Вскоре польско-литовские послы и сандомирский воевода Юрий Мнишек перестали играть роль послушных пленников и начали действовать самостоятельно. Уже 29 июля (8 августа) 1608 года, по свидетельству отца Каспара Савицкого, пленники разделились: посол Николай Олесницкий и Мнишки поехали в одну сторону – к Волге, не обращая внимания на предостережения об опасности такого похода, а остальные послы во главе с Александром Госевским предпочли продвигаться домой другим, более надежным путем. Царь Василий Иванович 1 августа 1608 года отправил «к Серьдомирскому на помоч» своих воевод с ратными людьми. В разрядных книгах сохранилось известие о посылке для оберегания послов целой армии во главе с боярином князем Андреем Васильевичем Голицыным, с которым недавно еще завершали переговоры послы Речи Посполитой. «И после того весть учинилась царю Василью, – записано в разрядах, – что Вор послал людей под Дмитров переимат Юръя Сендомирсково з дочерью и послов литовских. Царь Василей по тем вестям послал воевод своих оберегать послов литовских и Юрья Сендомирсково: в болшом полку боярин князь Ондрей Васильевич Голицын да князь Яков Борятинской, в передовом полку Иван Федорович Крюк Колычов да князь Михайло князь Петров сын Борятинской, в сторожевом…» На этом запись обрывается, но ее продолжение есть в другой редакции разрядов, из которой узнаем, что сторожевым полком считался назначенный ранее охранять «поезд» Марины Мнишек отряд под началом боярина князя Владимира Тимофеевича Долгорукова и Ивана Александровича Колтовского. Рати боярина князя Андрея Васильевича Голицына не пришлось далеко ходить, уже на следующий день большой и передовой полки вернулись назад: «Бояре и воеводы воротилися августа в 2 день, пришли два полки в шестом часу дни» [218]. Они и принесли известие о том, что по дороге к литовскому рубежу случилось непредвиденное: воевода Юрий Мнишек и послы отделились друг от друга. После этого охранять их стало много сложнее. Увеличилась и вероятность того, что Марина Мнишек попадет в стан Лжедмитрия II.
Находившийся к тому времени в Тушине новый претендент на имя царя Дмитрия Ивановича (в официальных русских источниках его называли Вором) и сам не хотел упустить шанс перехватить свою «царицу» по дороге. Второй самозванец, похоже, был хорошо информирован о времени выезда кортежа Марины Мнишек из столицы. Уже 3 августа 1608 года воеводы Борис Собакин и Воин Дивов доносили боярину князю Владимиру Тимофеевичу Долгорукому о замыслах Вора, пославшего своих людей для перехвата Марины. Городовые воеводы по всем городам на пути следования кортежа польско-литовских послов были предупреждены об особых мерах предосторожности. 28 июля старицкий дворянин Иван Муханов привел в Погорелое городище двух посадских людей Великих Лук и Торопца, ехавших с грамотами от Лжедмитрия II («ехали деи от Вора, из полку»). Из содержания грамот стало ясно, что самозванец начал охоту за Мариной Мнишек: «А в грамотах деи пишет от Вора в Торопец, и на Луки, и в Невль, и на Заволочье, что отпущены с Москвы литовские послы и литовские паны: и тех городов приказным людем поставити сторожи крепкие, и беречи того накрепко, чтоб литовских послов и литовских людей переимать и в Литву не пропускати, а где их поймают, тут на их тюрмы поставити, да посажати в тюрмы» [219]. Но Лжедмитрий II не знал точного маршрута выехавших из Москвы послов и постарался перекрыть все возможные пути в Речь Посполитую. Не ясно также, чем были вызваны столь суровые меры к послам, которых в случае задержания предлагалось посадить в тюрьму.
Еще несколько дней Мнишки вместе с послом Николаем Олесницким шли назначенным маршрутом под охраной, приданной им царем Василием Шуйским. Переправившись через Волгу, они, по свидетельству так называемого «Вельского летописца», около 14 (24) августа 1608 года остановились «за тридцать верст Белой в селе Верховье» [220]. О дальнейшем узнаем из отписок, отосланных воеводами Борисом Собакиным и Воином Дивовым в Смоленск воеводе Михаилу Борисовичу Шейну. Посол Николай Олесницкий и воевода Юрий Мнишек отказались подчиняться приставам: «Стояли деи… на одном стану два дни, а их деи не слушали», после чего 16 (26) августа стали самостоятельно «с стану подниматца». В это время воевода Воин Дивов с дьяком Дмитрием Раковским «с передними людми пошли с стану наперед, а Борис деи Собакин и приставы остались на стану, ждать посла и Сендомирского, а с ним дворян и детей боярских пятдесят человек, да сотник стрелецкой с стрелцы Будай Болтин». Но как только ушедшие вперед отряды отдалились на достаточное расстояние, слуги и свита посла Николая Олесницкого и сандомирского воеводы Юрия Мнишка повернули оружие против своей охраны. В отписке воеводы Воина Дивова в Смоленск сообщались подробности всего дела: «И как деи он Воин отшол от стану верст с пять, и учинился деи на стану шум, и учали от стану бежати дети боярские и стрелцы, а за ними деи гонят литовских людей два прапора, уганивая деи твоих государевых людей побивают, а посолских людей, верховных и которые в возкех, мимо скачут, и гонили деи за ним за Воином от стану двадцать верст» [221].
Напав на воевод, шляхтичи из свиты послов и Марины Мнишек расчистили себе дорогу к беспрепятственному отъезду в любом направлении. Дворяне и дети боярские, лишенные руководства, попросту «розъехались по своим поместьям». Большинство из них были, как мы видели, из близлежащих мест и естественно предпочли охрану собственных владений государевой службе.
Сила самозванца становилась все более и более очевидной, а действия его отрядов не могли не повлиять на ситуацию в смоленском приграничье. 20 (30) августа в Смоленске получили известие от голов, посланных вдогонку за сандомирским воеводой и его дочерью. То, чего больше всего должен был опасаться царь Василий Иванович, произошло. Оказалось, «что посол Николай Олеснитцкой и Сендомирской, из села Верховья, пошли в Царево Займище, к Вору». То же самое подтвердил воевода Борис Собакин, оказавшийся в итоге в Белой, где посадские люди сначала не отпустили его «для воровских людей к Белой приходу», а потом 26 августа (5 сентября) вообще перешли на сторону самозванца. Таким образом, организовывать погоню за послами и сандомирским воеводой оказалось поздно да и некому.
Оценивая поведение охраны, не следует забывать, что у воевод Бориса Собакина и Воина Дивова не могло быть приказа применять оружие против дипломатов Речи Посполитой и их свиты. Целью охраны было сопровождение послов и Марины Мнишек до границы. Подданных Речи Посполитой уже не считали ни задержанными, ни пленниками Московского государства. Воеводам не дали наказа, как защищать себя в случае, если на них нападут сами охраняемые. Ошибкой было и то, что «до рубежа» Мнишков провожали рядовые служилые люди, а не сам боярин князь Владимир Тимофеевич Долгорукий, отпустивший приставов в самостоятельный поход еще в «Новом Торговище» в уезде Ржевы Владимировой. Автор «Вельского летописца» писал, что Долгорукий действовал «по повеленью» царя Василия Шуйского; видимо, так оно и было. Сомнительно другое известие летописи: будто разделение бывших пленников на две группы тоже было задумано в Москве с самого начала.
Смоленский воевода Михаил Борисович Шейн послал подкрепление, состоявшее из сотен смоленских, брянских и серпейских дворян во главе с Елизарием Безобразовым и Алексеем Зубовым. Но оно уже не могло воспрепятствовать самостоятельному движению Олесницкого и Мнишков. Тем не менее весьма показательно, что участники всей операции проводов литовских послов получили позднее прибавки поместных окладов и жалованья, а Воин Дивов остался на службе царя Василия Шуйского и отличился во время смоленской осады в 1609-1611 годах. Автор официального «Нового летописца» позднее просто констатировал: «Ратные же люди, кои проводили, розъехались по себе, а князь Володимер не с великими людми прииде к Москве» [222].
