Весь 1609 год прошел для Марины Мнишек в тягостном ожидании. Мысли ее были поглощены тем, доехал ли отец, встретился ли он с ее матерью, удалось ли ему что-нибудь сделать по «московским делам». Она часто писала отцу, некоторые из писем были написаны ею собственноручно. Но из всех ее посланий сохранились только четыре: два датированы январем и еще два – 23 марта и 10 августа 1609 года.
Юрий Мнишек вообще не отвечал дочери, на что она горько жаловалась. Тон ее писем лучше и точнее всего, что мы знаем о ней, свидетельствует о ее характере.
Во-первых, и во-вторых, и в-третьих – это покорная дочь, во всем стремящаяся услужить своему любезному родителю. Она ждет его повелений, готова исполнять все его приказания. Она с болью вспоминает о тех временах, когда они были вместе. Тем тяжелее для нее, что отец уехал, не дав ей своего благословения: «Не знаю, что писать к вам в печали, которую имею, как по причине отъезда вашего отсюда, что я осталась в такое время без вас, милостивого государя моего и благодетеля, так и по тому, что с вами не так простилась, как проститься хотела, а паче я надеялась и весьма желала, чтобы из уст государя моего батюшки благословение получить, но видно того я была недостойна». Это несчастливое прощание должно было особенно мучить Марину, потому что больше она со своим отцом так и не увиделась.
Но пока ни он, ни она не знают об этом. А потому в письмах Марины к отцу больше говорится о текущих делах. Точнее, проговаривается намеками, понятными им обоим. Марина просит не забывать «как меня, так и дел моих, имеющихся в Польше, равно и тех, которых сами вы, уехав, не кончили» [262]. Что имеет здесь в виду «покорная слуга и дочь Марина царица московская», остается только догадываться. Но одно направление переговоров воеводы Юрия Мнишка в Речи Посполитой может быть угадано с большой степенью вероятности. В лагере самозванца предприняли шаги, чтобы снова заручиться поддержкой святейшего престола в Риме. С этой целью Марина отправила в Рим своего придворного Авраама Рожнятовского, вероятного автора так называемого «Дневника Марины Мнишек». Русская «царица» и, по-прежнему, верная католичка Марина Юрьевна послала с ним письмо, подтверждавшее намерение выслать посольство в Рим, как только она вновь окажется на престоле. Марина обращалась к папе Павлу V за благословением: «Пока же все дела наши убедительно препоручаем молитвам вашего святейшества. При этом искренно признаем, что все победы, одержанные до сих пор нашими войсками, и все полученные выгоды следует приписать лишь благости Божьей и молитвам вашего святейшества, и поэтому мы горячо молим ваше святейшество о даровании нам вашего благословения. Можем также клятвенно заверить вас, что все, что вы потребуете от нас письменно или через своих послов, с готовностью будет нами исполнено, как вообще ради славы Божией, так и для распространения святой католической веры» [263].
В эти же самые дни, 15 января 1609 года, Марина пишет (или только подписывает?) письмо по-латыни новому нунцию в Кракове Франциску Симонетте. Она испрашивает его «апостольское благословение» и подтверждает, что будет делать все для блага римско-католической церкви. Показательно, что в конце февраля 1609 года за благословением к папе Павлу V обратился и недавно обращенный в католичество гетман самозванца князь Роман Ружинский. Он также убеждал Рим, что, участвуя в походе на Москву для принесения помощи «Димитрию Ивановичу, великому князю и царю московскому», был занят делом «защиты и распространения святой католической веры» и «проливал за нее свою кровь» [264]. Последние слова скоро оправдались буквально, поскольку в одной из битв под Москвой 26 февраля (6 марта) 1609 года князь Роман Ружинский был опасно ранен из лука и вскоре сошел в могилу. Но пока он был в силах и верховодил в Тушинском лагере; именно он и должен был санкционировать обращение Марины Мнишек в Рим. Воевода Юрий Мнишек, в свою очередь, должен был убеждать церковные власти в Речи Посполитой в последовательном стремлении его самого и дочери завершить начатое, а взамен использовать их поддержку в светских делах.
Продолжая свое письмо отцу, царица Марина напоминает: когда будете писать «к его царской милости, упоминали бы и обо мне, прося его о том, дабы я у него почтение и милость иметь могла». Оказывается, ей нужно предстательство отца перед «мужем»! При этом Марина обещает своему «батюшке» «исполнить все то, что вы мне поручить изволили, и так поступать, как вы мне повелели». В этом самом первом письме еще очень остро ощущается дочерняя любовь к отцу. Но Марину занимают не только серьезные вопросы. Она пишет и о вещах легкомысленных, что вполне свойственно особам ее возраста. Она думает, например, о том, в каком платье будет щеголять в дни поста. Поэтому просит отца: «Прошу вас, милостивый государь мой батюшка, чтоб я, по милости вашей, могла получить черного бархату узорчатого на летнее платье для поста, двадцать локтей, прошу усильно». Завершив письмо, она вспоминает, что забыла попросить отца еще об одной услуге: ей нужны сундучок и еще какие-то вещи (часть приписки утрачена), и она просит отца прислать ей все это, не откладывая, еще зимой. Упоминает и о том, что исполнит все дела отца, по «реестрику», переданному ей братом Станиславом Мнишком.
Следующее письмо, от 26 января 1609 года, Марина послала отцу, используя оказию – отъезд послов от тушинского войска к королю. Хотя письмо и адресовано для передачи прямо в руки сандомирскому воеводе Юрию Мнишку, но оно скорее нужно было самим послам, поддержать которых просила Марина. С помощью воеводы те рассчитывали скорее завершить свои переговоры, «понеже то весьма нужно и его царскому величеству, и делам нашим московским». Все это уже написано больше царицей, чем дочерью, у которой до отъезда отца только и было забот, что о своих нарядах. Но Марина по-прежнему искренне тоскует и просит отца писать как можно чаще: «Я не могу ни в чем более находить удовольствия и утешения, как осведомляться о добром вашем здоровьи и благополучном состоянии, и спрашивать о том, о ком желательно мне чаще слышать» [265].
Еще и 23 марта – этой датой помечено следующее письмо Марины Мнишек отцу – она не имела «достоверного известия» о том, «где и в каком положении» находится сандомирский воевода. Все, что ей было известно, это то, что отец добрался до Польши, но она даже не знала, виделся ли он с ее матерью (единственное упоминание о матери в письмах Марины Мнишек к отцу). Она оправдывала отца: его могли задержать «сеймовые нужды» или сам король «отвлек» на «долгое время». Но ей очень нужно было подтверждение того, что отец каким-то образом продвигает в Польше «московские дела». Под Москвою все оставалось по-прежнему, и царь Дмитрий никак не мог достичь своей главной цели, въехать в столицу и сесть на престол, чего все, в том числе и царица, ждали от него. Польское войско в Тушине лишь обнадеживали будущей окончательной победой и уплатой заслуженного, о чем Марина и уведомляла отца: «В каком состоянии оные дела были при вас, в таком и ныне, только войско польское удержано до того времени, хотя бы и платы оному не было, пока всемогущий Бог к желаемому все то приведет окончанию» [266].
В мартовском письме опять содержалась собственноручная приписка Марины Мнишек. В ней она писала уже не о московских, а о своих личных делах. Делала она это в спешке, что тоже очень показательно. Отъезжающий «господин коморник» очень спешил, оставив воеводу Юрия Мнишка, а вместе с ним и будущих историков без подробностей самостоятельного пребывания Марины Мнишек в Тушинском лагере. Очевидно, что жизнь в лагере под Москвой оказалась совсем не той, на которую рассчитывала «царица». С одной стороны, с ней обращались так же, как и при отъезде отца. С другой же – ничего, о чем она просила, не выполнялось. У нее не было средств даже на то, чтобы самостоятельно отправить своих людей с письмами (не позволяли децемвиры?). Потому-то она и использовала оказию. Царица вспоминала о других временах, когда она хотя бы имела возможность наслаждаться обществом отца. В последней фразе из ее письма, помимо докучливой просьбы о присылке изысканных блюд (не очень уместной, принимая во внимание хотя бы расстояние между Самбором и Тушином), содержится ностальгическое воспоминание о лучших временах: «Помню, милостивый государь мой батюшка, как вы с нами кушали лучших лососей и старое вино пить изволили, а здесь того нет; ежели имеете, покорно прошу прислать».
