Лично у меня однажды был пьяный в сосиску новогодний поезд с проводниками, которые после полуночи превратились в овощи и отзывались только на кодовые слова «наливай» и «выпьем». Был лифт, застрявший между этажами, праздничное перестукивание с родственниками через двери и обсуждение того, как «подать» в кабину заключенного шампанское. Были и Новый год в одиночестве, и вдвоем с любимым, и в компании совершенно незнакомых людей. Я уверена, что не все еще перепробовала и многое ждет меня впереди, но от одного способа встретить праздник у меня сердце тает и мурашки пробегают по телу. Это домашняя вечеринка.
Первый раз в наш дом в канун Нового года гости набежали сами собой. Мы с любимым только что обустроили дачу, и, сгорая от любопытства, под предлогом славного праздничка за город потянулись наши кореша. Кто-то из особо воспитанных звонил и предупреждал, но большинство добиралось без посторонней помощи, хаотично парковалось в овраге и начинало с возмущением трясти калитку, дескать, нет, ну надо же, заперто! Вскоре запирать что-либо стало совершенно бессмысленно, и в нашем дворе между спящих яблонь забегали бродячие собаки. Они чуяли запахи съестного и требовали банкета. Мы с любимым переглянулись, посмотрели на распространившихся по дому захватчиков, достали из холодильника праздничную гирлянду сосисок и ушли. Через некоторое время гости все-таки заметили, что чего-то не хватает, непонятно, правда, чего… Ах да, хозяев, вроде, нигде не видно. Да где же они? А вы в окно посмотрите…
Любимый резвился в снегу с двумя барбосами черно-белого окраса. Нажравшись сосисок, они носились кругами, норовя лизнуть его в лицо или на худой конец оторвать подол пальто. Я оглаживала раздувшуюся от новогоднего угощения белоснежную сучку, которая бежать уже никуда не могла, только стояла в сугробе и лаяла от счастья. Вокруг прыгали пуховые щенки, догрызая хвостики сосисок, и вообще вся картина по своему эмоциональному уровню тянула на библейский размах.
Прихватив спиртное, кореша посыпались на снег. Что тут началось! Оказалось, на улице и пьется лучше, чем дома. И сугробы мягкие, и воздух свежий, и песики такие милые, и хозяева еще старый год как следует не проводили. В два счета на снег вынесли стол, в окно вставили телевизор, включили концерт, запела Аллегрова, собаки завыли от счастья… В положенный час громыхнуло шампанским, все завизжали, мне в бокал накакала пролетавшая стороной ворона, два гостя в стороне танцевали странный танец в компании жареной курицы…
Два слова о том, как нас встретило утро. Его, надо сказать, не встретил никто. Спали, как положено, до наступления первых сумерек. Потом, как аборигены к огню, все стекались к святому – заначенной кастрюле с оливье. Голова не болела. Странно, но после Нового года голова почему-то никогда не болит… Потом кто-то обратил внимание на то, что как-то подозрительно чисто в доме. Вроде столько народу собралось и так весело было… Постепенно к некоторым стала возвращаться память. Мы выглянули во двор.
Снег был вытоптан. Повсюду спали собаки. Праздничный стол лежал на боку. На яблоне висела недоеденная селедка и чей-то ощипанный шиньон…
Надо ли говорить, что в канун следующего праздника список гостей утверждался месяц, примерно столько же составлялся план проведения праздничного мероприятия, строго просчитывалось количество спиртного и съестного на нос, но внезапно вместо протокольного мероприятия мы с любимым собрались… и укатили в Венецию.
В другой раз мы сами стали гостями на организованном приятелями празднике жизни. Вот это, скажу я вам, был Новый год! Вот это был праздник! Хозяева, желая развлечь себя, гостей и в первую очередь своего 8-летнего сына, объявили, что пропуском в квартиру для всех, независимо от возраста, материального и социального положения, станет костюм героини всего следующего года – крысы. Ну, или мыши на худой конец. Возможно, кого-то из приглашенных это и насторожило, они почуяли неладное и остались дома, но большинство, напротив, оживилось. Мы с любимым, прицепив сзади серые пояса от банных халатов и купив пару дешевых масок, были чрезвычайно горды и довольны своим внешним видом. Но главный приемщик, сын хозяев, забраковал нас еще с порога. «Полный отстой!» – сообщил добрый мальчик и оторвал любимому хвост. Тот отработал свой хлеб, заорав так натурально, что даже я испугалась – не выросло ли у него там чего и в самом деле. На этом фейсконтроль закончился, и мы направились в палаты.
Там с порога стало понятно, почему мы «отстой»… В просторной комнате и в прилегающих к ней помещениях стояли, сидели, грызли свой сыр и даже беседовали друг с другом… гигантские Микки-Маусы. Их было штук двадцать, и все они при нашем появлении одновременно повернули головы и уставились на нас немигающими нарисованными глазами. В кино в таких местах музыка обрывается и повисает зловещая пауза.
– Ну все, допрыгались, – зачем-то сказал любимый.
Я зажмурилась, надеясь, что, когда вновь открою глаза, сюрреалистическая картина рассосется сама собой, но ничего никуда не рассосалось. Двадцать Микки-Маусов продолжали оставаться на своих местах и явно с неприязнью и подозрением оглядывали пришельцев неизвестной породы.
– Ба! Да это ж наши! – внезапно заорала особо крупная особь и, путаясь в хвосте, поскакала к нам.
Тут уж мы с любимым молодыми тушканчиками отпрыгнули в сторону.
– Здорово, ребята, это я – Василий Семенович! – приподнимая мышиную морду с застывшей на ней идиотической улыбкой, радостно сообщил Микки-Маус.
– Архитектор? Начальник проекта? Уважаемый человек? – допытывался любимый, заглядывая под папье-маше и желая разоблачить самозванца.
– Да я это, я, – успокоил тот, сняв мышиную голову и оказавшись и вправду старым добрым знакомым. – Толян, Анютин муж, договорился с кем-то на складе и приволок эти костюмы. Да там еще навалом осталось. Пошли, подберем вам!
Я даже пискнуть ничего не успела…
Но боже, как же потом было весело! Как мы упирались и умоляли позволить нам остаться в цивильном и сохранить человеческий облик. Как мне пришелся впору мышиный костюм. Как в нем оказалось весело терять этот самый человеческий облик и забыть хотя бы на одну ночь, чего можно, а чего нельзя, если вам уже за десять. Как мы пели и плясали, какой хоровод в три ряда закрутили вокруг красавицы елки, как потом кто-то задел эту самую елку и она рухнула, придавив безвестную мышь. Позже, правда, безвестная мышь оказалась преподавателем филологии, очень хорошо подкованной в области русского непечатного слова. Как мы потом объявили пострадавшую главной мышью наступающего года, наскоро короновали и на руках носили вокруг праздничного стола…
Потом ненадолго в этом разгульном веселье наступила пауза. Вечер выходил на торжественную глиссаду. Приближалась полночь, все заволновались, отставили мышиные головы, зашуршали записками с пожеланиями, зазвенели бокалами, провожая старый год…
И вот, наконец, ударили кремлевские куранты. Что такого особенного происходит в этот момент? Я не знаю. Ведь земля не пересекает условной черты, как финиширующий спортсмен, и не ловит на экватор красную ленточку. Вертится себе и вертится в ледяной тиши вселенной.
Но здесь, в городской квартире, за накрытым праздничным столом, в обществе сумасшедших, но близких людей, в тот миг, когда с оттяжкой начал накидывать один за другим свои удары медный колокол, какая-то волна детского восторга поднялась в груди и встала в горле. Сердце учащенно билось, шампанское пенилось через край… Впереди лежала вся жизнь, полная надежд, взлетов, успехов, побед…
– Помогите!!! Помогите же мне, наконец! – раздалось вдруг из коридора.
Собравшиеся, растеряв возвышенную радость момента, переглянулись.
– Да вытащите меня отсюда! – надрывалось безвестное существо.
Все высыпали в коридор. Там, застряв поролоновым пузом в дверном проеме, висела и барахталась родная, отечественная, серая и чрезвычайно недовольная мышь.
– Что стоите! Вынимайте меня, говорю! – заорала она дурным басом. – Новый год наступил!!! Выпить же надо!