Я больше не вижу снов в обычном смысле. У меня нет ничего, что можно было бы назвать подсознанием, и я контролирую все поддерживающие функции, выполняемые моим мозгом, так что нормальный «быстрый сон» просто отпал за ненадобностью. Бывают моменты, когда я теряю контроль над сознанием, но их нельзя назвать снами. Метагаллюцинациями, возможно. Чистая пытка. В такие периоды я разрознен: я понимаю, как мой мозг генерирует странные видения, но я парализован и не могу ответить. Я едва могу определить, что я вижу; образы столь причудливо и безгранично изменчиво ссылаются на самих себя, что даже я нахожу их бессмысленными.

Мой разум истощает ресурсы мозга. Биологическая структура такого размера и сложности с трудом поддерживает самоосознающую психику. Но самоосознающая психика также саморегулируется, до известной степени. Я даю моему разуму полностью использовать то, что доступно, и сдерживаю его, не выпуская за заданные мной границы. Но это трудно: я стиснут со всех сторон бамбуковой клеткой, не позволяющей мне ни сесть, ни встать. Если я попытаюсь расслабиться или попробую выпрямиться во весь рост, последуют агония и безумие.

У меня галлюцинации. Я вижу, как мой разум представляет возможные структуры, которые он способен постичь, и затем разрушается. Я свидетель собственных иллюзий, я вижу, какую форму может принять мое сознание, когда я достигну предельного гештальта.

Добьюсь ли я абсолютного самопознания? Способен ли я открыть составные элементы, формирующие мои собственные ментальные гештальты? Проникну ли я в наследственную память? Отыщу ли врожденное понимание нравственности? Я мог бы узнать, способен ли разум спонтанно возникнуть из материи, я мог бы понять, что связывает сознание с остальной Вселенной. Я увидел бы, как слиты субъект и объект: начало отсчета.

Или, возможно, я обнаружил бы, что гештальт разума нельзя создать, что тут требуется какое-то вмешательство. Возможно, я увидел бы душу, ингредиент сознания, превосходящий телесное. Доказательство существования Бога? Я узрел бы суть, истинный смысл существования.

Я обрел бы просветление. Какая это, должно быть, эйфория — испытать его…

Мой разум возвращается к здравомыслию. Я должен крепче держать себя в руках. Когда я контролирую мета-программирующийся уровень, мое сознание отлично самовосстанавливается; я способен возвратить себя из состояния, схожего с бредом или амнезией. Но если я заплыву слишком далеко в сферу метапрограммирования, мой разум может стать нестабильной структурой, и тогда я скользну далеко за грань обычного безумия. Я установлю пределы, за которые мой разум не сможет выходить при перепрограммировании.

Эти галлюцинации укрепляют мое решение создать искусственный мозг. Только с ним я действительно сумею воспринять те гештальты, а не просто грезить о них. Чтобы обрести просветление, я должен достичь следующей критической массы — в понятиях нейронных аналогов.

Я открываю глаза: два часа двадцать восемь минут десять секунд прошло с тех пор, как я закрыл их для отдыха, хотя и не для сна. Я встаю с кровати.

Подхожу к терминалу и запрашиваю информацию о курсе моих акций. Я смотрю на плоский монитор и цепенею.

Экран вопиет ко мне. Он кричит, что есть еще один человек с усовершенствованным разумом.

Акции пяти инвестируемых мною предприятий падают в цене. Убытки не фатальные, но достаточно большие, чтобы я смог узнать о них из жестикуляции брокеров. Читаю алфавитный ряд, первые буквы названий корпораций, чьи акции падают: К, Е, Г, О и Р. Если их переставить, получится ГРЕКО.

Кто-то посылает мне сообщение.

Где-то есть кто-то еще, такой же, как я. Должно быть, еще один пациент-коматозник, получивший третью инъекцию гормона К. Он стер свой файл из базы данных FDA до того, как я получил к нему доступ, а для своих врачей организовал ложный входной канал, чтобы они ничего не заметили. Он тоже похитил дополнительную ампулу гормона, что также поспособствовало закрытию файлов FDA, и, скрывшись от властей, достиг моего уровня.

Он, наверное, узнал меня благодаря фальшивым инвестиционным схемам моих подложных личностей; он, должно быть, уже достиг сверхкритического состояния, раз ему это удалось. Продвинутая личность, он мог вызвать внезапные и точные изменения, чтобы причинить мне ущерб и привлечь мое внимание.

Я проверяю различные данные по котировкам акций; все записи о моих поступлениях верны, так что мой противник не просто скорректировал величину моего счета. Он изменил структуру продаж акций пяти не связанных между собой корпораций ради одного лишь слова. Чистая демонстрация; и я оценил ее.

Вероятно, его начали лечить раньше меня, а это значит, что он продвинулся дальше, чем я, но насколько? Я начинаю экстраполировать его возможный прогресс; закончив расчет, я включу в себя новую информацию.

Основной вопрос: друг он или враг? Что это, добродушная демонстрация его силы или показатель того, что он собирается уничтожить меня? Мои убытки умеренны; это свидетельство заботы обо мне или о корпорациях, которыми он манипулирует? Учитывая все безобидные способы, которыми он мог привлечь мое внимание, я вынужден предположить, что он в некоторой степени недоброжелателен.

В таком случае я в опасности, я уязвим для всего, начиная от его новой проделки и кончая смертельной атакой. Необходимо принять меры предосторожности, я должен немедленно уехать. Очевидно, будь он активно враждебен, я был бы уже мертв. То, что он послал сообщение, означает, что он хочет поиграть. Мне нужно поставить себя в равные с ним условия: скрыть свое местонахождение, установить его личность и затем попытаться связаться с ним.

Выбираю город наугад: Мемфис. Я выключаю экран, одеваюсь, пакую дорожную сумку и собираю все имеющиеся в моей квартире наличные, которые приберегал на черный день.

В мемфисской гостинице я начинаю работать на сетевом терминале в номере. Первое, что я делаю, — перенаправляю мои активы через несколько подставных пунктов; обычная полиция сочтет, что запросы сделаны с различных терминалов, разбросанных по всему штату Юта. Военная разведка могла бы отследить их до Хьюстона; до Мемфиса не доберется никто, я и сам бы с трудом справился. Программа оповещения на хьюстонском терминале предупредит меня, если кто-то обнаружит там мой след.

Сколько наводок на свою личность стер мой близнец? В отсутствии файлов FDA займусь данными курьерских служб разных городов, разыскивая доставки из FDA в клиники за весь период исследования гормона К. Затем проверю все случаи поражения мозга за это время и получу отправную точку розысков.

Но даже если что-то из этой информации сохранилось, она не слишком важна. Ключевой момент — изучение инвестиционных схем, поиск следов продвинутого разума. Это займет время.

Его зовут Рейнольдс. Он из Феникса, и его прогресс на ранних стадиях шел параллельно моему. Третью инъекцию он получил шесть месяцев и четыре дня назад, опередив меня на пятнадцать дней. Он не стер ничего из доступных записей. Он ждет, чтобы я нашел его. Я прикинул, что он уже двенадцать дней как достиг сверхкритической массы, значит, он пребывает в этом состоянии вдвое дольше, чем я.

Теперь мне понятна его система инвестиций, но локализовать Рейнольдса — поистине задача для Геракла. Я изучаю журналы операций по всей Сети, пытаясь определить его учетные записи. На моем терминале открыто двенадцать командных строк. Я использую две клавиатуры и микрофон, так что веду одновременно сразу три линии поиска. Мое тело почти неподвижно; для предотвращения усталости я обеспечиваю себе правильный ток крови, регулярную работу мышц и ликвидацию молочной кислоты. Я впитываю всю увиденную информацию, изучаю мелодию, скрытую внутри нот, ищу эпицентр сотрясений Сети.

Идут часы. Мы оба прогоняем гигабайты данных, кружа друг возле друга.