говорить:
– Игроки в команду подбираются не случайно. Совсем не случайно. – Слышу и другие звуки. Он открывает и закрывает дверцы кухонных шкафов. Холодильника. – У тебя есть сок? – Голос звучит как из банки.
Когда я выхожу из туалета, он пьет воду из стакана.
– Нет. Сока нет.
Он пожимает плечами. Я иду в ванную и чищу зубы новенькой зубной щеткой. Надеваю вчерашнюю одежду. Это не так просто сделать, потому что частично она всё еще на мне. Было бы гораздо приятнее взять свежую, хотя бы трусы. Чистая одежда лежит в спальне, в ящиках комода. Но тогда получится, что я не во вчерашней одежде. Быстро снимаю всё, что на мне. Потом надеваю обратно.
Я не причесываюсь, не умываюсь и даже не выпиваю стакана воды.
Выхожу из ванной и вижу Шеймуса. Он стоит у кровати и разглядывает мои счетные палочки.
– Это что, счетные палочки? Как в школе?
– Да. Сувенир из детства. Никак не могу с ними расстаться.
Он берет фото Николы:
– А это твой дедушка?
Он держит портрет обеими руками, повернув его ко мне. Подхожу и забираю у него Николу:
– Нет. Нет, это не мой дедушка. Это… вроде как мой кумир.
– Небось не футболист.
– Нет.
– Зубной врач?
– Нет.
Я так и стою с портретом Николы в руках.
– Он тоже пойдет с нами завтракать?
Видимо, слишком уж сильно я в него вцепилась.
– Да нет. Он редко ест.
– Тогда давай поставим его на место и пойдем. Умираю с голода.
Кладу Николу на прикроватный столик. Лицом вниз.
Мы идем. Сначала по коридору, потом по лестнице и по дорожке. По улице. Мы идем, и я совсем не соблюдаю старый распорядок. Переходим улицу. Это так просто.
Мы молчим, потому что я думаю о руках и длине своих пальцев. Длина указательного пальца моей левой руки – 69 миллиметров от первой морщинки до кончика, безымянный короче – 68,5. Длина указательного пальца на правой руке – 67 миллиметров и длина безымянного такая же – 67 миллиметров.
Как и все измерения, которые мы делаем, как и все размеры всех вещей, эти числа важны. Коэффициент пропорциональности пальцев – это соотношение длин пальцев от первой морщинки у основания пальца до его кончика. Как правило, этот коэффициент высчитывается по указательному и безымянному пальцам, и у мужчин и женщин он разный. Указательный палец у мужчин обычно короче безымянного, мало того, его длина обычно составляет всего 96 процентов от длины безымянного. Поэтому в среднем коэффициент пропорциональности у мужчин равен 0,96. У женщин пальцы или одинаковой длины, или указательный чуть длиннее. Коэффициент равен 1 или чуть больше единицы. Например, мой коэффициент – 1,007 для левой руки и 1 для правой.