Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Открываясь королю, Марина пишет своеобразную «автобиографию», последовательно перечисляя все, что происходило с ней от коронации в Москве до прозябания в Тушине: «Уж если кем счастье своевольно играло, – так это мной; ибо оно возвысило меня из шляхетского сословия на высоту Московского царства, с которого столкнуло в ужасную тюрьму, а оттуда вывело на мнимую свободу, из которой повергло меня в более свободную, но и более опасную неволю. Теперь оно поставило меня в такое положение, что я при своем сане не могу жить спокойно». В этом письме, написанном в один из самых тяжких и опасных моментов своей жизни, Марина не пытается спрятаться за этикетные формулы учтивого обращения к королю, а прямо пишет о том, что чувствует и что долго не могла сказать открыто. Все время от приезда в Тушино – лишь видимость свободы, продолжение заключения; да и теперь царский титул не защищает ее. Она питает еще надежду на спасение, но видит, что все зависит только от Бога да от короля. «Приняв все это с благодарностью от Всевышнего, – смиренно продолжает Марина, – Его святому Провидению препоручаю свои дальнейшие дела. Я твердо убеждена, что Он, различными средствами делающий многое, и теперь, в этих превратностях моей судьбы, по благости своей пожелает поднять меня и спасти. А так как ваше королевское величество изволили быть причиной и споспешником первого моего счастья, то я возлагаю полную надежду на Господа Бога, что и в этой моей скорби окажете свое милосердие». Но даже в этом обращении к королю, как к последнему прибежищу, Марина не хочет выглядеть сломленной, она снова и снова провозглашает себя московской царицей и заявляет, что никогда не откажется от этого титула: «Всего лишила меня превратная фортуна, одно лишь законное право на московский престол осталось при мне, скрепленное венчанием на царство, утвержденное признанием меня наследницей и двукратной присягой всех государственных московских чинов».

Так вот что, оказывается, предлагалось королю Сигизмунду III, обсуждавшему в этот момент возможность собственного воцарения в Московском государстве! «Законные права» на московский престол другого претендента! «Теперь я все это представляю на милостивое и внимательное рассмотрение вашего королевского величества», – писала Марина Мнишек, погруженная в собственные несчастья и не понимавшая, что ей не приходилось и мечтать о королевском расположении в этой ситуации. «Я убеждена, что ваше королевское величество после мудрого обсуждения обратите на это внимание и по природной доброте своей примете меня, а семью мою, которая в значительной мере способствовала этому своей кровью, храбростью и средствами, щедро вознаградите. Это будет служить несомненным залогом овладения Московским государством и прикрепления его обеспеченным союзом, с благословенья Божья, которое щедро вознаграждает за справедливость. Желая чего, я препоручаю себя защите и милостивому вниманию вашего королевского величества» [314].

Письмо московской «царицы», отправленное под Смоленск к королю, имело большой резонанс. (Об этом свидетельствует множество сохранившихся списков в польских архивных собраниях.) До возвращения послов тушинского воинства Марина получила передышку. Ей стало немного легче. Но кругом все равно оставались враждебно настроенные люди, перешедшие или готовые перейти на королевскую сторону. При этих обстоятельствах и произошло событие, в очередной раз и теперь уже окончательно кардинальным образом изменившее ее биографию. Пропавший «царь Дмитрий» прямо обратился к своей «супруге» и предложил ей воссоединиться.

Как показывают письма Марины Мнишек отцу и королю Сигизмунду III, написанные 13 и 15 января 1610 года, больше всего она нуждалась в это время в поддержке и защите. Одна посреди бунтующего военного лагеря, без близких людей, бросивших ее на произвол судьбы, Марина ждала в прямом смысле знака судьбы. И увидела его в переданных ей записках «царя Дмитрия», в которых тот выражал «беспокойство» и говорил о своей любви к ней. Марина дождалась того, в чем она больше всего нуждалась. Она не забыта, о ней заботились, ее готовы были любить и – главное – почитать как законную «царицу».

После получения известия от «царя Дмитрия» из Калуги Марина Мнишек самостоятельно принимает решение о воссоединении с тем, кого давно называют ее «мужем». С нею происходит удивительная метаморфоза. Все, что известно о ее пути из Тушина в Калугу, показывает, что Марина становится поразительно целеустремленным человеком, превосходящим смелостью всех окружающих. Каким контрастом это выглядит с жалобами отцу и униженными просьбами, отправленными королю! И вот характерная деталь. Уезжая из Тушина, Марина Мнишек надевает мужской костюм. Она больше не дает воли женской слабости, а только пользуется ею, чтобы достичь желанного результата. Уроки «царевича» Дмитрия, данные самборской красавице, не пропали даром. Теперь и она, как и ее «император», отправляется навстречу своей судьбе, в которую свято верит.

Еще в течение месяца после того, как она сделала свой выбор в пользу Калуги, Марина оставалась в Тушине. Подмосковные «таборы» она покинет только 13 (23) февраля 1608 года. Почему «царица» продолжала подвергать свою жизнь опасности и не стремилась уехать как можно скорее? В дневнике королевского похода под Смоленск вполне определенно говорится, что Марина просила «воинство» отпустить ее в Калугу или, по крайней мере, в другое, не столь опасное место. Ответ был поистине иезуитским: ей «позволяли» уйти из лагеря, но всем другим запрещали выступить вместе с ней: «…царица прислала просьбу, чтобы ей дозволили уехать к мужу. Ей это дозволили, но под страхом смерти запретили кому либо двинуться от войска со знаменем. Царица сейчас одумалась и просила, чтобы ей дозволили жить в Можайске до тех пор, пока не придет король. Ей и этого не дозволили, опасаясь, как бы не пришел к ней тот обманщик» [315].

В Тушинском лагере не было единства по поводу дальнейших действий. Одна часть польского «воинства» ожидала ответа от короля, другая, не надеясь ни на что хорошее, пыталась снова установить контакты с «цариком». Третьи предлагали вообще бросить всех претендентов и уйти в самостоятельный поход за Волгу, где и «возместить» свои заслуги за счет поживы. Кто-то был готов просто уйти домой в Польшу, но «более знатные» держались «государя и отечества». В этой ситуации Марина Мнишек решается помочь «царю Дмитрию», тем более что и он сам активно переманивал людей из Тушина на свою сторону. Она не знала, что «царик» опять пытался ее использовать, торгуясь именем «царицы» с тушинцами. Как писал в своих записках Иосиф Будило, в ответе на тайное посольство от подмосковного воинства во главе с Янушем Тышкевичем, отправленном во второй половине января 1610 года, «царь Дмитрий» ставил условие: «Что касается денег, то его царское величество обещает выдать сейчас же на конного всадника по 30 злотых, если рыцарство приведет к царю в Калугу в добром здоровье царицу» [316]. Трудно сказать, действительно ли ему не было жалко никаких денег, чтобы снова увидеть свою «царицу», или самозванец не верил, что Марина Мнишек даст добровольно привезти себя в Калугу.

В первой половине февраля 1610 года в Тушине вспыхнул бунт донских казаков. Позднее в войске его объясняли происками «царицы», которая «так подействовала на донцов, что 3000 их почти днем выступили в Калугу с несколькими русскими вождями» [317]. Сам казачий предводитель Иван Мартынович Заруцкий не только не поддержал этого выступления, но и предупредил гетмана князя Романа Ружинского, который напал на «изменников» и, по воспоминаниям Николая Мархоцкого, положил до двух тысяч казаков. После этого удерживать согласие в Тушинском лагере было уже трудно. В письме от 8 (18) февраля 1610 года брат «царицы» саноцкий староста Станислав Мнишек извещал одного из своих друзей о случившемся бунте донцов и рисовал атмосферу раздоров в Тушинском лагере самыми мрачными красками: «Не безопасны мы от неприятеля, а более всего от своих»; беспорядков ожидали «каждый час» [318]. Не мудрено, что в такой ситуации начались поиски врагов. Тушинское «рыцарство» отправило с донесением королю под Смоленск своих товарищей, так как до них дошли слухи о каких-то переменах в настроении короля. Они говорили, что войско взволновано известиями от некоторых лиц из этого лагеря о чем-то противном его ожиданиям, а также, что особенно интересно для нас, «интригами царицы».

вернуться

314

[313]Там же С 180-181.

вернуться

315

[314]РИБ Т 1 Стб 527.

вернуться

316

[315]Там же Стб 179.

вернуться

317

[316]Там же Стб 546.

вернуться

318

[317]Тюменцев И. О. Смута в России С 471.

65
{"b":"160059","o":1}