Змеи. Мой единственный шанс увидеть их — потерян.

Дверь в комнату Харона кажется на ощупь хрупкой, как скорлупа. Пустая покинутая ракушка. Еще до того, как я постучала, я уже знала, что никого внутри нет.

Где он может быть? Неужели я опять его упустила? Но на этот раз я пришла в нужное время. Может быть, он сейчас молится и в таком случае не ответит, пока не закончит.

Я немного подождала, потом снова начала стучать. Сначала вежливо и сдержанно, помня о соседях. Затем замолотила ладонью, чувствуя, как ударяются о дерево косточки на руках, и выкрикивая его имя.

За моей спиной она стоит в проеме открытой двери, в ореоле света, льющегося из комнаты, и мягко говорит:

— Сегодня он еще не приходил. Может, зайдете к нам, выпьете чего-нибудь горячего, пока ждете.

Ее большие глаза светятся, как озера лунного света, ее скулы словно вырезаны из гладчайшего камня. Я и не заметила в прошлый раз.

Но все мое существо раздирает вопрос, срочно требующий ответа. Почему он опаздывает, почему опаздывает именно сегодня.

— Заходите, кхала, в доме только я.

— Очень признательна, — говорю я, кусая губы, — но я должна ждать здесь.

— Тогда минуточку, — ответила она.

Она возвращается с дымящимся прозрачным стаканом, который несет, обернув кухонным полотенцем с вышивкой: сиреневый виноград, изумрудно-зеленые листочки. Даже несмотря на свое беспокойство, я заметила маленькие аккуратные стежки.

Я отпила чая. Он крепкий и приправлен гвоздикой. Он наполняет меня терпением, облегчает ожидание.

Женщина — ее имя Хамида — спрашивает, можно ли посидеть со мной. У нее есть немного времени. Шамсур повез Латифу выбирать подарок на день рождения. Они хотели, чтобы и она тоже поехала с ними, но у нее еще были дела. Кроме того, так лучше, что они поехали без нее. Ей всегда кажется, что Шамсур покупает девочке слишком дорогие вещи, и из-за этого они могли поссориться прямо там, в магазине.

Мне приятна ее компания, ее простодушные речи, то, как она мило при этом жестикулирует. Журчащая музыка ее браслетов. Послезавтра Латифе исполняется шесть лет, у них будет небольшое празднование: двое-трое детей из ее класса, несколько человек соседей из индийцев. Харон тоже приглашен, хотя он очень скромный, стеснительный и, наверное, просто подарит девочке подарок накануне. Придется Латифе самой потом отнести ему угощение.

— Он такой застенчивый с женщинами, со мной боится и слово сказать. Когда мы встречаемся на лестнице, он — только скажет «салам алейкум» — и бежит вниз по лестнице, даже не взглянет, не подождет ответа.

Такого Харона я не знала.

— Он и не понимает, какой он симпатичный. Может, конечно, ему все равно. Он всегда ходит непричесанным. Если бы он смотрелся хоть иногда в зеркало, то…

Я уловила в голосе Хамиды опасные нотки, которые могут перерасти в силу, разрушительную для ее семьи.

— А твоему мужу, — строго спросила я, — тоже нравится Харон?

— Кхала, — на ее лице выступил жаркий румянец, как только она поняла, что я имею в виду. Но в ее голосе также сквозил смех, когда она ответила:

— Шамсур мне не муж, а брат.

— Где же твой муж?

Она опустила глаза. Боль чадрой пала на ее лицо.

Я уже сожалею о своих словах. Тило, что за бестактность, ведешь себя как какая-нибудь деревенская сплетница.

— Прости, — поспешно извиняюсь я, — отличный чай. Что интересно за специи ты в него добавила?

— Да нет, — ответила Хамида, — все нормально. Вам я не стесняюсь рассказать, уж не знаю, почему. Человек, который был моим мужем, полтора года назад еще там, в Индии, дал мне талак. [88]

Потому что у меня не родился мальчик. И, кроме того, потому что он встретил другую девушку, моложе и симпатичнее. Ее отец ведет обувной бизнес в их городке. Чего желать лучше? — на мгновение ее голос окрасился горечью. — Но, вообще говоря, я просто счастливица по сравнению с другими женщинами, кто оказался в таком же положении, потому что у меня есть такой замечательный брат. Когда Шамсур услышал, что произошло, он взял на работе отпуск на месяц, объяснив это чрезвычайными семейными обстоятельствами.

В то время он работал во «Дворце Мумтаз». Знаешь «Мумтаз»? Замечательный ресторанчик, он как-то водил нас с Латифой туда три или четыре раза. В общем, он приехал в Индию и скандалил там, пока не выбил мне приличные алименты, завел счет на мое имя и достал мне временную визу, чтобы я смогла приехать сюда. Когда я приехала, он предложил мне: «Сестренка, оставайся здесь, со мной — пойдешь учиться, найдешь хорошую работу, встанешь на ноги. К тому же здесь никто не будет обзывать Латифу за то, что собственный отец от нее отказался, никто не будет говорить: «Несчастная девочка». Мне было сначала страшновато: все-таки незнакомая страна, но в конце концов я согласилась. А теперь хожу на курсы «англези» для взрослых, учусь читать и писать по-американски. Может быть, потом освою компьютер в общественном колледже, почему бы и нет.

— Почему бы и нет, — повторила я, и при взгляде на ее ясное, как звездочка, лицо от сердца у меня немного отлегло.

— А знаешь, кхала, правду говорят: Аллах помогает людям, которые делают добро другим. Босс Шамсура открыл новый ресторан, побольше, а Шамсура назначил главным менеджером этого. Теперь у нас даже есть деньги, чтобы найти квартиру получше, но я говорю ему: «Бхаи-джан, зачем нам новые вещи, останемся лучше здесь, с нашими добрыми соседями».

Я вижу, как на ее лице появляется краска смущения при этих словах. Ее глаза невольно останавливаются на двери Харона. И от всего сердца я желаю им обоим того, чтобы ее надежда сбылась.

Уже поздно и холодно, так поздно, что я потеряла счет часам. Мои ноги окоченели от сидения на деревянной лестнице. Шамсур с Латифой давно уже вернулись, и Хамида ушла накормить их ужином. Она вернулась с едой для меня, но мне кусок в горло не лез от сжимающего горло страха. Где ты, Харон?

— Пожалуйста, кхала, пройдите к нам, сядете на диван. А то так недолго и простудиться. Я оставлю дверь приоткрытой — и вы сразу услышите, когда он придет.

— Нет, Хамида, я должна остаться здесь.

Я не сказала ей, что таким образом моя боль может послужить искуплением и защитой для Харона. Но, может быть, она и сама поняла, потому что больше не настаивала. А только сказала:

— Если что, постучите. Я сплю очень чутко.

Невидимые звуки в ночи, не так уж вы мне незнакомы. Но в эту ночь вы приобрели неестественную, особо зловещую явственность. Звук шагов звенит, как молот по наковальне, раскалывая асфальт. Сирены машин дрелью сверлят мне мозг. Крик (животного ли, человека?) долетает до меня из отдаления, как брошенный нож. Даже звезды мигают неровно, как биение сердца бегущего человека.

Поэтому звук неуклюжих шагов кого-то, взбирающегося по лестнице, вламывается в уши, как если бы безумный слон прыгнул в груду камней. Нет. Это напоминает мне звуки, что я слышала однажды в деревне — в той неправдоподобно далекой другой жизни: человек с грохотом врезается в стену, из руки выпадает бутылка. Осколки коричневого стекла, шипение пены, желтая влага впитывается в землю, запах брожения плывет по улице.

Харон пьян!

У меня кружится голова от облегчения и гнева, во мне уже зреют слова упрека: «Ты знаешь, как я за тебя беспокоилась? Посмотри на время — позор! — и чтобы увидеть тебя в таком виде, я сидела здесь, замерзая, целую вечность. Я никогда бы не подумала, что ты на такое способен, тоже мне, правоверный мусульманин». В моих мыслях я уже делаю ему горький, очень густой кофе, в который добавляю миндаль, помогающий очистить дух и сознание.

Затем он преодолевает ближний ко мне лестничный пролет, и я вижу…

Засохшая на лбу, на лице. Густо-красная, как карбункул.

Его кровь.

На мой стук Хамида открыла так незамедлительно, как будто она уже стояла в этот момент за дверью. Она всмотрелась в мое лицо, затем взглянула за мою спину, где лежал рухнувший на ступеньки Харон, сдавленно крикнула: «О Аллах, нет», бросилась за тряпкой и горячей водой. Разбудила брата. Оказавшись более проворной, чем я, извлекла ключи из сжатого кулака Харона. Открыла дверь, и мы наконец смогли внести его в скромную холостяцкую спаленку: на выбеленных известкой стенах не было ничего, кроме двух картинок, повешенных так, чтобы они сразу, как входишь, бросались в глаза. Это — отрывок из Корана, переписанный жирными круглыми буквами урду, и фотография серебряной Ламборджини.