— Нервный припадок… Я опять слишком много говорила, слишком горячилась. Доктор запретил мне это. Пожалуйста, не рассказывай тем двум. Ну, прощай, завтра увидимся.

Эльза почувствовала на своей щеке горячий поцелуй; потом леди Марвуд вырвалась из ее рук и быстро ушла, отказавшись от дальнейших проводов. Гассан уже открыл дверцу кареты, она еще раз махнула Эльзе, экипаж двинулся, и она исчезла так же быстро, как появилась.

Полчаса спустя Зоннек и Эрвальд тоже шли через сад. Они возбужденно говорили; между бровей Эрвальда образовалась глубокая складка, и он очень раздраженно произнес:

— Не трудись отрицать, Лотарь! Я никогда не буду в милости у твоей невесты. Я полагаю, ты сам видишь это не хуже меня.

Вероятно, его фраза имела основание, потому что Зоннек смущенно ответил:

— Дело в том, что Эльза — неподатливая, своеобразная натура, и ее расположения не скоро добьешься. К тому же она выросла без общества, и, в конце концов, вполне естественно, что она застенчива и сдержанна.

— Разве то, как ведет себя по отношению ко мне твоя невеста, можно назвать застенчивостью? Я считаю это антипатией, и, собственно говоря, это меня не удивляет; она еще ребенком не терпела меня и, преспокойно принимая ласки от тебя, карала меня за это как нельзя более решительно. И теперь я имею несчастье не нравиться ей, но согласись, что на этот раз вина не на моей стороне. Я истощил весь запас своей любезности, но все напрасно!

— И тебе, избалованному кавалеру, это, конечно, очень обидно, — пошутил Лотарь. — Я думаю, такой казус случился с тобой впервые. Нет, серьезно, Рейнгард, ты воображаешь, что перед тобой все еще капризный, своевольный ребенок того времени. Годы и воспитание сделали из Эльзы совсем другого человека, ты должен был бы заметить это.

— Неужели ты веришь, что такие врожденные качества могут быть уничтожены? — спросил Эрвальд с легкой насмешкой. — Их можно силой подавить на время, пожалуй, на несколько лет, и твоя Эльза находится под влиянием такой силы. Очень жутко видеть восемнадцатилетнюю девушку такой безжизненной, оцепеневшей. Неужели ты считаешь это ее настоящей натурой? Дай только солнцу осветить ее жизнь, дай ей немножко счастья и свободы, и она проснется.

— Сказался-таки старый фантазер! — засмеялся Зоннек. — Ты еще в Каире угощал нас с Зинаидой своими горными сагами о заколдованных принцессах, ожидающих избавления, причем в своих юношеских мечтах играл роль героя-избавителя. В то время ты мог осуществить свою мечту, но погнушался нагнуться за кладом, просившимся тебе в руки, и он ушел от тебя снова под землю. Если бы Зинаида стала твоей женой, она была бы теперь совсем другой. Относительно же моей Эльзы магическое слово мог бы произнести я, но она, слава Богу, вовсе не загадочное существо — в ней все ясно и светло.

Они остановились у ворот, собираясь тут проститься, потому что Зоннек хотел остаться в Бурггейме до вечера. У ворот лежал Вотан; он был не в духе, потому что его сегодня постоянно удерживали. Он знал, что нельзя лаять, когда домашние или Зоннек разговаривали с кем-нибудь, но при приближении Эрвальда все-таки встал, сердито заворчал и, видимо, собирался наброситься на него.

— Что с тобой, Вотан? — недовольно проговорил Лотарь. — Ты должен привыкать к этому господину; это друг. — И в подтверждение своих слов он похлопал Эрвальда по плечу.

Обычно этого бывало достаточно, чтобы внушить Вотану, что он должен терпимо относиться к указанному чужому человеку, но сегодня это не помогло; собака, несомненно, узнала ночного гостя, сдавившего ей горло как железными тисками; она продолжала ворчать, и, очевидно, только присутствие Зоннека удерживало ее от нападения.

Эрвальд усмехнулся и сказал почти резко:

— Не лишай собаки удовольствия поворчать! Она только следует примеру своей хозяйки; обе показывают мне, что мои визиты в Бурггейм нежелательны. Прощай, Лотарь!

Он протянул другу руку и, быстро повернувшись, пошел вниз, в долину.

В нескольких часах ходьбы выше Бурггейма, среди зеленого горного луга одиноко стояла усадьба — старое, вынесшее не одну бурю строение, с камнями на крыше для защиты от ветра. По красоте это место не имело соперников в окрестностях, но посетители редко забирались сюда; подъем был очень крут и утомителен, а помещение и пища, которые можно было получить в усадьбе, крайне просты; это было не по вкусу избалованному курортному обществу, которое совершало экскурсии в экипажах или верхом и не желало отказываться от комфорта.

Зоннек еще прошлым летом случайно открыл это место и теперь привел сюда невесту и друга. Они вышли из дома рано утром, с намерением вернуться к вечеру из-за Гельмрейха, очень неохотно отпустившего внучку. Но после полудня разразилась гроза; она продолжалась несколько часов и сделала спуск крайне опасным; возвращаться в темноте да еще с дамой было бы неблагоразумно. Поэтому они решили переночевать в усадьбе. Профессор знал, что его внучка под надежной охраной, и, конечно, уже не ждал ее домой вечером.

Утро чуть брезжило, и, когда Эльза вышла из дверей, в доме еще не слышно было ни одного шороха. Вокруг стоял густой туман, но она была достаточно знакома с приметами, чтобы знать, что именно такое туманное утро обещает солнечный день. Она пошла к старой ели, находившейся на краю обрыва в нескольких сотнях шагов от дома. Отсюда открывался обширный вид на долину и окрестные горы.

Эльза села на грубую деревянную скамью и, прислонившись головой к стволу, смотрела на волны густого тумана, окутывавшего ландшафт.

Уже целый месяц она была невестой Зоннека, но ее темно-голубые глаза смотрели по-прежнему холодно и серьезно, а губы были сурово сжаты. Правда, в ее жизни почти ничего не изменилось, только дедушка обращался с ней не так грубо и не так мучил ее своими капризами, как прежде, потому что ее защищал Лотарь. Но Зоннек приходил в Бурггейм лишь на несколько часов и поневоле должен был щадить раздражительного больного. Он давно убедился, что, пока не пользуется правами мужа, более серьезное вмешательство повлечет за собой лишь ряд неприятных и бесполезных стычек с профессором; но он добился, чтобы свадьба была назначена в начале июля.

Свадьба! Это слово, при котором сердце каждой невесты замирает от счастья, означало для Эльзы лишь переход к новому кругу обязанностей. Она с робким благоговением все еще взирала на своего будущего супруга и не постигала, каким образом человек, пользовавшийся мировой известностью, выбрал именно ее, совершенно не подходившую ему по своей молодости и полному незнанию жизни. Но он смотрел на будущее с радостной уверенностью; он искал тихого семейного счастья, вдали от света с его борьбой и кипучей деятельностью, в которых так долго принимал участие. Теперь он хотел отдохнуть от них возле молодой жены, у мирного домашнего очага, и для этой цели не мог найти подругу лучше, чем серьезная, молчаливая девушка, которая выросла в одиночестве и не должна была страдать от отсутствия общества и развлечений.

Еще несколько недель — и она станет женой Зоннека. Тогда же уедет и Рейнгард, который хотел дождаться свадьбы друга, а потом ехать в Берлин. Эльза невольно вздохнула с облегчением при этой мысли; ее тяготило присутствие этого человека. Правда, после первого визита, когда она отнеслась к нему крайне холодно, он уже не старался сблизиться с ней. Ни просьбы Лотаря, ни даже легкие упреки не могли заставить его невесту отказаться от странной, почти оскорбительной сдержанности, которую гордый, щепетильный Эрвальд хорошо чувствовал.

Впервые Эльза не исполнила желания жениха; но она бессознательно боролась с мучительным ощущением, всегда охватывавшим ее, когда она чувствовала взгляд и слышала голос Рейнгарда, и со смутными образами и картинами, встававшими перед ней в его присутствии и назойливо теснившимися в ее мозгу. Они не давали ей покоя и давили ее, как кошмар, когда человек чувствует, что спит, и никак не может проснуться.